А если не понимаешь — просто пропусти меня.
— Мы собирались встать на намаз.
— В таком случае я хочу совершить намаз вместе с вами.
Отказать мусульманину в праве совершить намаз было тяжким оскорблением, и талиб знал это. Поэтому он пропустил Алима Шарифа в здание школы, а следом ушел и «часовой», бросив на произвол судьбы пост.
Майор Шариф разулся, совершил омовение — вуду, чтобы очиститься. Ему нашелся молитвенный коврик, старый совсем — но дело ведь не в этом, правда? В большой комнате, которая раньше была классом — снесли внутреннюю стену, объединив два класса в однин, — майор встал на колени вместе со всеми и погрузился в мелодичный распев ракатов, делая то же, что и все.
Отдав Аллаху положенные ракаты, прочитав фразы, завершающие молитву, майор Шариф поднялся. Ему почему-то было неприятно на душе, как будто он кого-то обманул.
Мулла тем временем приблизился к нему, бледный, с черной повязкой на глазу, со шрамом на лице. Когда шурави пришли сюда — он вступил с ними в бой и едва не был убит. Ходила легенда, что когда осколок шурави ударил его и глаз повис на нерве — это было как раз возле мечети, — мулла рукой оторвал глаз, бросил его в сторону, потом отколупнул глины со стены мечети, пожевал и закрыл рану. Потом продолжил бой. Насколько это было правдой — судить никто не брался.
— Мы рады видеть брата в вере своей в нашем доме, — нараспев сказал мулла, голос у него был сильным и приятным.
— Аллах направил мои стопы сюда, Аллах и мой долг, — ответил Шариф.
— Нет и не может быть никакого долга, кроме долга перед Аллахом, и долг этот так велик, что никогда нам не отдать его. Разве не сказал Дауд, обращаясь к своему Господу: «О Аллах, как я могу воздать Тебе полную благодарность, если за то, что я благодарю Тебя, я уже опять должен благодарить Тебя». И Аллах ответил ему: «О Дауд, теперь ты познал Меня».
— Долг перед Аллахом не противоречит долгу пуштуна накормить гостя…
За столом они были все вместе, ели довольно бедно. Майора поразил один факт — несмотря на бедность, на столе было мясное блюдо, здесь было где пасти скот, и поэтому мясо здесь все-таки было. Мулла Омар отказался есть мясо, хотя все моджахеддины ели его, накладывая из общего блюда. Вместо этого он взял лепешку и, макая ее в кислое молоко с зеленью, стал ее есть, не обращая внимания на евших мясо сподвижников.
— Почему вы не едите мясо? — спросил Шариф с любопытством и подозрительностью, увидев это, он тоже не стал есть мясо.
— Горе нам, Аллах покарал нас раздорами и ненавистью за то, что мы впали в ширк и безбожие, подчинились тагутам, и пока мы не придем к совершенству таухида — голод и болезни не уйдут с нашей земли. Только когда на последнем клочке нашей земли поклонение будет принадлежать одному лишь Аллаху и когда у самого последнего бедняка на столе будет мясо — только тогда и я вкушу его, того, что разрешил нам Всевышний в пищу.
— Омен, — синхронно оторвавшись от пищи, произнесли остальные.
Майор Шариф смотрел ему в глаза и видел, что мулла не шутит, он серьезен, как никогда…
После совместной трапезы они поднялись туда, где мулла спал, — комнату охранял вооруженный талиб.
Поверил ли ему майор? Ни черта не поверил, скорее разуверился еще больше, потому что слова — это одно, а дела — совсем другое. Он знал, что делал мулла Омар со своими сподвижниками здесь. В этой школе работала учительница, присланная из Кабула, она была так глупа, что не бежала, как остальные. Моджахеды изнасиловали ее прямо в школе, все вместе, а потом четвертовали. Все это делалось со словами об Аллахе.
— Какие вести ты принес из Пакистана, брат? — Мулла Омар сильно изменился, теперь он был почти нормальным.
— Не из Пакистана. Я служу здесь.
— Я знаю, — сказал Омар, — ты безбожник, так и не пришедший к Аллаху.
— Я совершил намаз вместе с вами.
— Это ничего не значит. Ты обращался к Всевышнему с положенными словами, но в твоей душе нет жажды, ее напоили коммунисты ядом харама.
— Жажды чего?
— Жажды таухида. Ты чужой.
Майор покачал головой:
— Тогда почему ты разговариваешь со мной? Убей меня, и покончим с этим.
— Мы примем нусру[34] от тебя. Примем ради приближения того часа, когда на земле Афганистана не окажется ни одного человека, кто бы не признал Аллаха и не склонился перед ним в почтении.
— Скорее это мне нужна нусра. Мне нужны все люди, каких я могу собрать.
— Для чего тебе нужны люди?
— Чтобы покарать грабителей и убийц. Шариат запрещает воровать.
— Это правда, но он не запрещает брать на джихад. Кто эти люди?
Майор передал фотографии, вместе с пачкой денег и письмом. Письмо было написано на арабском языке, отправитель был в Пешаваре. Там же, где была мечеть и медресе «Хаккания», рассадник ваххабизма.
Мулла снова повел себя странно, он прочитал это письмо несколько раз, раз за разом, потом — спрятал его за пазуху, как будто боялся, что его отнимут.
— Приказывай, — коротко сказал он.
Естественно, майор Шариф, как опытный, подготовленный советскими военными специалистами диверсант, и не подумал выдвигаться к логову банды на броне: даже шурави теряли броню в кандагарской зеленке, что уж говорить о них, не имеющих ни достаточного количества обученных людей, ни резерва, ни поддержки с воздуха. Зеленка была давно заминирована, тропы знали только местные — но местные-то как раз были, люди муллы Омара привели того, кто эти тропы знал. Выступление наметили на следующий вечер.
Три грузовика — «Урал» и две разбитые бурубахайки выехали этим вечером на дорогу, ведущую в Кабул, но остановились у самого края зловещей зеленки. Дальше ехать было опасно — местным было наплевать и на шариат, и на Аллаха, они делали намаз, а потом шли разбойничать и грабить. Они пойдут на прорыв потом, на максимальной скорости, когда дело будет сделано.
— Здесь… — сказал проводник, — здесь начинается дорога.
Майор Шариф надел маску, шерстяную, такие используют пакистанские коммандос, но здесь от нечистой шерсти только саднит лицо. Ничего, можно потерпеть.
— Точно здесь? — спросил он проводника.
Один из боевиков Омара, сидевший в машине — тоже с бельмами вместо глаз, совершенно безумного вида — тронул и так испуганного проводника за плечо.
— Аллах жестоко покарает тебя, если ты солгал нам, ты умрешь смертью шакала и не услышишь даже запаха рая. Если ты лжешь сейчас — подумай, стоит ли это того.
— Я не лгу, эфенди, Аллах свидетель, — испуганно сказал проводник, — не лгу. Все так, как я и сказал.
