Взгляд девушки застыл на пламени.
— Выиграл. Ты всегда так говоришь, вы оба так говорили. Словно это игра, соревнование…
Странная усталость в ее голосе тронула что-то внутри, но Джаред уже давно был слишком зол, чтобы отреагировать. Он резко бросил:
— Предполагается, что это был брак. Наш брак. Но ты была слишком обременена званием дочери, и у тебя не оставалось времени, что бы назваться женой.
— Не надо.
Он не обратил внимания на невнятную просьбу. Ставя свое ненужно кофе на стол, Джаред резко двинулся вперед, но когда до девушки оставался шаг, остановился и навис над ней. Даника выглядела такой чертовски хрупкой и беззащитной. И это рассердило его еще больше. Ее вид заставлял чувствовать себя полным ублюдком, который опустился до крика, но он не мог остановиться. Горечь и разочарование внутри требовали выхода.
Джаред вспомнил, так это было и прежде. Ее большие, обиженные, ничего не понимающие глаза, смотрели на него, а голос с надрывом просил понять долг, которой она чувствовала перед отцом. Она дрожала, но не отворачивалась от его чувства яростной обиды, не волновалась даже в возбуждении, потому Даниэль не переносил того, кто бы суетился вокруг, и избавил дочь от беспокойных манер еще до того как она стала подростком.
Джаред подумал, что именно внешнее давление сделало ее такой, какой она стала, подобно тому, как холодная, твердая земля производит на свет алмаз из угля.
Даниэль. Старый сукин сын был больше чем живой, даже после смерти. Вцепился в свою молодую дочь, мягкими словно бархатными, но одновременно крепкими, стальными руками. Мастер манипуляций, пользовался каждой возможностью выставить Джареда грубым и безрассудным, пока, в конце концов, Даника не стала отдаляться от своего требовательного мужа…
— Дани, я хочу знать, — небрежно сказал Джаред. — Научилась ли ты разгадывать его шарады. Или он дурачил тебя до самого конца?
— Прекрати. — Даника резко вскочила, и её темные глаза засверкали. Чудесное лицо стало еще прекраснее и желаннее благодаря оживляющей силе эмоций. Руки уперлись в бедра, а стройное тело напряглось от злости.
И тогда, в это мгновение, Джаред понял, что Даниэль проиграл. Проиграл. Даника стала независимой женщиной. Мужчина не был даже уверен, что дышал, когда смотрел на нее, и первые дрожащие слова с трудом проникали в его сознание.
— Мне больше не семнадцать, Джаред. И я не буду разрываться на двое, к удовольствию двух взрослых людей дерущихся за меня, словно псы за кость… особенно когда один из них мертв.
Джаред медленно ответил:
— Я был твоим мужем.
— А он — моим отцом! Единственным мужчиной в моей жизни на протяжении семнадцати лет, единственный родитель, мой учитель… мой друг. Что бы ты о нем не думал, он был центром моей жизни. — Даника резко втянула воздух. — Но тогда ты бы остался один, верно? Настолько молод, насколько он стар, настолько вспыльчив, как он спокоен… и ты был так чертовски уверен в себе. Перевернул мой мир с ног на голову, и прежде чем я поняла, что происходит, мы поженились. Мой отец благословил брак, помнишь?
— Но только потому, что знал — ты сбежишь со мной, если он этого не сделает. — С яростью сказал Джаред, старый гнев вернулся, даже не смотря на то, что ее изменившийся характер привлекал, он с трудом мог думать о чем-то другом.
Даника не была так зла, чтобы не принять правду, услышав ее, но пробку выбило из бутылки, и уже она не могла сдержать выплеснувшуюся наружу ярость.
— Какая разница? Вы двое были настолько настроены, соперничать друг с другом, что когда вы начинали, ничего уже не имело значения.
— Черт возьми, это его интриги. Ты не видишь этого даже теперь? Он благословил наш брак, чтобы не оттолкнуть тебя, и контролировать ситуацию. Такой логичный ход, заставить тебя чувствовать себя обязанной. Хотел продолжать передавать свои знания о жизнь тебе, и конечно, он должен был жить около Парижа. Работа, которую он выбрал для тебя…
— Я выбрала ее сама, — резко оборвала его Даника.
Джаред продолжал, словно она ничего не сказала: — … требует серьезного обучения, так что, конечно, ты должна была каждый день проводить в его мастерской. И ты не могла уехать из города, не могла пойти прогуляться со своим мужем, потому что Даниэль прямо на глазах превратился в болезненного старика, и заставил тебя испытывать вину, за то, что ты уходила от него.
— Ему было за шестьдесят, — напомнила Даника дрожащим голосом.
— И таким слабым, что ты не могла оставить его дольше, чем на вечер? Брось, Дани, ты должна понимать все. Он ни дня не болел в своей жизни. И был бы жив и здоровый и сегодня, если бы справился с управлением, на скользкой дороге три года назад. Он манипулировал тобой. Разрушал наш брак каждый день, после того как сам его и благословил.
— И это извиняет тебя? — потребовала она. — Это делает тебя лучше него, потому что он стал бороться, а ты помогал ему превратить наш брак в поле боя?
— Все что я хотел, это мою жену, — резко бросил Джаред.
— Может это и стало началом, гораздо ранее, все, что ты действительно хотел, чего ты непрерывно добивался, так это уничтожить Даниеля Грея. Обогнать его. Выиграть. Так же как он пытался уничтожить тебя. Старик и молодой боролись друг с другом, используя меня как оружие, потому что война для вас обоих значила больше чем я.
Гневный крик Джареда застрял в горле, когда он уставился на ее бледное лицо, всмотрелся в ее дикие темные глаза. Она права? Могло ли такое быть? В их разрыве вина не только Даниэля, но и его? Могла ли собственная молодость и неопытность позволить ему сделать огромную, непростительную ошибку в попытке бороться с человеком, которого никогда и не нужно было воспринимать как конкурента, а лишь в качестве отца любимой женщины?
— Это он, — сказал Джаред, не в состоянии сразу принять тяжесть вины. — Именно он, постоянно требовал, настаивал, чтобы ты проводила большую часть времени с ним, а потом еще и присылал работу на дом, что бы у тебя, наверняка, не оставалось времени на меня. Именно Даниель никогда не мог сказать обо мне ничего хорошего, именно Даниель заставил тебя отдалиться от меня. Он и только он пытался соперничать, пытался держаться за тебя…
— Вы оба этим занимались. — Голос Даники срывался меньше, но ее чудесное лицо искажали чувства. — Он хотел дочь, ты хотел жену. И ни один из вас не мог успокоиться не получив всю меня, все мое внимание, все мое время. Всю мою любовь. — Даника резко втянула воздух, ее глаза блестели от слез. — Я была семнадцатилетней девушкой, которая не знала как вести себя ни с одним, ни с другим.
Джаред смотрел как она резко села, словно ноги отказались ее держать, и стал понемногу понимать то, что случилось большее десяти лет назад, было намного сложнее, чем он привык думать. Теперь он выслушал ее — кое-что Джаред был не в состоянии сделать и тогда, даже если бы Даника и смогла объяснить свои чувства — оказалось не просто найти виновного в том, что их брак распался, найти мишень для ненависти.
Винить Данику? Даниель с рождения был ее семьей, один ее растил, когда мать умерла в Бостонской больнице, после того как дала жизнь дочери, и отец брал ее с собой, куда бы не забросил его талант всемирно известного геммолога. Ко времени появления на свет Даники Даниелю было больше сорока пяти, решительный отец, воспитавший исполненную долга дочь и, одновременно, ученика согласного перенять знания, которые он хотел передать своему ребенку. Могла ли она что-то сделать? И что она сделала? Пыталась угодить всем, но чаще сдавалась под напором отца, который направлял ее все семнадцать лет?
Даниэль виноват? Да, он был мастером манипуляций, достаточно стар, чтобы быть проницательным и терпеливым, и намного лучше знал свою дочь, чем мог утверждать молодой человек. Но сделал ли он что-то ужаснее, чем то, что сделал сам Джаред — пытался удержать того, кого любил, потому что испугался потерять ее, отдав другому мужчине?
Или это его вина? Одержимый Даникой, соперничающий и немного эгоист в свои двадцать четыре
