Немцы шли без выстрелов. Головной ползла самоходка, за ней два бронетранспортера, длинный грузовик с двумя пулеметами, какая-то бронированная полугусеничная штуковина саперного вида. За ними двигалась пехота, прямо колонной, налегке — только оружие, патроны и гранаты. Уцелевшие гренадеры шли на прорыв.
Катька скатилась к костерку:
— Твою… Их там с тыщу, если не больше. Вляпались. Нужно выскакивать, иначе с обрыва нырять придется…
«Штуг» с ходу, единственным выстрелом, заставил умолкнуть станковый пулемет. Ожили немецкие «флаки» — струи снарядов неслись над окопами, взрывали сухую землю. Бухнул взрыв под «ханомагом», второй взрыв остановил грузовик — сработали мины на дороге…
Женька стрелял короткими очередями — до немцев оставалось метров сто пятьдесят. Они уже поднимались из короткой впадины, — снова взметнулись дымные столбы подрывов под ногами быстро шагающей пехоты, падали серые фигуры, вставали или отползали в сторону, идущие следом перешагивали через неподвижные тела. Неуязвимо шагал гауптман с «парабеллумом» в руке, рядом маршировал пулеметчик с лентой на шее и МГ на плече. Сверкнул узким факелом выстрела ствол «штуга». По немцам били плотно: со всех сторон строчили автоматы и ручные пулеметы, выдавал звонкие строчки ДШК от обрыва. Немцы не дрогнули. Уже не шли — бежали вперед, перепрыгивая через тела убитых и раненых. На ходу стреляли, не останавливаясь, кажется, даже без криков, упрямо атаковали.
Женька точно видел, что свалил здоровенного гренадера. Тот еще оседал на дорогу, а его обогнули, закрыли. Толпа не могла остановиться — это движение уже не было атакой организованной колонны. Орда одержимая одной мыслью — прорваться. Метнулся дымом и оранжевым огнем очередной разрыв мины под ногами. Забился в пыли ефрейтор с оторванной по колено ногой. Шедший следом фриц, не меняясь в лице, выстрелил в затылок искалеченного товарища, передергивая затвор, быстро зашагал вперед. Его обгоняли автоматчики. Рослый унтер, ловко придерживая ленту, строчил с руки из МГ.
С опозданием ударило орудие «тридцатьчетверки», стоявшей в охранении. Из-за балки поддержали минометы — разрывы выкашивали середину колонны. Но толпа бежала все шире, растекалась, захлестывала. Конца серо-зеленым фигурам не было видно. На высоте немцы выкатили из укрытия орудие, лихорадочно били по русским окопам. Оттуда, не выдерживая самоубийственного напора атакующих, повыскакивали бойцы, отстреливаясь, бежали, падали…
«Штуг» мгновенно подбил «тридцатьчетверку». Две другие машины взвода охранения тут же отомстили, всадив несколько бронебойных в самоходное орудие. Лопнул, как жестяная банка, бронетранспортер. Но и «тридцатьчетверки» пятились задним ходом вдоль дороги, поливая толпу немцев из пулеметов, разбрасывая тела осколочно-фугасными снарядами, но уже понимая, что не удержат обреченный поток. Развивая матерчатые ленты-стабилизаторы, полетели в русские танки первые кумулятивные гранаты.
В окопах морской пехоты шла рукопашная. Советские стрелки, сидевшие правее дороги, отходили в балку. Кто-то удирал прямо перед немцами и падал, скошенный автоматными очередями. Минометы клали мины все плотнее, но немцы уже проскочили огненную завесу…
Женька всадил экономную куцую очередь в орущего рядового. Вдоль кромки обрыва немцы подошли уже совсем близко. Фельдфебель без каски, рыжий и потный, виртуозно швырял гранаты…
Начальница схватила за ремень:
— Валим!
— Куда?! Как зайцев…
— Выполнять!
Женька скатился на дно ложбинки. Катька встать не дала, рванула куда-то прямо за черту обрыва.
Тупичок за откосом. Когда-то по обрыву шла тропинка, но это было давным-давно… Теперь три шага, балкончик шириной сантиметров в сорок, всё. От промоины выступ скалы заслоняет. С одной стороны отвесная стена, с другой… Лучше не смотреть… Секунд шесть свободного полета. Даже если в воду шлепнешься, там прибой, камни…
— Кать, если нас здесь возьмут, я даже выстрелить не смогу, — прохрипел Женька, прижимаясь щекой к камню.
— Отставить размышления! Если гранату швырнут, отбрасывай… — Катрин замерла.
Наверху стукнул винтовочный выстрел. Выругались по-немецки, и прямо на плечо Женьке скатилась граната. Задела по уху длинной ручкой, упала между ногой Землякова и сапогом начальницы. Женька резко, едва не спихнув себя с балкончика, нагнулся. Ухватился за рукоятку, ловкая начальница тоже ухватилась. Потянули, Женька — вверх, Катька — куда-то в сторону. Идиотски получилось. Мгновение борьбы — начальница едва не оторвала гранату вместе с кистью товарища переводчика. Кувыркаясь, М-24 полетела вниз, к морю. Через секунду хлопнула почти не слышно. Свистнули осколки. От этого свиста и всех непредсказуемых гимнастических упражнений Женьку зашатало. Начальница вцепилась в маскхалат на плече, морщась, сделала страшные глаза.
Прямо над головой заорали:
— Immer vorwärts! Nicht halt machen! Wir umgehen Balaklawa… [65]
Стреляли уже дальше по дороге. Прорвались немцы. Одурели окончательно и прорвались. Куда нацелились? Неужели в горы?
— Слушай, Земляков, ты стоишь? — шепотом поинтересовалась начальница.
— Стою. Если бы ты у меня гранату так зверски не выкручивала, так бы и стоял спокойно.
— Женя, ты меня изумляешь. Ты куда этот предмет осколочно-наступательный метать вознамерился?
— В противника, естно.
— Молодец. Они бы тебе вернули. С процентами.
— Ну… все может быть. Граната такая хорошенькая была. Свеженькая. Жалко, что без пользы пропала.
— Юмор. Очень хорошо. Будешь меня развлекать. Потому что меня зацепило, и я вполне могу сверзнуться.
— Кать, куда?
— Тыл у меня слишком оттопыренный, — сквозь зубы призналась Катерина.
— Перевязать нужно.
— Ага, сейчас. У нас не цирковое училище.
Женька с тревогой глянул на командиршу. Выглядела она почти нормально, крови не видно, сознание терять не собиралась. Только выражение лица мученическое.
Стрельба вспыхнула с новой силой. Пулеметные очереди смешались с глухими выстрелами танковых орудий. Ну да, там, у монастыря, бронетехники полно. И пехоты хватает. Хорошо, что рассредоточили.
— Кать, давай на плацдарм покрупнее переберемся. Тут или у тебя голова закружится, или у меня.
— Только без шума…
Начальница сделала боком шажок, выглянула и выбралась в промоину. Женька наконец осмелился глянуть вниз, от ужаса вжался спиной в стену, кое-как перебрался с «балкончика».
Пылал костерок, шкворчала тушенка. У края промоины лежал, раскинув короткие ноги, боец, осторожно наблюдал за дорогой.
— Красноармеец Торчок! — приглушенно окликнула Катрин.
Боец крутанулся, вскидывая длинную винтовку, потеряв равновесие, и кубарем покатился на дно промоины.
— Свои, свои, — поспешно заверила Катрин.
— Та увидал, чо свои, — с досадой сказал красноармеец, принимая нормальное положение.
— Тебе нужно вооружение сменить на карабин, — сказал Женька, уворачиваясь от винтовочного
