каждому по вкусу.
Захватив ведро с бельем, полезли на откос. Герман подал мальчику руку, втащил на откос:
- Еще неделя-другая блужданий, и мы с тобой будем выглядеть поатлетичнее товарища Павла.
Товарищ Павел, легкий на помине, выглянул из кустов. Кроме карабина, на юном большевике были лишь роскошные голубые трусы. Выглядел он, действительно, осовремененным олимпиоником.
- Вы потише. Расшумелись как у себя дома, - строго сказал юный аполлон и скрылся.
Герман стиснул зубы и принялся встряхивать свои кальсоны:
- На теле быстрее высохнут.
Прот печально посмотрел на прапорщика и принялся натягивать свое ветхое бельецо. Остальные вещи развесили на ветвях кустов рядом с Пашкиной одеждой.
- Побриться бы, - неуверенно сказал Герман, почесывая шершавый подбородок.
- В саквояже бритва есть.
- В чужие вещи лазить нехорошо.
- Екатерина Георгиевна саквояж открытым оставила. Торопилась. Я думаю, когда она насчет внешнего вида говорила, бритье тоже имелось в виду, - уверенно заметил Прот.
Брился Герман на ощупь. Лицо, в итоге, приобрело определенную гладкость, слегка подпорченную листочками, заклеившими многочисленные порезы. Прот, помогавший советами и принесший листочки подорожника, с одобрением сказал:
- Теперь вы снова на офицера похожи.
- Ты полагаешь? - Герман с горечью посмотрел на свои мосластые ноги в слишком коротких кальсонах. - Ну что ж, значит, сразу пристрелят, без долгих истязаний. Хотя если к красным попаду, тогда наоборот.
- Вы не попадете, - с уверенностью сказал мальчик. - Я вас старым видел. Ну, лет около сорока, если не старше.
- Мерси. Обнадежил. А говоришь, не прорицаешь.
- Какое же это прорицание? Я просто вас видел. В шляпе и с усами. Сейчас, когда брились, вспомнил. Я вас давно видел.
- Что, десять лет назад?
- Может быть. Я дурно по годам ориентируюсь. У меня, Герман Олегович, очень часто вчера и сегодня с завтра перепутываются. С трудом понимаю, было это или еще будет. Вы уж простите, точнее не могу объяснить. Я просто не помню. Даже с тем, что вчера произошло, путаюсь.
Герман с сомнением посмотрел на мальчика. Прот, вроде бы, не шутил: узкое лицо как всегда печально, нездоровый глаз почти совсем закрылся.
- Так уж ничего и не помнишь? Например, как меня зовут, ты очень даже запомнил. Хутор не помнишь? Как мы взаперти сидели?
- Нет, я это помню. И поезд, и сестер покойных, - Прот, глядя в землю, перекрестился. - Только когда это было? Третьего дня? Год назад? Десять лет?
Герман с изумлением посмотрел на мальчика. Неужели болезнь такая? Или всё-таки шутит? Кто-кто, а Прот к юмору и розыгрышам мало склонен.
- Ну что ты так близко к сердцу принимаешь? Память - вещь сложная. У меня тоже всякие провалы бывают. Тут, главное, не расстраиваться, и методом логики идти. Ведь десять лет назад ты был маленьким, соответственно, ездить в поезде не мог, да и незачем было. Товарища Ульянова немцы нам еще не подкинули, жила империя спокойно. Следовательно, ты просто сидел в монастыре и библейские мудрости постигал. Впрочем, ты и для учебы тогда маловат был.
- Десять лет назад волнения в Миропольском уезде были, - пробормотал Прот. - Усадьбы жгли. Тоже было дурное время. Но по ветке Мерефа - Константиноград поезда еще не ходили. Вы правы, - в поезде я ехать никак не мог. Герман Олегович, как думаете, могу я с ума сойти, если все время буду себя перепроверять? Ведь для того, чтобы вспомнить, когда чугунку пустили, нужно припомнить с какого года я в монастыре живу. А если мне мнится, что я праздник по случаю восшествия на престол его Императорского Величества Николая I хорошо помню? Мне тогда большой пряник подарили. Сумской, с имбирем.
- Это пустяки, ложная память. Известный научный факт. Если бы мы в Москве были, я бы тебе весьма обстоятельную книгу на эту тему подарил. У меня есть. В смысле - была, - Герман безнадежно махнул рукой и начал поправлять развешанный на ветвях китель.
- Герман Олегович, вы тоже считаете, что я в их гибели виноват? - едва слышно спросил мальчик.
Прапорщик вздрогнул, обернулся и сердито поправил очки:
- В чьей еще гибели?
- Сестер. Пассажиров в поезде. Ваших однополчан. И еще много кого.
- Черт, что за глупости?! Бандиты виноваты. Гнусность виновата, эта бессмысленная, революционная, что вокруг бушует. Ты-то чем виновен? Кто тебе такую чушь сказал?
- Да и так понятно. Если бы меня не прятали... если бы я не бегал, много людей живыми бы остались. Екатерина Георгиевна тоже так думает.
- Она тебе сказала?! Вот сук... сумасшедшая. Нашел кого слушать. Она же... - Герман яростно дернул ремень, сползающий с запавшего живота. - Волчица она, вот кто. Хищница. Только глотки грызть способна. Не слушай ты ее. Грех так думать, в конце концов.
- Все мы грешны. Екатерина Георгиевна - честная женщина. Безжалостная, но честная. А вы, Герман Олегович, со мной вовсе как с младенцем говорите, - Прот взял с брички многострадальный пиджак, накинул на костлявые плечи. -- Я пойду Павла сменю.
- Эй, - сказал Герман, глядя в перекошенные лопатки. - Я тебя утешать и не думал. Просто нелепо, когда мальчик берет на себя вину за смерть взрослых людей. Мы-то все вокруг, выходит, совершенно безумные и никакой ответственности не несем?
- Вот эта пружина, стопор вкладыша, ох и вредная штуковина, - Пашка осторожно разбирал диск. - Усвистит в кусты, ищи потом.
Герман кивнул, полируя масленой тряпочкой затворную раму.
- Одного не пойму, - продолжал неунывающий Пашка. - Вот - восемь патронов осталось. Ну на хера нам пулемет? Утопить бы его в ручье, да и дело с концом. 'Как у кота яйца', надо же. Ну на кой черт мы его чистим?
- Чтобы руки и башка были заняты, - пробормотал Герман. - Ты что не понял:, - внутри нашей амазонки тупомордый фельдфебель сидит. Определенно. Еще хорошо, что ежечасно в харю кулаком не сует.
- За ней не заржавеет, - Пашка хмыкнул. - С фельдфебелями мне служить не довелось, ты уж извини, ваше благородие. Екатерина Георгиевна наша - дивной сложности барышня. Вот скинула галифе, юбочку, кофточку напялила, платочек на голову, ресничками порх-порх, - клянусь, хоть сейчас под венец веди. Что там Москва с Питером, - натуральный Париж. Если, конечно, на заштопанную юбку не смотреть. Я ей так культурно комплимент делаю, она губы кривит и меня посылает. По-моему, как раз на французской мове.
- Не удивлен, - Герман принялся вытирать руки. - Ваша Катерина Георгиевна барышня бесспорно образованная, хотя и тщательно это скрывающая. В наше время модно в рукав сморкаться и загибать по матушке в пять этажей. Конъюнктура-с.
- Положим, сморкаюсь я как придется, потому как носовик потерял, - оправдался Пашка. - Насчет загибов, здесь мне до Катерины далеко. С флотскими она корешилась, что ли? Харкается тоже, не дай бог. Но если на нее со спины глянуть.... Ты вот мне скажи, кто красивее, нимфа или фемина?
- Фемина по латыни просто женщина. Так что именуй свою зеленоглазую богиню лучше нимфой - сие означает богиню поля, луга и прочих болот да оврагов. Она, когда ты ее со спины обозревал, ничего не сказала?
