три, Функ, как всегда при встрече с ней, приподнял над головой шляпу и улыбнулся.
— Не правда ли, прекрасный день, леди Меджвик? — проговорил он, поигрывая стэком.
Леди Меджвик остановилась, откинула с лица вуаль.
— Я рада вас видеть, мистер Функ. Говорят, вы стали самым большим специалистом по болезням птиц в Лондоне?
— Не совсем так, дорогая леди Меджвик, хотя я действительно довольно часто имею дело с больными птицами.
— Мой ветеринар, мистер Хоуп, рекомендовал обратиться именно к вам.
Функ учтиво склонил голову.
— Я всегда к вашим услугам. Чем я могу помочь вам, леди Меджвик?
— Дело в том, — взволнованно заговорила она, нервно теребя в руках кружевной платочек, — что мой белый какаду, подаренный бедным Гарри в первый год нашей супружеской жизни, тяжело заболел и доктор Хоуп не знает, как его лечить. Потеря Микки будет для меня ужасна. Микки — последнее, что у меня осталось от покойного мужа.
Функ улыбнулся, перебросил стэк из одной руки в другую.
— А я хорошо помню, леди Меджвик, как мы вместе с Гарри, наняв кэб, ездили в Норсфлит (Норсфпит — район Большого Лондона) на аукцион. Помнится, с молотка шло имущество старого капитана и Гарри купил попугая. Разве он не рассказывал вам об этой истории?
— Не помню, мистер Функ. Ведь так давно это было!.. Вот уже полгода, как мой Микки перестал говорить. Он молча сидит в клетке, и я чувствую — умирает. У него нет сил даже взмахнуть крыльями.
— И лапы его истончены и покрыты наростами, не так ли?
Она внезапно остановилась, вскинула на Функа глаза.
— Вы уже говорили с мистером Хоупом?
— Нет, леди Меджвик. Я не имею чести быть знакомым с мистером Хоупом, но знаю, чем болен ваш Микки, и, кажется, могу помочь ему.
— И вы не шутите, мистер Функ?
— Отнюдь.
— Ради всего святого, мистер Функ!.. Ради памяти Гарри!
Она поднесла к глазам платочек.
— Ведь он был другом вашей юности. Функ мягко коснулся ладонью ее локтя.
— Успокойтесь, леди Меджвик, и считайте, что ваш Микки уже здоров.
— Вы изобрели новое лекарство? Функ развел руками.
— Увы, пока нет. Но его изобрела сама природа. Велите вашей служанке купить несколько фунтов отрубей и примешивайте их к пище попугая.
Она ошеломленно глянула на него.
— И это все?
Функ улыбнулся
— Все, леди Меджвик.
Он достал из кармана бумажник, раскрыл его.
— Вот моя визитная карточка. Телефонируйте, пожалуйста, мне ровно через две недели после того, как ваш Микки начнет клевать отруби. Уверен, они придутся ему по вкусу.
Он проводил ее до центральных ворот парка и подозвал такси.
Домой, как всегда, он возвращался пешком. Весенний Лондон был солнечен и прекрасен. Запах цветущей сирени мешался с горьковатым запахом черемух и подавлял все другие запахи города.
Поигрывая стэком, Функ медленно брел по улицам и думал о птичьем полиневрите. Он знал, почему и как заболел белый какаду леди Меджвик. Он знал, что очень скоро попугай будет весел и разговорчив, как прежде: нет ничего проще, чем вылечить полиневрит, хотя лечится он вслепую, совсем по-знахарски, ибо никто не знает, что за чудодейственное вещество содержится в отрубях.
На набережной у Тауэровского моста он остановился, поглядел на мутные воды Темзы, на грязных чаек, плывущих по течению вниз, к устью.
Гопкинс пишет о бесчисленных субстанциях, отсутствие которых в пище вызывает болезни недостаточности. Пока науке известны три таких заболевания: рахит, цинга и бери-бери. Очевидно, каждая из субстанций имеет свою химическую структуру, но что-то общее все-таки должно объединять их.
Отлив набирал силу и обнажал серое илистое дно реки. Покачиваясь на воде, чайки лениво перекликались пронзительными голосами. Борясь с течением, громко пыхтел буксир, выбрасывая из трубы черные клочья дыма.
Очевидно, каждую из болезней недостаточности, будь то рахит, цинга или полиневрит — бери-бери, врачует одна, определенная субстанция, не оказывающая никакого лечебного эффекта на другие заболевания, и, значит, субстанции все-таки специфичны.
Функ перешел мост, свернул влево и по набережной направился к аббатству. Ему хотелось застать церковную службу, послушать орган и немного развеяться,
Отруби — лучший врачеватель птичьего полиневрита. Их химический состав: углеводы, белки, жиры и с десяток неорганических соединений — солей.
И — неизвестная субстанция, которую никак не удается выделить.
Площадь перед аббатством была запружена людьми: служба закончилась, Кто-то осторожно тронул его за рукав.
— Сэр, подайте пенни бедному калеке.
— Пенни, — машинально повторил Функ, выгребая из кармана горсть мелочи. — Пенни...
— Всего один пенни, сэр, — канючил нищий. — Крошечную песчинку...
А может быть, та неизвестная субстанция по сравнению даже с минеральными соединениями всего лишь крохотная песчинка, которую невозможно выделить в чистом виде на современном уровне развития химии? Может быть, она измеряется в долях миллиграмма? Но если увеличить количество испытуемого материала в несколько десятков раз...
— Спасибо, сэр! Спасибо, сэр! — дрожащим от волнения голосом благодарил нищий. — Да воздаст господь вам за доброту вашу!
Но Функ не слышал его.
Если работать не с граммами отрубей, а с килограммами, с десятками килограммов?.. Потребуется новая химическая посуда, которой еще не существует в мире.
Задумавшись, он прошел мимо старого дома, где снимал небольшую меблированную квартирку, и, очутившись на Дантон-роуд, повернул обратно.
«Сможет ли Дуглас изготовить все необходимое для такой масштабной химической реакции?» — думал он, поднимаясь к себе на третий этаж.
Владелец крохотного заводика по производству химической посуды в местечке Брент-кросс, что совсем рядом с Лондоном, Дуглас все понял с полуслова.
— Ваш заказ выполним, мистер Функ, — заключил он, откладывая в сторону эскизы, сделанные на листах ватманской бумаги. — Срок — неделя. В крайнем случае — десять дней.
— Сколько это будет стоить? — осторожно осведомился Функ.
Дуглас засмеялся.
— Ни пенса! Ваш успех, дорогой Функ, станет лучшей рекламой для меня и принесет если не миллионные прибыли, то тысячные наверняка.
— А если опять неудача?
— Любой бизнесмен должен уметь рисковать, — серьезно ответил Дуглас, откинув крышку палисандровой коробочки с сигарами. — Сигару, мистер Функ?
...Леди Меджвик позвонила ему недели через три-четыре, когда он, занятый переоборудованием лаборатории, совсем забыл и о ней, и о ее больном попугае.
— Мистер Функ, — приветливо проговорила она, — я теперь почему-то не встречаю вас. Мой Микки здоров, весел и говорлив, как Цицерон.
— Я искренне рад, леди Меджвик, — ответил он и обратил внимание на зеленую ветку клена, тянущуюся к окну.
