Когхилл рассказывал:
— Задача нашей лаборатории — спасти жизнь рек и озер Среднего Запада, поставленную под угрозу развивающейся промышленностью.
Уютный кабинет руководителя лаборатории смотрел окнами на грязно-серую излучину реки Иллинойс, теряющуюся в желтых зарослях кукурузы.
— Водоемы захламлены кукурузным экстрактом — побочным продуктом производства кукурузного крахмала. Экстракт накапливается в таком количестве, что мы не знаем, что делать с ним. Он как стихийное бедствие, обрушившееся на Иллинойс и пограничные с ним штаты. Остановить промышленность мы не в силах. Это разорит фермеров.
— Мне рассказывали, что вы экспериментируете с различными культурами плесневых грибков?
— Да, мистер Флори. И много лет. С помощью плесневого грибка, прекрасно размножающегося на кукурузном экстракте путем глубокого брожения, нам удалось получить глюконовую кислоту. Но увы, производство глюконовой кислоты никогда не поглотит всех запасов кукурузного экстракта и не решит экологических проблем Среднего Запада.
Флори поставил на колени свой дорожный саквояж, щелкнул замком.
— Не может ли кукурузный экстракт оказаться питательной средой для плесневого грибка Penicillium notatum, с которым мы работали в Оксфорде? — спросил он и, достав из саквояжа чашку Петри, протянул ее через стол Когхиллу.
Когхилл раскрыл чашку, коснулся мизинцем войлочной поверхности плесени.
— Это нетрудно проверить, мистер Флори.
— Из этой плесени нами получен пенициллин — лечебный препарат небывалой силы действия,
Когхилл глянул на Флори, качнул головой.
— Неужели вам удалось то, на чем споткнулся Флеминг?
— Да, мистер Когхилл. Нам это удалось, — ответил Флори и снял очки. — На это ушло три года.
— Вы запатентовали свое открытие?
— Нет, мистер Когхилл. Такой препарат, как пенициллин, должен принадлежать всему человечеству. Так решила наша оксфордская группа.
— Вся наша группа считает, что жизнь и здоровье человека не могут служить источником материального обогащения, — вставил Хитли, до сих пор молчаливо сидевший у окна.
— Похвально, господа!
— Мы пересекли океан, — продолжал Флори, протирая носовым платком стекла очков, — с единственной целью — подключить американских ученых к работе над пенициллином.
Он надел очки, вынул из саквояжа пухлую картонную папку, положил ее на край стола.
— Здесь все, что нам удалось сделать в Оксфорде.
Когхилл нервно прошелся по кабинету, чиркнул спичкой, закуривая, отогнал ладонью дымок от лица.
— Вы обратились по адресу, господа. «Северная лаборатория» имеет возможность продолжить вашу работу.
Он взвесил на ладони папку, спрятал в сейф и твердо пообещал:
— И мы продолжим ее!
Роняя саквояж на пол, Флори поднялся с кресла, шагнул к Когхиллу, взволнованно пожал ему руку.
— Спасибо, мистер Когхилл!..
На другой день утренним автобусом Флори возвратился в Чикаго. Начиналась его длительная поездка по городам США и Канады. Во что бы то ни стало он хотел заинтересовать канадских и американских промышленников массовым выпуском пенициллина, пока еще не сулящего никаких прибылей,
До автостанции его проводил Хитли, остающийся в Пеори на неопределенное время.
— Удачи вам, коллега! — сказал на прощание Флори и крепко обнял Хитли. — И пожалуйста, пишите мне почаще.
— Все будет в полном порядке, профессор! — крикнул вслед отходящему автобусу Хитли, замахав рукой.
Автобус вскоре исчез в клубах пыли, а Хитли, купив в киоске газет, отправился к месту своей новой службы — в «Северную лабораторию».
Жизнь в провинциальном городке не тяготила его, ибо вся без остатка вместилась в работу. В гостиницу он возвращался за полночь и, едва коснувшись головой подушки, проваливался в сон. В Пеори, как и в Оксфорде, выходных у него не было. Не стало их и у других сотрудников лаборатории.
В «кукурузном штате» Иллинойс рождался пенициллин, уже однажды родившийся в Англии.
Все складывалось на редкость удачно. Плесневой грибок Penicillium notatum прекрасно рос на кукурузном экстракте — промышленных отбросах, грозящих погубить жизнь рек и озер штата. Продуктивность новой питательной среды оказалась в двадцать раз выше продуктивности всех других питательных сред, с которыми доводилось работать Хитли. Главная экологическая проблема Среднего Запада решалась просто. Практически ее уже не было: кукурузный экстракт начинал служить человеку.
Америка вступила в войну, и из Пеори на фронт была отправлена первая партия пенициллина.
Пришло письмо из Англии. Флори писал; «Моя поездка оказалась плодотворной. Я заручился обещанием двух крупных фирм выпускать по десять тысяч литров культуры и пересылать пенициллин в Оксфорд для испытания его в клиниках...»
Шло время, и «Северная лаборатория» с каждым месяцем выпускала для нужд фронта все больше и больше пенициллина и как бы незаметно превращалась из научно-исследовательского учреждения в небольшое промышленное предприятие, На первый взгляд казалось, что все ее сотрудники увлечены только производством нового лекарственного препарата и давным-давно не занимаются никакими научными поисками. Но так казалось со стороны. На самом же деле попутно с изготовлением пенициллина лаборатория вела кропотливые повседневные испытания новых разновидностей плесневых грибков.
«Не может быть, — любил повторять Когхилл, — чтобы грибок, спора которого была случайно занесена ветром в лабораторию Флеминга, оказался единственным. Не может быть, чтобы в природе не существовала и другая плесень, ни в чем не уступающая Penicillium notatum, а может быть, даже превосходящая ее по своим бактерицидным свойствам, и наша задача — найти ее, чего бы нам это ни стоило».
С руководителем лаборатории были согласны все, и больше всего — сотрудники отдела микологии, возглавляемого Чарлзом Томом. И действительно: ученым известны тысячи разновидностей плесени, произрастающей повсеместно от Арктики до Антарктики. Плесневые грибки, как ближайшие родственники, мало чем отличаются друг от друга. В таком огромном семействе непременно должны быть и абсолютные двойники — их и следовало искать.
С середины 1942 года в Пеори стали приходить почтовые бандероли со всех концов света. То были образцы плесени, засеянные в чашках Петри.
Платиновой петлей плесень перевивалась на кукурузный экстракт и помещалась в термостат, поддерживающий постоянную температуру в двадцать пять градусов Цельсия. На шестой день, когда поверхность питательной среды покрывалась сплошной войлочной пленкой, желтая жидкость из плоских сосудов, в которых выращивалась плесень, присланная с Аляски, или из Новой Зеландии, или с островов Фиджи, оказывалась нейтральной по отношению к бактериям. Она не выделяла веществ, подобных пенициллину. Микробные колонии в чашках Петри пышно разрастались.
Одна неудача за другой! Неужели во всем мире нет плесени, похожей на Penicillium notatum?
«Не может быть! — твердил Когхилл. — Не может быть!.. В природе все закономерно... Искать!»
Заведующий отделом микологии доктор Том рассеянно пожимал плечами и через несколько дней снова появлялся в кабинете Когхилла. Он ставил на стол чашки Петри, поросшие колониями микробов, и, пряча глаза, тусклым голосом сообщал: «Шестьдесят восьмая разновидность плесени, испытанная в нашей лаборатории, — грибок Penicillium rubrum из Мексики, увы, не дал ожидаемых результатов». — «Искать! — мрачно приказывал Когхилл и, внезапно смягчившись, улыбался: — И непременно найти, коллега»,
И доктор Том молча соглашался с ним.
