ли как он выглядит. Вспомни, сколько так называемых друзей твоего папаши выглядели как приличные люди. И кто они на самом деле? По локти в крови. По макушку в слезах. А уж женщин вообще ни во что не ставят. Для них они все – бабы. Если не сказать грубее».
«Но Синяя Борода!» – продолжала я внутренний диалог.
«А почем ты знаешь? Он же – адвокат. У него работа такая – производить впечатление».
«Но он, в общем-то, интересный. Зачем ему ты?» – вежливо, но твердо произнесло подсознание. Это был хороший вопрос. Устраивать свою личную жизнь с помощью шантажа ему просто не нужно. Кто я такая, чтобы Журавлев стал разыгрывать ради обладания мною такие комбинации.
Значит, все хорошо и мы просто едем в Самару? Значит, он оставил меня на работе просто так? От лени и нежелания что-то менять или снова кого-то искать. Ой ли? Лень – это не про него.
Беспокойство у меня все-таки осталось, но я вышла из машины и вернулась в офис. Журавлев сидел за своим большим красивым, но замусоренным бумагами столом и с кем-то бурно ругался по телефону. Говорил он на «фене», на тюремном диалекте, в очередной раз поражая своей способностью к преображению. Меня он даже не заметил, а бутерброд, который я подсунула ему вместе с чашкой чаю, слопал, даже не оглянувшись – он никогда не выныривал из рабочего процесса ради таких мелочей.
Я сидела на своем месте в углу и краем глаза смотрела на него, как он пытается делать десять дел сразу, как чуть было не проливает чай на клавиатуру, как трет усталые глаза, снова погружаясь в компьютерные дебри. Он вызывал у меня симпатию, этот дикий, нелюдимый товарищ, этот прекрасный профессионал, за работой которого можно было с восхищением наблюдать часами. Да, он мне, в общем-то, нравился. Он казался неплохим человеком. Но если даже он трижды хороший парень, это не значит, что ему позволено вот так, запросто уложить меня к себе в постель.
И дело ведь не в том, нравится он мне или нет. Я вообще не хочу ни к кому в постель. Я хочу жить сама по себе, одна. И решать за себя саму, что мне делать, как и с кем, в какой постели сегодня ложиться спать. И при этом спокойно работать, не опасаясь, что для сохранения заработной платы придется играть в мужские игры, в которых от тебя не зависит вообще ничего. Как, например, в семье моего отца, где от меня в итоге не зависел даже выбор собственного мужа.
Глава 10
Дураки и дороги
Наши автомобильные магистрали, как артерии, пронизывают всю территорию необъятной Родины. А Родина наша настолько необъятна, что артерии получились тонкими, бугристыми и, по всему видно, страдающими сильным тромбозом. Однако само по себе путешествие по нашим дорогам, к моему удивлению, оказалось весьма занятным. Я даже не ожидала, что это так интересно – запрыгнуть в машину и полететь навстречу ветру и бегущим по небу облакам. Хотя я повидала немало красивых мест в своей жизни. Я пила кофе с круассанами на Монмартре, ползала по обломкам Колизея, грела бока на пляже в Ницце. Но все это было не то. Я ездила за границу с мамой. Иногда с папой и его «душеньками», стараясь всю поездку отдалиться от всей честной компании. Шумные вечеринки, ругань и крики родителей, бесконечное бессмысленное хождение по магазинам, в которых, по словам мамы, и была отрада ее сердца, – все это раздражало меня, заставляя упорно отсиживаться в гостиничном номере и выдавать то, что отец именовал «бабскими капризами». А его громкие матерные крики при виде Эйфелевой башни – отдельная песня. И он всегда напивался. Он мог за вечер сменить пять баров, приставая к каким-нибудь женщинам, даже если мама была рядом. Я до сих пор вспоминала наши семейные вояжи как что-то постыдное. Как венерическую болезнь, от которой сейчас я надежно излечилась, но о которой помню, как неприятно ее иметь. Словом, раньше я путешествовать не любила. Сейчас, хоть я и встала в пять утра, чтобы успеть к назначенному времени и месту встречи – Синяя Борода хотел побыстрее доехать до Самары, – я чувствовала себя школьницей, которую вывезли на экскурсию в дельфинарий. Мне нравилось все без исключения: и машина, и погода, и молчащий на заднем сиденье шеф. Единственное, что он сказал, увидев меня, было: «Полагаю, вы взяли недостаточно вещей».
– Почему? – удивилась я, забросив в багажник легкий рюкзачок со сменным комплектом одежды.
– В крайнем случае можно что-то купить на месте, – добавил он, пожав плечами, пересел на заднее сиденье и погрузился в бумаги. Даже в это раннее время он был бодр и деловит, в руках держал, конечно же, ноутбук. Работа, наверное, и есть смысл его жизни. Интересно, а всегда ли было так? И вообще, есть ли у него семья? Он сейчас не женат, я знала. Ну а дети? Глядя на него, можно сказать с уверенностью, что даже если они и есть, он периодически о них забывает. Но, скорее всего, их у него нет. Он не семейного типа, он – одиночка. И мне это нравилось в нем, ведь я и сама была из таких же. Впрочем, я не исключала, что любовница у него все-таки есть. И он занимается с ней любовью, продолжая одним глазом поглядывать в «Российскую газету», чтобы не пропустить какого-нибудь изменения в законодательстве.
Такие мысли крутились у меня в голове, пока колеса журавлевской «Ауди» крутили по разбитым московским дорогам. Машина отличалась прекрасным ходом и отличным обзором с лобового стекла. День был солнечный, до отказа наполненный воздухом и светом, и когда мы выехали из города и полетели по совершенно пустому воскресному шоссе, мне показалось, что мир проносится мимо меня, как гигантский аквариум. Рыбы-дома, рыбы-деревья, огромные рыбы-поля, которые я успевала ухватить боковым зрением, так как концентрироваться только на дорожном движении не было никакого смысла – двигались только мы. Народ спал, тихо попыхивая дымками, взвивавшимися из труб над деревенскими домиками. Кукурузные початки в больших мешках висели без присмотра рядом с пустыми ведрами из-под картошки. Огромные запыленные плюшевые зайцы, прибитые к покосившимся заборам, завершали эту сюрреалистическую картину. Вот где абсурд, вот где экспрессия, подумала я. Варечку бы сюда.
– Так мы можем доехать еще до обеда, – обрадованно пробормотал Журавлев с заднего сиденья где-то через пару часов.
Я, признаться, так увлеклась этим движением, что даже как-то подзабыла о том, что он сидит в машине. Я улетала мечтами к дальним странам, в которых я смогу – совершенно одна – гулять, ходить по музеям, посмотреть наконец этих пресловутых импрессионистов и сюрреалистов, о которых мне уши прожужжала Варечка.
– Это же хорошо? – отозвалась я, стряхнув раздумья.
– В целом – да, – кивнул он. – Правда, у меня нет программы на эту часть дня.
– Можно погулять по Самаре. Я там никогда не была, – брякнула я, почти сразу подумав, что это я сказала зря. Что, мы будем гулять вместе?
– Это можно, – согласился он. – Там очень красивая набережная.
– А там какая река? – спросила я, ввергнув, кажется, своего босса в сильный ступор. Он помолчал, затем аккуратно пояснил:
– Волга. Излучина Самарской луки. – Он изумленно протянул это, и я даже спиной почувствовала, что он на меня смотрит. – Я думал, вы историк?
– Да. Историк, – подтвердила я.
Синяя Борода пробубнил что-то, потом как-то выразительно хмыкнул и замолчал. Мне стало обидно.
– Но не географ! – добавила я, надувшись.
– Я понял вас, – сказал он, а в голосе его я уловила весьма ощутимый сарказм.
– Я была специалистом по Древнему миру. – Я попыталась как-то защититься, но такое оправдание делало меня еще более жалкой. Древнему миру? Три ха-ха!
– Тогда совсем ясно, – еще более едко бросил он.
– Что именно вам ясно? – уточнила я, еле сдерживая возмущение.
– Видимо, вы специализировались на таком Древнем мире, где реки Волги еще вообще не существовало, – отчеканил он, так и не поменяв тона. Вот ведь задавака, на себя бы посмотрел. Что будет, если его спросить о... к примеру, о ком? Или о чем? Об импрессионистах? Нет, кого я обманываю, я могу с большой долей уверенности предположить, что Синяя Борода и об импрессионистах знает достаточно и уж куда больше меня. Не стоит и пытаться, он слишком умный. Я вздохнула и примирительно сказала:
– Я не утверждаю, что была отличницей. Я вообще не хотела учиться.
– Не любите учиться? – Журавлев заинтересовался и даже отложил в сторону ноутбук. Я посматривала на него в зеркало заднего вида и думала, что для него учеба, наверное, настолько естественна, что люди, которые этого не любят, кажутся ему как бы немножко мутантами.
