— Надо, Тань...— как-то неубедительно, то и дело отводя глаза, объяснил наш старший.— Надо посмотреть. Вот... Есть сигналы.
— Плевать я на них хотела!
— Часы, понимаешь, продала... Швейцарские... Откуда они у тебя?
— Купила! Мне предложили по дешевке — я взяла...— Она отвечала с бесстрашием, хотя впереди ей снова маячила новая ходка — срок.
— У кого?
— Откуда я знаю!
— Надо сказать... Что за человек? Наш, костромской, или залетный? — Андрей Николаевич вел ту же игру.
— Откуда я знаю? Не знала и знать не хочу. Она была похожа на яростного красивого зверька — из тех, у кого на клетке пишут: «Не подходить! Не кормить из рук! Опасно для жизни!»
— ...Предложили — я взяла! А откуда они — с кражи или муж от бабы унес,— мне ни к чему.
— Но продавец-то тебя знает?
— Меня пол-Костромы знает!
У нее отстегнулся чулок, не отворачиваясь, она подняла подол, ловко поправила отстегнувшуюся пряжку.
С понятыми мы прошли в дом. Шатров зачитал постановление о производстве обыска, дал подписать. Усольцева отказалась, за нее подписала мать. Она медленно, с трудом выводила каждую букву.
После этого Шатров как-то уверенно прошел через комнату к старому комоду, выдвинул первый ящик.
— Составишь протокол,— Андрей Николаевич взглянул на меня.— Приходилось?
— Сумею.
— Мы будем показывать, что изымать.
Больше ничего от меня пока не требовалось, поскольку я не знал ни описания похищенных на кражах вещей, ни вообще преступлений, оставшихся нераскрытыми.
Обыск продолжался. Андрей Николаевич отвлекал Усольцеву, не давая гневу ее выплеснуться наружу.
— А с питерскими карманниками ты где познакомилась? С Пашкой Пирожковским? .
— Я и не слыхала такого...
— Он у нас. И часы при нем.
— А-а, этот? Так бы и говорили... На вокзале. Мы приезжали пиво пить...
— С Васькой?
— С подругой. Не буду ее называть — затаскаете. Он подходит: где можно переночевать? Посмотрела: мужик солидный, чистый. «У нас с матерью есть комната, ночуйте...»
— Ты предложила ему часы?
— Он сам увидел. Спрашивает: швейцарские?
— Вчера?
— Утром сегодня.
— Он рано ушел?
— Рано.
— А какими бумажками расплачивался?
— По двадцать пять вроде.
— Здесь они? В доме? — спросил Андрей Николаевич как бы между прочим. Голос его то и дело ломался.
— А уж нету! Разменяла.
Шатров двигался вдоль стены, вынимал вещи, складывал на широкую двухспальную кровать — блузки, отрезы материи, платья... Несколько пар часов, в том числе сломанную дамскую «Звездочку», уложил отдельно. Когда участковый взял лупу, приготовился списать номера механизмов, Усольцева рванулась к нему:
— Не дам, Петрович! Подарок!
Старший лейтенант успел прикрыть часы ладонью.
— Ты, Тань, не того?..
— Не тронь! Ты меня знаешь...
— Мужские полуботинки тоже надо изъять.— В обыске не участвуя, Андрей Николаевич, тем не менее, все замечал юркими мышиными глазками.
Понятые — женщины-соседки — сидели тихо, ни живы ни мертвы.
— Полуботинки купила?
Поймав мой взгляд, Андрей Николаевич незаметно кивнул на мужскую фотографию в рамке над кроватью.
— С Васькой Варнавиным опять живете? Муж он тебе?
Усольцева вспыхнула:
— Тоже муж нашелся!
— Первая девочка-то у тебя от него?
— А от кого же!
Участковый тем временем отщипнул ножичком заднюю стенку часов, поднес лупу к глазам. Свободной рукой, не глядя, принялся записывать.
— Девочка, наверное, в школу ходит? — продолжал Андрей Николаевич.— Учится ничего?
Усольцева промолчала.
— Начинай...— сказал Андрей Николаевич.
Мне очистили за столом место, Шатров передал бланки, сколотые вперемежку с измызганными от частого употребления копирками.
Под диктовку я начал записывать:
— «Отрез сукна черного цвета, размером 1,6X8,5 метра; отрез креп-жоржета с голубыми цветами 0,8X1,5 метра; отрез коверкота серого цвета 1,2X2,5 метра; отрез маркизета...»
Вещи складывали в чемодан, который дала мать Усольцевой.
— «...Блузка шелковая с рисунком разных цветов на трех пуговицах, рукава короткие; блузка шелковая, па голубом поле белые ромашки, на кнопках... Пальто женское из драпа бежевого цвета, на шелковой серой подкладке... Пальто мужское зимнее...»
— Дайте второй чемодан,— хрипло приказал Шатров.— Пиши: «Пыльник 48-го размера...» — В отличие от тишайшего Андрея Николаевича он держался резко, напористо.
Я прочитал список вслух. Вещей набралось много. Усольцевы расписались в протоколе обыска вместе с понятыми и получили копию. Я запер чемодан. Все изъятое числилось теперь за мной.
— Мне с вами идти? — спросила Усольцева. У нее неожиданно пропал голос.
— Да. Надо записать показания,— объяснили Шатров и Андрей Николаевич. С их голосами тоже что- то произошло.
Усольцева ничего не сказала, закусила губу.
Мать метнулась в другую комнату, стала что-то собирать, но дочь взяла только несколько пачек «Прибоя», сказала хрипло:
— За Ленкой смотри...
Мы оставили Усольцеву в 4-м отделении, а сами поехали назад. Испытывая недостаток в кабинетах, милиция, чтобы задержанные не общались между собой, размещала их в отделениях по всему городу.
— Значит, так,— заметил Андрей Николаевич, как только мы остались в машине одни.— У Таньки в доме яма. Целый склад ворованного. Мы взяли то, что лежало сверху. Надо выбирать остальное... Срочно вызывать потерпевших по нераскрытым кражам, показывать вещи...
— Креп-жоржет с голубыми цветами — точно с Депутатской улицы.— Шатров сидел, развалясь, сунув руки в карманы.— Кроме того, майская кража может пойти, на улице Симановского. Там сломанная дамская «Звездочка»... Мы еще скатерти, занавески не взяли... Тоже краденые.
— Петрович не даст промашку? — спросил Андрей Николаевич.
