завершиться, если бы КГБ не продолжал действовать в присущем ему духе.
Левченко считал, что если его расстреляют или сгноят в советских лагерях, это фатальным образом отразится и на его семье. С другой стороны, скрывая от Наташи свое намерение бежать на Запад, он втайне надеялся, что избавил ее от участи, которая могла бы грозить ей как его сообщнице. Разумеется, после его бегства ее будут подвергать изнурительным допросам, но она со всей искренностью заявит, что даже не догадывалась о его преступных намерениях, и ее должны будут оставить в покое. Мрачные сталинские времена давно миновали. Теперь в СССР существуют законы, запрещающие карать ни в чем не повинных людей только за то, что кто-то из их родственников совершил, по советским понятиям, то или иное преступление, о котором они даже не знали.
В начале 1980 года Левченко сумел дозвониться до Наташи. Он позвонил ей в два часа ночи по московскому времени — в то время суток, когда гебистский контроль за международными телефонными разговорами в какой-то мере ослабевает. И убедился, что сталинские порядки еще живы в советском обществе.
— Алло, Наташа, это ты?
— Да, да! Стас, ты ли это?!
— Я.
— О, привет! Неужели ты?!
Вспышка радости была непродолжительной: Наташа плакала, рассказывая, как ей плохо пришлось после его бегства. Власти конфисковали все ее сбережения и машину. Ее нигде не принимают на работу, ей приходится работать учительницей на пол ставки, она получает всего 73 рубля в месяц. Сына выгнали из школы. Когда его удалось пристроить в другую школу, там его по чьей-то подсказке начали подвергать такой травле, что он теперь постоянно болеет. От них отвернулись все родственники, кроме ее престарелой матери.
Наташа говорила, что пыталась заработать немного денег как машинистка, но у нее разбились очки, на новые нету денег, а без них она плохо видит и не может печатать на машинке. Ни одного его письма она не получила, ни одна из его посылок не дошла.
— Они говорят, что мы все виноваты… Мы живем в такой нищете, такой нищете!.. Нас никто знать не хочет. Я больше не могу так жить!..
Левченко кричал в трубку, что пусть она публично его осудит, пусть откажется от него, пусть всячески его поносит, если это поможет.
— Не могу я так лицемерить, — отвечала она, плача. — На что ты меня толкаешь!..
После этого разговора Левченко опустил в почтовый ящик письмо, адресованное советскому посольству в Вашингтоне. В письме содержалось завуалированное предупреждение, которое КГБ, разумеется, нетрудно было расшифровать. Как известно, в распоряжении Левченко остается значительное количество секретной информации, пока что не переданной американцам. Если там, в СССР, не прекратят преследовать его жену и сына, эта информация станет достоянием ЦРУ. Он лично объявит КГБ беспощадную войну и будет вести ее, пока жив.
Нарушая строгие правила, установленные в ЦРУ, один из сотрудников этого ведомства помог Станиславу встретиться с Виктором Беленко — тем самым летчиком, что перелетел в Японию на своем истребителе МИГ-25. Смелый, энергичный, неутомимый Беленко отлично вписался в американское общество. Похоже, он чувствовал себя здесь куда лучше многих коренных американцев. На своей машине Беленко успел объездить всю огромную страну. Теперь он знакомил Станислава с небольшими городами, огромными равнинами, уютными местечками Среднего Запада, скотоводческими фермами Айдахо и Монтаны, садами и виноградниками Калифорнии. Благодаря ему Станислав побывал в чудесном Сан-Франциско.
Спустя некоторое время он снова позвонил в Москву Наташе. Там положение ухудшалось со дня на день. Наташа буквально голодала, страшно потеряла в весе. Их сын убегает из дому, чтобы только не ходить в школу, не в силах выносить издевательств, которым он там подвергается. Самого Станислава будут заочно судить, а Наташе сказали, что ей придется присутствовать на заседании трибунала, причем еще неизвестно, то ли в качестве свидетельницы, то ли в качестве сообщницы подсудимого.
— Мне не на что надеяться… Они нас раздавят… мы для них все равно что песчинки под сапогом…
Больше ему ни разу не удалось дозвониться до нее. Рассказывая Беленко об этом разговоре, Станислав заплакал.
— А чему ты удивляешься? — сказал Беленко. — Ты ведь знаком с их повадками куда лучше моего. Как же ты рассчитывал с ними договориться? С ними можно только драться. Другого языка они не понимают.
Так началось настоящее сотрудничество Левченко с ЦРУ. Не щадя себя, он работал по двенадцать часов в сутки, не признавая выходных. Он раскрыл всю токийскую агентурную сеть КГБ, создававшуюся десятилетиями, вывел ЦРУ на след ряда агентов КГБ за пределами Японии. Он подробно разъяснил и документировал советскую доктрину секретных операций, методику «активных мероприятий» и дезинформации, изложил и наглядно проиллюстрировал распределение функций в пределах Политбюро, международного отдела ЦК и КГБ, перечислил известных ему сотрудников КГБ, ненавидящих свое ведомство, и, с другой стороны, тех, кто работал на КГБ особенно активно и рьяно.
Он составил ряд аналитических обзоров; некоторые из них оказались настолько неожиданными по содержанию и в то же время важными, что с ними было решено ознакомить президента Соединенных Штатов.
В штаб-квартире и местных отделениях Федерального бюро расследований, на закрытых совещаниях ЦРУ, на базах военно-воздушных сил, в госдепартаменте и военной академии, в Конгрессе и Белом Доме — повсюду Левченко выступал с лекциями о деятельности КГБ, рассказывал о собственной жизни, о народе покинутой им страны, говорил о тирании и о свободе. Его блестящие лекторские данные и неподдельная искренность порой заставляли людей, чья профессиональная сдержанность, казалось бы, исключала бурное проявление чувств, восторженно аплодировать этому человеку. Выступая перед американцами, он неизменно подчеркивал, что народы, населяющие Советский Союз, вовсе не враждебны Америке, что это советский режим и КГБ — враг всего и вся.
Мало найдется людей, кто бы так хорошо знал и понимал сущность КГБ, как Станислав Александрович Левченко. Мало кому удалось нанести этому ведомству столь чувствительные раны. Он сознает, что именно по этой причине оно никогда не перестанет охотиться за ним. «Может быть, им когда- нибудь удастся со мной расправиться. Но пока я жив, я буду бороться с ними. Если мы их не одолеем, они низведут все человечество, миллиарды человеческих существ до положения жалких песчинок. Песчинок под сапогом».
Глава пятая
В стане главного противника
Все, что Станислав Левченко проделывал в Японии, все, что происходило на его глазах в токийской резидентуре, КГБ практиковал изо дня в день и в Соединенных Штатах — только с несравненно большим размахом. В Нью-Йорке, Вашингтоне и Сан-Франциско постоянно находится не менее 400 сотрудников КГБ и его военной разновидности — ГРУ. Все они заняты шпионажем и проведением «активных мероприятий». Их труд дополняется трудом сотен сотрудников разведслужб стран-сателлитов: Кубы, Болгарии, Восточной Германии, Польши, Чехословакии и Венгрии. Примерно шесть тысяч советских граждан ежегодно посещают Соединенные Штаты в качестве гостей и туристов, и большинству этих визитеров КГБ также поручает специальные задания. Кроме того, советский блок содержит в США более двадцати легально функционирующих компаний и фирм, служащих прикрытием и базой для шпионажа и подрывной деятельности.
В Соединенных Штатах, как и в Японии, главной целью активных мероприятий и шпионажа, проводимых КГБ, является приобретение передовой технологии, насущно необходимой для поддержания советской военной и индустриальной мощи. Левченко приходилось слышать в «центре», что стоимость
