— Как экономист, вы должны бы понимать, что Советский Союз может позволить себе обойтись без денежных пожертвований с вашей стороны.
— Мои расходы невелики, — от поездок на метро на свидания с вами я уж, во всяком случае, не разорюсь:
— Ну и отлично. Через две недели, в то же время, но в другом месте. — Алексей назвал кафе возле следующей станции метро. — Захватите с собой, что сможете.
Гэмблтон благополучно вернулся в свое учреждение. Не было еще двух, и получилось, что он пришел с обеденного перерыва одним из первых. Дело оказалось очень несложным и, надо признаться, во всем этом было нечто увлекательное, возбуждающее.
Несекретные бумаги, вынесенные им для начала, конечно, не имели серьезного значения. Но не в этом дело. Передавая их советским, он как бы переступал некий порог: он уже не просто общался с врагом, он с ним сотрудничал.
Первые месяцы КГБ станет удовлетворяться тем, что он будет приносить по собственному выбору, не оказывая на него дополнительного давления, — просто для того, чтобы затянуть его поглубже в свою паутину, не вызывая с его стороны противодействия и, тем более, отпора.
Летом 1957 года КГБ, видимо, решил, что Гэмблтон уже прочно сидит на крючке и пришла пора требовать от него более важных услуг. Алексей по-деловому объяснил: все, что он доставлял до сих пор, конечно, было ценным и полезным, но теперь требуется более серьезная информация, то есть секретная. «Вы сами признавали, что работаете с секретными документами. Их вам так же легко будет вынести, как и несекретные…»
В его тоне отнюдь не звучала угроза, да в этом и не было необходимости. Гэмблтон прекрасно понимал, что всякую возможность порвать с советскими он уже упустил. Пока он не начал тайно выносить Алексею натовские документы, еще можно было от них отделаться, откровенно рассказав о своих прежних, действительно безобидных встречах с ними. Впрочем, даже после первых свиданий у метро можно было как-то выкарабкаться — потерять работу в НАТО, но спасти собственное будущее. Но теперь, после восьми-девяти месяцев активного и тайного сотрудничества с Советами, Гэмблтон уже никому бы не доказал, что он не является самым настоящим советским шпионом.
На ближайшее свидание Гэмблтон пришел с тремя секретными документами и одним совершенно секретным — в общей сложности они составляли примерно 70 страниц печатного текста. Усилия, затраченные КГБ на протяжении семи лет, теперь начали по-настоящему окупаться и, более того, приносить все растущие дивиденты, так что «центр» распорядился сформировать в парижской резидентуре специальную группу, которая занималась бы исключительно Гэмблтоном и доставляемой им информацией. Резидентура приобрела большой черный автофургон, оборудовала его под передвижную фотолабораторию, и он каждый раз оказывался стоящим где-нибудь неподалеку от очередного места встречи Гэмблтона с Алексеем. Одетый нередко под заурядного парижского водителя грузовика, Алексей исчезал за дверью фургона и там, внутри, лихорадочно вдвоем с техником действовал, Минут за десять они ухитрялись переснять сотню страниц текста.
Документы, переснимаемые ими, зачастую относились к важнейшим военно-политическим областям — таким, как ядерная стратегия, баланс вооруженных сил, политические разногласия между государствами — членами НАТО, расходы на создание перспективных систем вооружения и предполагаемые военно- тактические возможности этих систем, космическое оружие, оценка последствий военного столкновения между Востоком и Западом. Оценка советских возможностей и намерений, внутренних конфликтов и неурядиц в СССР, странах Варшавского договора и западных странах, экономические последствия внедрения новой техники на десять и двадцать лет вперед.
В общем, почти не было таких жизненно важных для Запада вопросов, которые не освещались или, по крайней мере, не затрагивались бы в сотнях документов, переправленных Гэмблтоном из штаб-квартиры НАТО в гебистский фургон на протяжении 1958 и 1959 годов.
Все это была информация, так сказать, из первых рук. Документы, вне всякого сомнения, были подлинными. По ним Советы могли судить, что Запад считает (основательно или неосновательно, это уже другой вопрос) правильным и полезным для себя, и нередко также — как он намерен поступать в том или ином случае. На основе этих документов Советы получали возможность проверять, дополнять или корректировать информацию, добытую из других источников. Ничего удивительного, что Алексей делился с Гэмблтоном такими советскими оценками этих документов: «Чистое золото!» «Исключительно ценная информация…» «Было доложено членам Политбюро!»
Чем ценнее становилась разведывательная информация, тем усерднее «центр» стремился сохранить Гэмблтона в качестве ее постоянного источника. Его неоднократный отказ получать от КГБ деньги, хотя бы просто в качестве возмещения расходов, давно уже дал «центру» основание считать, что они имеют дело то ли с убежденным марксистом, то ли с горячим поклонником Советского Союза. Кроме того, КГБ прекрасно знал, как, впрочем, и сам Гэмблтон, — что в самом крайнем случае этого шпиона можно удержать на крючке, прибегнув к шантажу.
С другой стороны, отказ от денег и интеллигентская независимость, с какой держался Гэмблтон, заставляли советских считать, что с ним надо обращаться более или менее деликатно, если не изысканно. Свидания Гэмблтона с Алексеем хоть и были короткими и тщательно продуманными, все же означали немалый риск, и со временем этот риск все увеличивался. Поскольку Гэмблтон был женат, КГБ не счел целесообразным снабдить его приемопередаточным устройством для связи: едва ли он смог бы постоянно принимать инструкции по радио так, чтобы об этом не узнала его жена.
Но в 1958 году супруги разошлись, и Алексей тут же начал настаивать, чтобы Гэмблтон взял отпуск и потихоньку потренировался в приеме и передаче шифрованных сообщений, изучил в ускоренном порядке азбуку Морзе. Гэмблтон уклонился: шифры, которые он представлял себе чем-то вроде кроссвордов, еще могут его заинтересовать, но морзянка с ее скучными комбинациями точек и тире — нет уж, избавьте. Гебистам пришлось искать иные варианты связи.
Весной 1960 года Алексей пригласил Гэмблтона принять участие в воскресном пикнике в одном из парижских парков. «Там крутом будут наши друзья, и они сразу почувствуют, если возникнет какая-нибудь опасность. Если все будет в порядке, я, увидев вас, встану. Если я останусь сидеть, вы просто пройдете мимо, как будто мы незнакомы».
Все было в полном порядке, и Гэмблтону оставалось только удивляться, какая масса друзей оказалась у КГБ в Париже и вот теперь принимала участие в воскресном пикнике. Алексей познакомил его с новой процедурой секретной связи, которой он отныне должен будет пользоваться. Специалисты из КГБ сконструировали для него радиоприемник, в который встроен магнитофон, чтобы записывать на магнитную ленту краткие сообщения. Снаружи это устройство — точная копия приемника французской марки, который можно купить в любом парижском магазине радиотоваров. Так что ни у кого при взгляде на эту аппаратуру не возникнет ни малейшего подозрения. Все, что придется делать Гэмблтону, — это настроить приемник в назначенное время на определенную волну, а затем вынуть бобину с лентой и втереть в нее специальный черный порошок. На ленте проступят ряды цифр. Эту запись легко расшифровать, пользуясь шифровальным блокнотом, который Гэмблтон получит одновременно с приемником и порошком.
Кроме того, КГБ решил, что отныне по соображениям наибольшей безопасности Гэмблтон должен брать документы на ночь к себе домой, переснимать их и оставлять пленку в тайниках, условно обозначаемых распространенными английскими именами.
Получение инструкций по радио он должен каждый раз подтверждать, — а заодно и сообщать о возможности или невозможности их выполнения, — посылая по почте специальные открытки в Женеву, на адрес, полученный от КГБ.
Личные встречи с гебистами должны быть сведены к минимуму — две-три встречи в год, притом они будут происходить по возможности за пределами Франции. В случае крайней необходимости Гэмблтон может набрать такой-то телефонный номер и попросить «мсье Фонтена», и через два часа Алексей или другой сотрудник встретится с ним в известном ему месте, около кладбища Пер-Лашез.
Гэмблтон получил ключи от двух секций автоматической багажной камеры на одном из парижских вокзалов. В этих секциях он найдет аппаратуру и принадлежности, о которых шла речь.
— Мы все это делаем исключительно в ваших интересах, — говорил ему Алексей. — Вы для нас чрезвычайно ценный человек, и приходится очень дорожить тем местом, которое вы занимаете. Мы
