еще и раньше у него было что–то с ногой – кто видел, говорили, что она вся синяя, жуткая, чуть ли не гангрена. Уложили на 2–й ярус (он еще нашел силы туда забраться), но вскоре, к вечеру, решили вести все же в больницу, – так, видимо, плох он был с виду. Отвели – и там он скончался.
Я не к тому, что мне его очень жалко, – потеря для нормальных людей (и не здесь, а на воле, более того – в цивилизованном мире), прямо скажем, небольшая. Медведь–то – это биомасса, конечно, кусок дерьма, бессмысленная тварь, всю жизнь рабски работавшая на кого прикажут и не пытавшаяся даже вспомнить о своих правах, отстоять их, почувствовать себя человеком... Проблема в том, что ЗДЕСЬ и цивилизованные люди находятся тоже далеко не в цивилизованных условиях, а загнаны в одну помойку с такими вот тупо–бессмысленными рабами и агрессивными подонками – под власть последних, и все вместе – под власть “мусоров”, т.е. государства. И обе власти эти таковы, настолько тупо–безжалостны и свирепы, настолько “по ту сторону добра и зла” – что подохнуть вот так, жалким, изможденным, грязным доходягой с лагерной помойки здесь вполне может и достойный, нормальный, цивилизованный человек. Система не делает ни для кого различия, и мы – катимся тоже туда, по тому же желобу, под тот же жернов, что и Медведь... Достаточно вспомнить двух великих поэтов – Мандельштама и Стуса, гордость русской и украинской литератур, – умерших в лагерях, один еще при Сталине, другой уже при Горбачеве...
23.2.10. 8–55
Мерзкая злобная обезьяна накинулась на меня вчера перед 7–часовой проверкой, когда я уже встал и собирался одеваться на выход, – именно за то, что я, по мнению этой твари, должен был выйти раньше (ублюдки выгоняют теперь и в 7, самое позднее в 7–15, хотя проверка в 7–30), да плюс – не трясся от страха, а спокойно отвечал на ее вопросы типа: “Ты что, не мог раньше?!” – “Нет, не мог”. Набросилась эта злобная тварь пока что не с кулаками, но обещала “выбросить из секции” – в спину, когда я уже выходил; и ясно видно, что эта тварь ненавидит меня особо, персональной, лютой ненавистью. Я тоже; после этой стычки, если говорить честно, меня долго трясло, – “подняли нервы”, как здесь говорят. Даже описать не могу, с каким наслаждением я забил бы эту черножопую злобную тварь ломом или палкой от шконки, лежащей у меня под матрасом, или чем угодно еще, – забил бы насмерть, калечил бы ее ломом, ломал бы кости, стоя в луже ее крови, пока это животное не испустит дух...
Вчера после обеда “поднялись” с карантина 3 новых СДиПовца, и после 7–часовой проверки другая злобная мразь – завхоз – устроила еще одно веселье. Хотя в секции было несколько свободных мест (освобожденных уехавшими на этап), но по мановению руки этой твари началось очередное “великое переселение СДиПовцев” – на сей раз к стене, на мою сторону секции. Я хорошо помню еще, как прошлой осенью он своим начальственным велением переселял их всех разом к окнам. Я еще радовался: хоть не погонят меня с моего места, чтобы освободить для них. А вот вчера нервы у меня напряглись – на эту же тему – настолько, что об ужине, для которого только и есть этот перерыв между двумя проверками, даже думать не хотелось, хотя не обедал вчера – нечем было, все кончилось. Но – только высыпешь из пакетов эту лапшу в миску, – налетят и погонят с места со всеми вещами, с матрасом и пр., на ту сторону секции; и поесть все равно не успеешь, и куда потом ее девать, как не просыпать из миски до следующего вечера? Сидел, тупо ждал, ЧТО будет, – погонят или не погонят. Но вроде обошлось; не только меня, но и весь этот угол (я, новый подметальщик надо мной, дневные и ночные дневальные – в следующем проходняке, а дальше – “32–й квадрат”) не тронули, более того – даже дальше, в центре секции, некоторые из прежних обитателей этой стороны сохранили свои места, оказавшись среди СДиПовцев. Было уже начало 9–го, когда я решил, что без ужина оставаться все же глупо, – поставил чайник, и за час успел и поесть, и выпить чаю.
Еще утром вчера “телефонист” вернулся в свой барак – из ШИЗО, после которого еще на 2 дня ложился в больницу. Его друг–сосед, надо отдать должное, приходил ко мне все эти дни с “трубой”, кроме тех 2–х или 3–х, когда были забиты “дороги”. Приходил и вчера; но все же, выпив чаю, в эти полчаса до проверки я решил сходить к нему – типа, проведать, поблагодарить за телефон, узнать о здоровье, и т.д. Тем более, что злобная цыганская обезьяна в 9 начала опять выгонять всех “на проверку” (за полчаса), а в “козлодерке” у нас сидели Окунь и Гриша, вчера опять была их смена. Во–первых, тоже могут начать выгонять; во–вторых, пока они здесь, по крайней мере, не забегут неожиданно на какой–нибудь другой барак.
Сходил; “локалка” там была закрыта, естественно; я вызвал его на улицу, и мы говорили коротко, всего пару минут. Я рассказал вкратце, как одолели меня опять “козлы”и конкретно черножопая обезьяна, ему уже известная. Он обещал сегодня зайти разобраться, – и я с нетерпением жду, как этот блатной, живущий во многом или даже в основном за мой счет, выполнит свое не столь давнее (перед Н.г.) обещание: “Пока я здесь, тебя никто не тронет”...
Вечером вчера пошел снег, и сразу потеплело, морозы спали. Мягкий снежок, морозец, конец зимы, предвестье весны... Еще одна весна в неволе...
И тут еще этот праздничек 23 февраля, будь он неладен!.. Сразу вспоминается, как еще на 13–м, год назад, вокруг меня в 2–х проходняках, моей шконкой разделенных, сидели вшивый Витя Глушков, мой сосед по проходняку, бедовый алкаш Толик Корсаков и балагур–остряк Соловей, пили чифир, передавая прямо через меня кружку, и вспоминали свою службу в Красной Армии (которую, конечно, они вовсе не считали призывным рабством, где им...), а я гладил Маню, лежащую у меня на груди. Ныне все они уже дома – первым ушел Витя, через несколько дней после него, еще в декабре 2009, Толик, в начале февраля этого года – Соловей. А я все сижу здесь, как дурак; и даже Маня сбежала куда–то – и так и не появляется вот уже недели две...
А про Медведя, помершего на днях, сапожник сказал мне, что помер он, видимо, от гангрены, – действительно, его еще в том году несколько раз клали в больницу с этой ногой, которая в последние дни была уже вся синяя. И сказал еще – самое главное, от чего поневоле продирает мороз по коже, хотя я знал это примерно и раньше, только забыл написать вчера: до освобождения этому бедолаге оставалось всего 20 дней...
...Вдруг выключили свет во всей зоне. Праздник, блин... А в крайнем у двери проходняке с утра, даже чуть не с ночи еще, гомонит цыганский табор, собирающийся теперь часто к злобной черножопой обезьяне. То ругаются, то смеются, и только из–за отсутствия света не крутят сейчас на магнитофоне музыку – навязшие уже в зубах одни и те же несколько песен цыганских и несколько блатных... А по зоне все утро туда–сюда, на “продолы” и обратно, беспрерывно шляются “мусора”.
11–08
Еще того не легче!.. Сейчас вызывал Палыч, – он опять здесь. Я думал – письмо, а оказалось... Оказалось, он составляет график длительных свиданий на март, и “инспектора” (свиданщицы) сегодня сказали ему, что в одни и те же числа предоставлять свиданки нельзя, – мол, это нарушение закона, т.к. месяцы якобы считаются со дня выхода со свиданки. Бред какой–то! 2 с половиной года все было нормально, в одни и те же числа (только 1 раз сдвинули) – и вот нА тебе! Трудно представить, какая это будет морока – сообщать каждый раз матери, на какие числа брать билеты, переносить занятия, тому, кто едет с ней, – отпрашиваться с работы... Одно дело – стабильные, одни и те же числа; другое дело – каждый раз эти свиданки будут двигаться на 3 дня, а т.к. они и так в конце месяца, – то, значит, на следующий месяц. Обалдеть можно!.. Правда, сказал он, что на март пока оставит так, как есть, – на те числа, что я указал в заявлении; да и на май тоже, потому что в апреле Палыча не будет (в отпуске? Ур–р–ра!!!). Но все равно, новость очень тревожная. А короткие свиданки, – передача–то должна сдаваться раз в месяц, и если день не будет совпадать с днем, когда сдавали на длительной месяц назад, то эти суки свиданщицы могут и не принять, прицепившись к любой ерунде...
24.2.10. 8–21
“Телефонист” таки приходил вчера, около 4–х дня, вместе со своим дружком–соседом. Тот дал мне “трубу”, и, пока я говорил с матерью, “телефонист” пошел разбираться со злобной обезьяной (разбудил ее, т.к. после веселой ночи под музыку эта животина завалилась спать после обеда). Поговорил, подошел ко мне, спросил поточнее, что именно “не нравится” этому и другим “козлам” (что держу баул под шконкой, “телагу” и ботинки тоже в секции, а главное –что не выхожу на проверку за полчаса, как они требуют). Высказал мысль, почему бы мне не переехать в ту (блатную) секцию (прежде всего потому, что там едва ли есть свободные места). Пошел туда выяснять эту возможность, но, вернувшись, тему эту больше не продолжал. Обезьяна при мне (часть разговора была стоя в “фойе” при мне) сказала “телефонисту”, что в ту секцию меня “не возьмут”. Почему, правда, не объяснила; после этого они пошли к ней в проходняк и
