превосходством над ними – неизмеримым превосходством человека над мерзкими насекомыми, мокрицами и пауками; ты живешь среди них по формуле из “цитатника” Корчинского: “И познаете истину, и ненависть к ней сделает вас свободными”, – но они испортят, испоганят твой быт, твои самые простые, элементарные жизненные потребности – еду, питье, сон, туалет... – потому что это в их власти, потому что ты в одиночку не можешь им помешать раздолбить там “дальняки” ломом (под звуки этих ударов я сейчас пишу) – а ты будешь мучиться, страдать, проклинать свою жизнь, а этим ублюдкам будет – как и всегда – наплевать на тебя... Вот в чем ужас этого положения – 100 нормальных, приличных, цивилизованных людей, рассеянных среди миллиона быдла...
А вчера был “момент истины” с “телефонистом”. Я зашел к нему после ужина – и этот ублюдок наотрез отказался дать мне телефон. Единственное (нелепое!) объяснение – 'чтобы ты не писал про эту зону” и не рассказывал про нее матери, а то напишет она. Уже без всяких вообще дополнительных условий – типа, как раньше, “я сам тебя позову”, или “завтра”, или с жесткой цензурой разговора, чуть не наклонившись надо мной, чтобы лучше слышать, ЧТО я говорю... Нет, – на сей раз просто не дает, и все! Я ушел, плюнув в сердцах и не дослушав его брехню...
2 раза – сразу от него и еще потом, попозже вечером – заходил к “запасному варианту” на 8–й, к последней своей надежде, последней тоненькой ниточке, еще связывающей меня с миром нормальных людей – и не мог его найти! Обошел обе секции – нету; спрашиваю, где он – отвечают хамством!.. После вечерней проверки, как всегда, переоделся и вышел погулять, подышать из проклятой духоты барака. Подул ветерок, было уже почти темно, свежо, в общем – прекрасно на улице. Никуда идти я не планировал, просто побродить по двору, посидеть на лавке, когда освободится. Но вспомнил эти свои неудачные поиски днем – да куда же он, черт возьми, делся?! – и спонтанно, тут же на месте, решил сходить на 8–й еще раз.
Стал там расспрашивать – оказалось, он уже переехал из секции в “культяшку”: у них там тоже перманентный какой–то ремонт, и блатные тоже, как здесь, живут в “культяшке”, хотя и обе секции тоже заселены; где, собственно, ремонт – непонятно. Он встретил меня известием, что мать уже звонила, и – сам набрал ей. Мать сказала, что на ее звонок на 8–й этот тип ответил: сегодня меня позвать не получится, давайте лучше завтра (ага, как же, щаззз!!! Пойдет он меня завтра звать, да и вообще – вспомнит обо мне...) . А на мой рассказ об отказе “телефониста” – к моему удивлению, мать выразила уверенность, что он, мол, еще будет мне давать телефон, т.к. ему надо, чтобы мать клала ему на счет деньги. Ну что ж, дай бог, но все же в дальнейшее пользование этим вариантом мне верится слабо. Когда–нибудь все кончается, и этот полный разрыв, после множества предварительных полуотказов, постановки разнообразных условий и пр. должен был когда–то наступить.
Во время своих блужданий “продолами” и “дорогами” на 8–й встретил вчера блатного цыгана с 9–го, не так давно приехавшего. Первый раз я видел его еще в начале июня – он приходил к мерзкой цыганской обезьяне и с ней, с другими цыганами долго, все утро пил чай и рассказывал о себе, а я лежал (дело было еще в той секции, во время ремонта в этой) и слушал. Потом, недавно, ему рассказали обо мне – и он приходил специально знакомиться со мной, расспрашивал про Страсбургский суд, с тех пор дружески здоровается при встречах. А я, давно уже задумав, после долгой беседы на “продоле” как раз спросил его вчера про самое главное: нет ли у него “трубы” и не может ли он мне дать позвонить домой. Так эта тварь, оказывается, уже наслышавшись, что я “пишу” и “всех здесь достал”, несмотря на все “хорошее” (с виду, когда ничем не рискует) отношение, стала пристально расспрашивать и докапываться: “стоит” ли у меня запрет на пользование вообще телефоном от “подложенца”. Я сказал, что не знаю, впрямую мне никто ничего не говорил, – но уже по самому вопросу ясно, что, узнай о точном наличии запрета, эта харя мне “трубу” не даст ни за что, а узнать ей не составит труда – достаточно просто спросить на 10–м...
А мать сегодня, с утра, уехала на отдых до 13–го в какой–то пансионат в Подмосковье, в районе Истры и Нового Иерусалима. На лечение, как она особо подчеркивает, а не только на отдых.
...Долбят и долбят туалет, разносят его ломом в мелкое кирпичное крошево...
10–44
Нет, оказалось еще хуже, чем в тот раз – раздолбали вообще весь туалет, не оставили ничего! Завхоз, которого я, надеясь на его “хорошее” отношение, попытался спросить, безучастно сказал, что, мол, течет на 1–й отряд, а о перспективах починки – вообще ничего... Мрази... Здесь вообще надо говорить только шепотом на ухо, – хоть я и не повышал голоса, но слышавшими мой вопрос в “фойе” он был встречен целой чередой глумливых “советов”...
14–37
Все хуже и хуже, так что нет уже сил дышать... Как петля сжимается на горле... Туалет они ломают до сих пор, а зато – взялись вдруг делать свет в секции!.. Вчера – на дворе, где тоже почему–то не работают старые, с того года, фонари, а сегодня – я так и думал – здесь, в секции!.. И жди – час, полтора, два – пока выключат на ночь. Суки...
3.8.10. 8–12
Мерзкие эти и совершенно бессмысленные построения в колонну по три во дворе столовки – иначе не выпускают! – стали за последнее время еще бессмысленнее. Правда, сейчас чаще стало и так, что выходишь из столовки – ворота настежь, “мусоров” нет вообще. Но зато и строят же! – теперь частенько двое (м.б., и больше) становятся с 2–х сторон воротины – и отсекают, закрывая ее, когда им кажется, что один отряд уже прошел и за ним идет другой. То просто строили по 2, по 3 отряда большой колонной на весь двор; теперь же (сегодня после завтрака) – приказывают строиться по отрядам, отсекая один от другого резким закрытием ворот и началом нового долгого, нудного, рабского построения. Кто где – определяют, и порой из идущей толпы вылавливают, хватая за одежду, – на основании бирок, которые теперь белые и печатные – хорошо видно, кто откуда. Но переведенным с одного отряда на другой и сохранившим старые бирки (пока там не выдадут новые) – не верят, не пускают. И – излишне говорить, что все равно, как ни старайся, ни следи, – половина, допустим, 11–го отряда все равно просочится в ворота вместе с 3–м или 4–м, затесавшись в середину его рядов. Не получается это обычно у меня, – знают все “мусора” в лицо, да и с палкой я слишком приметен даже в толпе, и уже сколько раз здоровенная воротина столовской “локалки” захлопывалась прямо перед моим носом – “Строимся, 11–й!”...
Туалет эти мрази вчера разломали, а свет, наоборот, починили, – как въехали в эту секцию 19 июня, он не работал до вчерашнего дня. Сбылось мое тогда шуточное, и думать не думал, что будет всерьез, пожелание: хоть бы этот свет до августа не сделали! :) Так и вышло, однако. Полтора месяца... А туалет в том году – месяц, и это он еще не весь был сломан, как сейчас. Боюсь, что сбудется и по этому поводу моя вчерашняя шутка, только грустная: сделают не раньше Нового года...
Вчера решил–таки одну, еще недавно казавшуюся самой острой, проблему: пошел к 18–00 в ларек – и купил там себе 2 бутылки минералки. Ура, бутылки есть! – под водопроводную воду, взамен выброшенной во время недавней свиданки. Невероятно повезло, а то бы едва ли попал в ларек не в “свой” день: там теперь “на ключе” от ворот, оказалось, работает тот самый шнырь, друг любителя моих сигарет, с которым мы столько ругались когда–то. Правда, сказал, что устроился сюда, в ларек, временно, – а жаль!..
Двое блатных – с подъема уже пьяные, орали и колобродили на зарядке...
4.8.10. 15–17
Кошмар какой–то... Была страшная, тяжелейшая зима – теперь такое же лето... А ведь предстоит еще одна зима – последняя...
Туалет так никто и не делает, хотя разговоры об этом среди “козлов” иногда возникают – но только разговоры. Делают тем временем – вот сейчас во дворе – что–то другое, какие–то короба из досок сколачивают, – для проводов, видимо, и устанавливают на верхотуру, на водопроводную трубу, идущую по воздуху вдоль “продола”, выше забора бараков. А быдло – как всегда, безропотно смирилось с тем, что вот раздолбали за несколько часов туалет ломом – и теперь надо ходить на другие бараки, в лучшем случае – во двор спускаться. Поначалу только, в 1–й день, были еще удивленные вопросы – когда только увидели. Но ни тогда, ни сейчас – ни грана протеста, возмущения, негодования – ни тем, что сломали, ни тем, что не торопятся восстанавливать. Ничего – быдло в основном молодое, спортивное, неунывающее, оно может и на 1–й барак в окно лазить, не то что ходить на 6–й. И ему даже не приходит в голову, что эта спортивная жизнерадостность – лишь оборотная сторона их рабской, тупой покорности, генетической – от крепостных прапрадедов еще – и средство, эту покорность лучше всего обеспечивающее...
Пока писал это, про их покорность – вдруг забежал “телефонист”, про которого эти дни я почти уже и забыл, и не ходил, – и этак резко, отрывисто, как будто шнырю своему: “После ужина зайди!”. Похоже, мать
