мол, там на бараке у кого–то (у приехавшего недавно знакомого еще по воле, кажись) день рождения; ну, если не весь список, то хоть что–нибудь, начиная с блока сигарет за 180 р. Только потому, что он – мой последний “легальный” телефон здесь, ниточка, на крайний случай еще связывающая с домом и волей, я потратился на него опять – 290 р. (286, если быть точным). Да 180 в тот раз, – всего, значит, он мне должен 470, и отдача этого долга проблематична (да еще если будет что покупать в этот день на эту сумму).
После ужина пошел к “телефонисту” – нет на месте (хотя обещал, тварь, кого–то прислать ко мне – сказать, когда зайти). От него пошел прямо к этому “запасному варианту” на 8–й. Там (как и на 7–м, впрочем) сидел отрядник – но обычно ведь на всех бараках все звонят и при отрядниках, чем же я хуже? Денег на их телефоне, правда, не было; мать 2 раза поднимала трубку, но не перезванивала; потом вдруг ее номер стал недоступен. В конце концов “запасной вариант” все же дозвонился ей сам и сказал мне, что можно говорить и без перезвона, – спасибо, еще более–менее приличный человек, входит все же в мое безвыходное положение. (Когда узнает о запрете мне пользоваться “трубой” вообще, то, увы, вряд ли войдет...). Мать, как всегда, орала и ругалась вначале, обвиняя меня во всех смертных грехах – и я с удивлением понял из ее слов, какие там странные проблемы со связью, в этом ее пансионате: в помещении не ловится вообще, а на улице – входящие звонки она принимает и может говорить, а вот перезвонить сама – не может! Так что связь с ней до 13–го, когда она вернется в Москву, остается крайне проблематичной. Из ее же слов я узнал, что мразь “телефонист” опять стряс с нее 200, что ли, рублей себе на телефон под обещание в 8 вечера прийти ко мне с “трубой” самому, – но, разумеется, реально появиться и не подумал...
Пятница. Конец 33–й недели до конца. Мне осталось тут 226 дней.
7.8.10. 8–07
Боже, как же осточертело жить в этом безумии, бессмыслице, жутком, нелепом, агрессивном бедламе вокруг! Нету сил...
Вчера под вечер пошли–таки с любителем моих сигарет в ларек – отдавать мои 3 тысячи за телефон. Долго ждали его друга–шныря (теперь уже бывшего, конечно), ныне работающего в ларьке, – он не стоял у ларьковской калитки, а бегал по зоне туда–сюда. Потом пришел и объяснил, что надо ждать “съёма” (работяг с промзоны) в 19 часов, – видимо (точно я так и не понял), получатель моих денег и владелец “трубы” (точнее, один из владельцев) должен был прийти как раз с этим самым “съёмом”. По новому графику (после отмены 7–часовой проверки) ларек работает до 19–30, но реально – “съём” задерживался и только в 19–30 люди (насекомые!) из него как раз пошли с вахту сразу в ларек. Т.е., реально он работает дольше – до 8 вечера, наверное. Сперва мы с сигаретчиком сидели прямо на ограде газона у ларька, на виду у всех “мусоров”, с вахты и из штаба, как раз посередине; потом пришедший шнырь впустил нас во двор ларька, сели там на лавочку – все же не так заметно. От жары и духоты на улице я был весь мокрый.
Короче, оба обещали мне, что вот сейчас отдадут мой чек – и на 13–м сигаретчик заберет уже лежащий там телефон и принесет мне. Сам он обещал зайти после отбоя, и я думал –раз мать недоступна – набрать с него Мане, узнать, как дела. Дело, казалось бы, верное. Но – сигаретчик не пришел!! Я прождал его до 11–ти вечера – ни хрена. Что ж, лег спать. Ситуация усугубляется еще и тем, что его друга–шныря как раз вчера тоже перевели на 10–й – здесь теперь вообще не у кого спросить, в чем дело. Конечно, не хочется думать, что здесь тоже была подстава и разводка на деньги; сигаретчик давно, как я стал с ним общаться (еще он был “ночным”), казался мне человеком надежным, не склонным к подлости и разводкам, как “телефонист”. Что ж, сегодня не придет – завтра, видимо, надо будет самому идти искать его на 10–м; но ясно одно: 3000 р. мои пропали; если с телефоном была всего лишь разводка (а м.б., их и самих развели, такое тоже бывает) – мне их никто уже не вернет...
А ждать его вчера вечером мне пришлось в основном в бараке, на улицу я вышел лишь где–то после пол–одиннадцатого, и то ненадолго. Опять был безумный день: с 11–го перевели 15 человек, на 11–й – 21– го. С 1–го опять, с этапа, еще черт знает откуда, “девяточные” какие–то опять (судя по их характерным шапкам–“бейсболкам”, которые здесь начальство у них в первые же дни отбирает) появились, и т.д. Остервенело искали им места в битком переполненной секции. Я лежал, чтобы мое место не заняли и – чтобы противостоять любым попыткам меня переселить, если кому–нибудь это опять придет в голову. Не пришло, слава богу. Ничего умнее, чем искать и отбирать, у кого под матрасами сохранились щиты, и на эти щиты класть между шконками верхнего яруса новичков (как это было летом 2007, когда я только сюда приехал, на 5–м бараке, да и не только на 5–м), вся эта “козлинная” сволочь не придумала. В то же время, несмотря на жуткую тесноту и переполнение – и козлы на 4–х шконках в начале секции, и – как минимум – часть блатных в “культяшке” продолжают спать на одноярусных шконках. Когда самому злобному из “козлов”, (почти) убийце Маньки, другой “козел” на днях заикнулся, что, мол, не поставить ли вам там у себя 2–й ярус – тот, не говоря ни слова по поводу собственно 2–го яруса, тут же начал угрожать сказавшему, что сейчас изобьет его...
В общем, кошмар. Не жизнь, а ад, бедлам, беспросветность. Дикая духота, отсутствие всяких сил что–либо делать (особенно – переписывать дневник). К тому же, за этим переписыванием я буквально засыпаю – ведь настоящего сна здесь нет, я засыпаю уже в 12–м часу ночи и просыпаюсь в 4, дай бог в 5 утра. Ни пожрать, ни чаю попить толком – новые тумбочки до того мучительно неудобны, что просто беда. Отсеки крохотные по ширине, но в то же время глубокие – чтобы что–то достать из глубины, надо каждый раз все, что стоит спереди, вытаскивать, сгибаться до самого низа (полка нижняя), тянуть руки, да еще – здоровенная дверца, одна–единственная, открывается как раз в мою сторону и тоже здорово мешает. Сгибаться и изо всех сил тянуться, когда и так весь насквозь сырой от пота, по лицу течет, голове и лицу аж горячо – и от духоты, да еще от прилива крови при нагибании, видимо... И так каждый вечер... Будь она проклята, такая “жизнь”, и зачем она только нужна?!.
В столовке, забыл написать, уже пару недель назад вдруг повесили а огромные, до потолка, окна занавески, которых отродясь не было. Короткие, до половины окна не доходят, и внизу собраны в жгуты. Висят на больших резных деревянных карнизах. Спору нет, стало поуютнее с ними, но – это тот фальшивый, казенный, государственный (путинский! :) уют, от которого меня выворачивает, – прикрашенная, задекорированная тюрьма! В меню продолжает доминировать недавно появившаяся странная эта картошка – резанная маленькими 4–хгранными полосками, полугнилая, плохо почищенная, – т.е. вроде бы это и реальная картошка, но кажется она каким–то эрзацем. И вкус какой–то странный, не особо приятный, хотя есть можно. Не поймешь, что за способ приготовления – как будто что–то среднее между вареной и жареной. На завтрак и на ужин вчера давали полные миски этой картошки в каком–то сиропе...
15–35
Выломали еще вчера входную дверь в барак – и сегодня с обеда ставят новую, сверлят, колотят молотком; по лестнице в барак и из барака не пройти. В туалете раздолбили ломом весь пол – вроде бы затем, чтобы вытащить основную трубу, на которой были установлены унитазы, – говорят, именно она и протекает. Раздолбили пол – и бросили, труба так и стоит на месте, дверь в туалет распахнута. Погром полный; везде кавардак, разгром, все вверх тормашками, нигде не пройти. Ремонт, будь он проклят!.. Часть шконок, не покрашенных в 1–й заход, в июне еще, вытащили во двор красить, – эти твари опять где–то раздобыли краску!.. Матрасы с них и пр. валяются скрученными на верхних шконках, табуретки, которых стало как тараканов, загромождают проход... Все поглощены этим ремонтом и своими делами, активно стучат ломами, молотками... Завхоз бегает, руководит. Духота, как и всегда, невыносимая. Омерзение и ненависть к ним такие, что, ей–богу, своими руками поубивал бы, а этот проклятый барак сжег! А лучше всего – действительно, пробраться на кухню столовки и всыпать им чего–нибудь в котел, чтобы у них после обеда массовый падёж начался!.. Испоганили мне всю жизнь, мрази, – туалет раздолбан на неопределенный срок, а чтобы спуститься во двор – надо пройти сквозь их толпу и закрытую новую дверь, которую они привешивают – а им ведь плевать, что мне нужно пройти, они не торопятся пропустить, – и даже резную притолоку, за которую я раньше, делая первый шаг на лестницу, всегда цеплялся левой рукой, они убрали, и взяться будет не за что...
Ублюдок сигаретчик так и не приходит, мразь, хотя уже почти 4 часа. Еще вчера, по его не допускающим сомнений уверениям, что, мол, все будет хорошо, которыми он бурно реагировал на каждый мой вопрос – я почувствовал, что что–то здесь нечисто...
Одно хорошо – уже 2–й день (пятница и суббота) нет Палыча. Осталось мне ровно 225 дней, – те самые 225 дней, которые я по наивности начал отсчитывать в 2006 году, 8 августа, в 509–й камере...
9.8.10. 8–09
