сделал большие глаза и несколько раз уверенно повторил, что такого никак не может быть. Мы, мол, как раз сейчас идем в ларек, берем этот чек, отдаем его – и забираем телефон. Ну–ну, говорю, поговорим, когда вернетесь, коли так.
Они со шнырем (которому я принципиально ничего говорить не стал, хотя именно ему отдавал в руки тот злополучный чек; а сейчас он снова переведен на 11–й) пошли в ларек. Через 5 минут сигаретчик приходит и говорит мне: мол, этот чек положен в твой (т.е. мою) карточку, и идти за ним надо тебе. Тогда как раньше шнырь мне лично говорил, что чек в ЕГО карточке, и на обороте чека кассирша написала его фамилию. Т.е., вранье уже совершенно очевидно. Спрашиваю: ты сам сейчас говорил об этом с кассиршей? Нет, говорил шнырь. – А где он сейчас? – Уже на 13–м. – Ну так надо идти втроем с ним, – говорю я – т.к. мне сегодня кассирша ясно и четко сказала, что эти деньги потрачены. Думал я, наивный, припереть этого ублюдка к стенке... А тут как раз опять приперся Палыч, посидел, как всегда, в “беседке” во дворе и поднялся наверх, в “козлодерку”. Сигаретчик говорит: сейчас, мол, схожу за ним (своим другом–шнырем) на 13й. Вскоре возвращается, говорит: он сейчас придет – и пойдем в ларек. Погулял, походил туда–сюда еще чуть–чуть – приходит и говорит: мол, Палыч вызывает! (Это учитывая, что он сейчас числится на 10–м, что его вызывать–то?). Берет с моей шконки свою “феску” и рубаху, которые оставлял у меня и идет типа к Палычу. Но я тут же вслед за ним выхожу в “курилку” – и вижу, как они со шнырем быстро ходят взад– вперед по двору, разговаривая о чем–то. Сговариваются, видать, как дальше врать мне о судьбе моих 3000 р. Подождал еще немного в бараке, опять выхожу – их обоих уже и след простыл. В ларек вчера вечером мы так и не пошли... :)
Вот такие дела. Вторая новость, хоть и приятная – Палыч уходит в отпуск, только не ясно точно, с какого числа, то ли с 18–го, то ли раньше, – но это четко и ясно означает, что туалет, полностью снесенный и так и не делаемый вот уже много дней – уж по крайней мере до его выхода из отпуска делаться точно не будет! А скорее всего – не будет и после выхода из отпуска; дай бог, чтобы и впрямь к Н.г. сделали. От “обиженного” же пацаненка, разговаривая с ним вчера в ларьке, пока стояли в кассу (он клянчил у меня купить то одно, то другое), услышал такое громадье планов, о котором не хочется даже думать. Оказывается, есть план сломать стену (!), которой туалет отделен от “фойе” и на которой со стороны “фойе” закреплен умывальник и водопроводные краны. Якобы, умывальник перенесут на ту стену, где сейчас “фаза” (торцевая стена барака в том же “фойе”), а “фазу” перенесут в “приемку”. Это дикий бред, в который с трудом верится (и не хочется верить), но – в этом диком, чудовищном дурдоме возможно все... Ясно лишь, что туалета не будет в бараке еще долго–долго, что делает и так нелегкую жизнь здесь еще во много раз более тягостной и неудобной в чисто бытовом, житейском смысле.
Да, и вот так вот, постепенно, незаметно, с этими деньгами – я потерял сигаретчика, человека, на которого (пока он был здесь, на 11–м) хоть в чем–то мог положиться, хоть о каких–то простых, бытовых вещах попросить (да и телефоны чужие он давал мне не раз – набрать матери, едущей сюда на свиданку – пока еще был “ночным”). Интересно, хватит ли у него теперь, после разоблачения, наглости опять прийти просить у меня сигареты? (Последний раз он выклянчил их вчера, пока еще делал вид, что ждет прихода шныря и т.п.)
Сегодня к вечеру мать должна вернуться со своего отдыха в Москву. Надо бы позвонить ей уже сегодня, и была мысль – после отбоя сходить к “запасному варианту” на 8–й. Но вчера, пока я (и многие другие) после отбоя сидел на лавочке во дворе, – “мусора” с “нулевого” начали бегать на “продол” и обратно, потом зависли на 6–м и т.д. – в общем, началась небольшая паника, хотя это был не Макаревич и пр., а простые какие–то “контролеры”. Калитку 11–го тут же потребовали запереть (какая–то полублатная шваль – стремщик или “дорожник”, черт их разберет, оравшая это с “балкона”); “дорогу” с 6–го – тоже, т.к. “мусора” как раз там и были (да если б и не там, а дальше – ее закрыли бы все равно). А всех сидящих на скамейках истошными криками тут же загнали в барак – мол, “была же просьба!” (так они обычно камуфлируют приказ) – зайдите в барак; вот когда уйдут “мусора” – сидите, лазьте по “дорогам”, делайте что хотите. Заботливые какие! – волнуются, чтобы все спрятались от “мусоров”, чтобы “мусора”, упаси бог, не “заострили внимание” на местных блатных наркоманах, вечно ходящих обколотыми или пьяными... Это я к тому, что, пойди я на 8–й после отбоя вчера – вернуться назад мне было бы очень проблематично, пришлось бы пережидать (неведомо где), когда уйдут “мусора” и откроются “дороги”...
6–35
Были в столовке на завтраке – вдруг погас свет! Я так и подумал, что это не выключатель нажали, а ток вырубили; выхожу – точно: ворота “нулевого поста” открыты! Значит – без завтрака! (По крайней мере, если его быстро не включат, – ни света, ни воды.) Но это тупое, бессмысленное, покорное сиволапое быдло стерпит еще и не такое, стерпит все самые скотские условия содержания; а если и пикнет что–то вдруг против начальства – так блатные пастухи быстренько успокоят это свое стадо: разъяснят политику блатной “партии” на общем собрании, а кого надо – изобьют в “культяшке”, или, там, в “маленькой секции”. Мразь. Ублюдки...
А не далее как вчера – тупая свинья Палыч выстраивал всех после обеда во дворе столовки; я стоял в глубине двора, разговаривал со знакомым с 3–го и в строй встать не спешил (как обычно). Он идет, выстраивает всех до хвоста колонны и мне персонально говорит: мол, Борис Владимирович, там вообще–то строятся. Я подошел поближе; выстраивалась, как обычно, огромная колонна из всех отрядов вперемешку. Ворота открылись, толпа пошла; но где–то невдалеке передо мной опять вздумали “отсечь”, и ворота закрылись, – “мусора” делают вид, будто это один отряд прошел, а перед следующим захлопывают, хотя на деле все стоят вперемешку. Палыч был в этот момент за воротами снаружи; увидел меня и еще 2–х с 11–го, сказал “мусору” пропустить, а там, за воротами – стал мне выговаривать: мол, я Вам говорил, что все строятся, а Вы там стоите, разговариваете... Я тотчас задал ему простейший, давно уже накипевший в душе вопрос: “Алексей Палыч, зачем вообще нужны эти построения?! Это же идиотизм!” – “Чтоб было!!!” – дико взревел он в ответ, – ну да, известный прием: отсутствие аргументов компенсировать повышением голоса; а “чтоб было!” – ответ достойный, глубоко аргументированный, ничего не скажешь. И тотчас за этим, уже почти мне вслед, вдруг тихо, мягко, этак по–дружески, как он всегда разговаривает наедине, без толпы зрителей, посоветовал мне... побриться. Хотя никогда раньше не обращал внимания на то, брит я или нет – в отличие от всех этих макаров, агрономов, одинцовых и пр. К чему бы это он? Хотел показать, что ко мне тоже легко можно прицепиться, что ли – вот хотя бы к тому, что небрит, типа “неопрятный вид”, нарушение соответствующего пункта ПВР, что ли? Идиотизм какой–то, короче... Но сказать о построениях ему было нечего.
Особенной сказкой теперь, кстати, будут комиссии и ритуальное прятанье всего и вся при их приезде. Теперь сумки в каптерку – а назад–то их уже не достанешь, фигушки, дудки!! Ключ–то теперь не у завхоза, а у этой остервенело–злобной мрази, бывшего завхоза 2–го. И тот будет выпендриваться, куражиться, злобно визжать и глумиться над тобой, если только ты смиренно подойдешь к нему и попросишь открыть. Когда ему удобно – он, так и быть, откроет, но никак не тогда, когда надо тебе. Он уж покуражится над тобой всласть, досыта, будьте покойны: хоть совсем малюсенькая, а власть; тебе надо взять свою сумку из каптерки – и в этом ты зависишь от него, и обойти его никак не получится, и тут уж он на тебе вовсю оттянется, вдоволь поглумится и поугрожает своими кулаками... Чистейший “административный восторг” по Достоевскому.
Кстати, хотя барак и кирпичный, его не сожжешь, – но пристройка–то к торцу, в которой 2 “курилки” (верхняя и нижняя), раздевалка и эта самая каптерка – деревянная. Если ее снизу облить бензином и поджечь – она вспыхнет как сном соломы (тем паче, ее на днях со стороны лестницы еще и покрасили масляной краской)...
13–40
Утренняя проверка не сходилась, и Окунь проверял сперва 114–ю бригаду по карточкам – не помогло, – тогда начал проверять весь отряд по списку. Тот, кого не хватало, был на букву “Н” – слава богу, до меня не дошло.
Потом – нудное, унылое построение у столовой после обеда, но хоть не такое долгое, как обычно, – один 11–й отряд. Самый злобный из “козлов” (которому осталось чуть меньше меня) авторитарно, личным приказом (Палыч ли его настропалил, или он сам – не знаю. Палыч мог бы все то же самое сказать и лично.) на днях реформировал всю систему заготовки и раздачи баланды 11–му бараку в столовке. “Красные” теперь не стоят толпой у окошек, получая (“снимая”) сами баланду и хлеб, – велено, чтобы им тоже все приносили те же заготовщики. Но зато и мисок велено “козлом” брать ровно столько, сколько пришло людей, т.е. в обед 1–е и 2–е – в одну миску. И если ты не доел первое, не освободил миску – твои проблемы, всем
