Тоскливое утро, унылое, пустое; светит солнце, на улице к полудню – жара. Надо писать ответ на письма Е.С., а не хочется, и нет смысла писать, тратить гелевые ручки, время и силы, – так далеко зашли разногласия с ней, так бесполезно пробиваться через ее религиозные и т.п. проповеди, так надоели эти пустые споры, что не хочется и писать. Но надо взяться, – тем паче, я ей обещал...
Светит солнце, а год назад в этот день был дождь и холод. Я был тогда на 1–й сборке, на 5–м централе. Шконка моя с утра была занята дедом Остапчуком, позже исчезнувшим. Сидел, помню, на скамеечке, спиной к столу, облокотясь на него, и под шум дождя с дикой тоской, почти отчаяньем, думал о том, в какой переплет попал, как глупо влип и когда все это кончится. Тогда еще теплилась хоть какая–то, хоть смутная надежда на Мосгорсуд, на то, что оставят в Москве и т.п. А сейчас уже никаких надежд нет, будь оно все проклято, вся эта жизнь. Будешь сидеть до упора, до самого марта 2011 года, и точка. Никуда тебе не деться, не вырваться; еще ровно 150 недель сегодня остается мне сидеть.
Идиотская эта жизнь: из–за проклятых “праздников” 1 и 9 мая все выходные и будни передвинулись черт знает куда. В положенные среду и пятницу в ларек не сходишь – закрыт. А зато сегодня, в воскресенье, вроде бы должен работать. Но как в него попасть – поведут ли? – и сколько там будет народу, можно ли будет хоть внутрь–то войти, не то что к окошку пробиться? А у меня, как назло, кончается сегодня лапша, дешевые брикетики быстрого приготовления по 5 рублей. С этой лапшой я ем в ужин все привозимые матерью консервы, тем только и живу. А сейчас – полный идиотизм: консервов полно, а есть их будет не с чем (а без всего – несытно, смысла нет). И, если сегодня не пробиться в ларек, то, видимо, только после 9– го, – это как раз пятница, а следующий наш (13–го отряда)”ларьковый” день – среда, 14 мая. До тех пор мне не ужинать?..
10–05
От всего, с тобой здесь происходящего, – и от постоянного пребывания среди грубого, злобного, неотесанного быдла и хамья; и от постоянно останавливающихся “командирских” (российских) часов; и от всего этого здешнего чисто бытового устройства – очередей в ларьке, и т.д.; да хоть бы просто от туалета здешнего! – испытываешь такое беспредельное унижение (да, забыл, еще шмоны с раздеванием догола!..), что и вправду – будь возможность, не задумываясь, без всякой жалости убил был любого, кто только откроет тут на меня рот, и разнес бы ядерными бомбами страну, подвергшую меня ТАКОМУ...
19–50
Удивительно удачно все получилось, просто повезло! И в ларек я успел вечером, вернувшись уже с 8–го барака, – уже после того, как ушли все с “общественником”, а некоторые с ним же и вернуться уже успели. И лапши себе купил, и сок, и паштет, – хрен его потом купишь, нечасто бывает. И матери с нового, незнакомого ей номера умудрился позвонить (точнее, она умудрилась перезвонить). И “мусорам” я на 8–м не попался, а там сидел отрядник 4–го в “козлодерке” (Быня, кажись, его погоняло, или как–то так). И в ларек дошел ОДИН (!), без всяких “общественников” и без всяких препятствий! И письмо Майсуряну отдал сегодня же (цензуру бы едва ли оно прошло, а мне бы хотелось, чтобы они его хоть в какой–то форме опубликовали, да хоть бы и просто у себя на собрании прочли, на Онежской). Вот конфет в ларьке не было совсем, а я хотел и себе купить, и еще просили нахлебники здесь, в бараке (Шум). В общем, неплохой день получился – в отличие от утреннего мрачного настроения и от того, что было год назад. И Е.С. сегодня письмо уже почти написал, осталось совсем немного. Жаль, вот ей дозвониться сегодня не удалось – оба номера давали длинные гудки, но трубку она не брала почему–то. Обещала встретиться и поговорить обо мне с Лукиным на этих днях, между “праздниками”.
6.5.08. 6–50
Если б кто–нибудь на воле мог только представить, какая тоска – просыпаться каждое утро здесь, в этом проклятом бараке, за 900 км от дома, среди подонков и отребья, совершенно тебе чужих; “и этот день впереди – как проклятье”... Лежишь, уже рассвело, до подъема еще полчаса... 20 минут... 15... 10... – и в душе люто ненавидишь их всех, уже бегающих туда–сюда с кружками, кипятильниками и зубными щетками, уже матерящихся злобно друг на друга... Хоть бы сдохнуть скорее – и освободиться от всего этого раз и навсегда...Дозвонился вчера после ужина матери – она оказалась в форменной истерике, пришлось успокаивать. Оказывается, она позвонила сегодня Милютину (нач. колонии) , как договаривалась с ним 29– го после свидания со мной – и он ей сказал, что якобы вчера же (5 мая) Амир (наш отрядник) ему (Милютину) сказал, что будто бы я сегодня же (т.е. 5–го же мая) опять ушел из столовой, не дождавшись отряда! Мать, естественно, поверила и забилась в истерике и слезах. А на самом деле это такая наглая, откровенная, вопиющая ложь, что я даже опешил, услышав. Ни я после того случая 28–го не уходил ни разу раньше (специально ждал эту толпу, даже когда торопился на 8–й – звонить), ни Амира вчера не было, похоже, на работе вообще, – ни в бараке, ни у столовой он не появлялся, а дежурил возле столовки весь день отрядник 12–го. Вот такая мразь, провокатор этот Милютин, которому мать по своей младенческой наивности верит безоговорочно...
14–40
Вчера было жарко, а сегодня – пасмурно, хмурь, с позднего утра – временами дожди, причем крупные. Во дворе барака блатная “братва” (!) лично чинит и латает деревянный настил для построений и под “спортгородком”.
Какая адская, безумная – до ненависти, до желания спалить их всех напалмом – тоска торчать на этом дворе, в этом бараке, среди этого тупого быдла, подонков и идиотов, в этой абсолютно чужой для тебя жизни, в этой бессмыслице, в этом аду нелепости и идиотизма! Дикая, злая, неотпускающая тоска – казалось бы, сыт, одет–обут как–то, особенно ничего не печет, не мучает, – но давит и душит сама неуместность, бессмысленность, никчемность моего здесь пребывания, дикая и невыносимая никчемность этого тупого существования. До того, что и на “мусоров”, на всех этих макаревичей и “агрономов” (вчера, идя на ужин, наткнулись на них, они начали орать и строить в колонну) не только с матом и руганью, а – палку свою (трость, тоненькая и никчемная, не жалко) сломал бы об них с удовольствием, своими руками любой череп бы разнес под фуражкой любому из этих подонков в форме. И это вонючее, омерзительное тупое быдло, которое над своими, кто послабее и побеззащитнее, издеваются, а перед тюремщиками – стелются и сапоги лижут, по имени–отчеству называют, вместо того, чтобы всей толпой накинуться и в клочья разорвать!.. Мразь, ничтожества, тупые ублюдки, озабоченные только чифиром и поиском сигареты, – как среди них жить?.. Будьте вы все прокляты – и те, и другие, и в погонах, и в робах, и вся эта идиотская, нелепая, проклятая страна – ошибка природы и Истории!..
Грядут “знаменательные даты” – завтра, 7–го – инаугурация “нового президента”, ничтожного путинского выкормыша Медведева, прочимого “аналитиками” Путину в антагонисты, а скорее могущего стать его жертвой (правильно Матвеев говорил на свидании, – вертолет упадет где–нибудь в тайге, да и все!..); послезавтра – “великий праздник победы” одного фашизма над другим, день спасения и выживания сталинского режима. Поток торжественных и душещипательных сюжетов в новостях 1–го канала – и в каждом непременно интервью с “ветеранами”, увешанными тонной сталинских побрякушек. “Трогательные” речи школьников об уважении к “ветеранам” и о том, как бы они тоже пошли в 1941 “защищать родину”. “Где победу в войне над собой отмечает народ”, – вспоминается Тальков. А переводя на лагерные реалии – день победы макаревичей...
19–00
Будь все проклято... 2 раза за вечер бегал на 8–й: после ужина и вот только что, после ИХ ужина, – все без толку! 1–й раз сказали: спит! (Блатные играли там в карты, еле промолвил один, с 5–го.) сейчас – уже не спал; сказал: давай попозже, я сам зайду, или тебя позову, сейчас я занят, человека провожаю... А у нас сидит отрядник, – значит, проверка минут на 30 раньше обычного, а потом– у них, по графику; а мне надо еще поужинать самому... Придет он, как же... Сказал, что звонила Е.С. – интересны от нее сведения, она на этих днях должна встретиться с Лукиным, говорить обо мне. Но важнее – позвонить матери, чтоб не психовала, да и – больной вопрос – про бумаги мои, увезенные этим кретином Аликом (“профессор”, блин!..) узнать.
7.5.08. 7–07
Вчера все же сбегал еще раз, уже 3–й, после 9 вечера. Поговорил нормально с матерью, буквально на минуту дозвонился Е.С. – меня уже поджимала проверка, она все равно была в метро, не поговоришь. Сказала, что Лукин назначил ей встречу на 8–е число.
9–50
В Москве – инаугурация президента Медведева, в Буреполоме – шмон на 10–м бараке (2–й этаж над
