штучками-дрючками! Брайт сообщал, что поедет в направлении Лондона. Значит, прибавится еще работенки — следить за ним; особенно тогда, когда Глейшеру весьма серьезно предложили найти убедительную причину для наблюдения. В конце концов что такого совершил Брайт? Конечно, он был довольно неприятным типом… сказал, что был прилив, когда на самом деле был отлив… но в остальном, казалось, он рассказывал сущую правду. Глейшер понимал, почему Брайта не полюбили в полициях полудюжины графства. Но основания для этого были слишком незначительные.
Он выкинул это дело из головы и занялся множеством накопившихся повседневных дел, связанных с мелкими кражами и транспортными происшествиями, и за этим провел вечер. Однако после ужина он снова обнаружил, что его мысли заняты этим трудным случаем с Полем Алексисом. Умпелти сообщил о результатах расследований, связанных с Перкинсом, в которых выяснилось одно интересное обстоятельство, что Перкинс являлся членом Советского Клуба и симпатизирует коммунистам. Вот именно такого рода симпатии, подумал Глейшер, часто находят у нездоровых, застенчивых людей, которые вечно жаждят революций и кровопролитий. Но, учитывая сведения о шифрованных письмах, дело становилось, несомненно, важным. Глейшера интересовало, когда прибудут фотографии писем, найденных у Алексиса. Его раздражала жена, довольно сварливая женщина, и Глейшер решил отправиться в Беллевью, чтобы повидаться с лордом Уимси.
Уимси дома не оказалось, и дальнейшие расспросы привели Глейшера к миссис Лефранс, где он обнаружил не только Уимси, но также и инспектора Умпелти, сидящего с Гарриэт в комнате, где когда-то проживал Поль Алексис; все трое, очевидно, занимались соревнованием по поиску недостающих слов. Кругом были разбросаны книги, а Гарриэт зачитывала своим компаньонам слова из Словаря Чамберса.
— Хэлло, инспектор! — воскликнул Уимси. — Заходите! Уверен, что наша хозяйка будет очень рада увидеть вас. А мы вот занимаемся поисками и новыми открытиями.
— В самом деле, милорд? Ну мы, по крайней мере, этот юноша Ормонд, тоже вылавливает кое-что, как вы могли заметить.
Он с азартом приступил к своему рассказу. Он был рад, что может поделиться им с кем-либо еще. Умпелти хмыкнул. Уимси тут же взял карту, листок бумаги, карандаш, и начал вычислять расстояния и время. Затем они обсудили это. Поспорили насчет скорости лошади. Уимси склонялся к мысли, что можно ее подсчитать. Ему бы одолжить на время животное, чтобы сделать проверку…
Гарриэт молчала.
— А что думаете ВЫ? — вдруг спросил ее Уимси.
— Я не верю ни единому слову из этого.
Глейшер рассмеялся.
— Вы против этого из-за интуиции, кажется, так это называется, мисс Вэйн, — проговорил он.
— Это не интуиция, — резко возразила Гарриэт. — Это — здравый смысл. Если хотите, чутье художника. Все ваши теории — неверны. Они искусственны, вымучены.
Глейшер снова рассмеялся.
— Это выше моего понимания.
— Вы, мужчины, — проговорила Гарриэт, — позволяете себе увлекаться всеми этими цифрами и расписаниями времени, и теряете из виду то, что действительно относится к делу. У вас все получается как бы механическим способом. И все ваши соединения ломаются. Это… как… плохой чертеж, он воздвигнут вокруг идеи, которая не сработает. Вы вбили себе в голову, что должны заниматься Велдоном и лошадью и, так или иначе, Перкинсом, и когда вы натолкнулись на несообразность, то говорите: «О, ладно, как-нибудь справимся. Мы заставим его это сделать. Мы заставим его сделать так». Но вы не можете заставить людей делать то, что вам удобно — это неприменимо к реальной жизни. Зачем вам вообще надо задействовать этих людей?
— Не станете же вы отрицать, что очень многое из сказанного нуждается в объяснении?
— Конечно, здесь много неясного, однако ваши объяснения более невероятны, чем сама проблема. Невозможно, чтобы кто-нибудь стал планировать убийство подобным образом. Вы сделали их слишком глупыми — с другой. Объяснение должно быть намного проще, но не настолько примитивно. Вам понятно, что я подразумеваю? Вы как бы подгоняете дело под одну мерку, вот и все.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — проговорил Уимси.
— Смею заметить, дело не такое уж запутанное, — согласился Глейшер, — если не учитывать обнаруженные факты против Велдона, Брайта и Перкинса. Если не против них, то против кого же еще нам их собирать? Против большевиков? Кстати, этот Перкинс большевик или коммунист, а если он им является, то, возможно, и Велдон, раз у них взаимное алиби.
— Да, понимаю. Вот и получается, что сначала вы хотите, чтобы виновным оказался Велдон потому, что он добивается денег своей матери, и вы утверждаете, что Перкинс может быть его соучастником, так как предоставляет алиби для Велдона. Теперь вы хотите, чтобы виновным оказался Перкинс, ибо он — коммунист, и поэтому вы говорите, что его соучастником должен быть Велдон, поскольку он предоставляет алиби для Перкинса. Но ведь просто невозможно, чтобы обе ваши теории оказались верными. А откуда Велдон и Перкинс узнали друг друга?
— Мы еще не завершили расследования.
— Да; однако, вряд ли это возможно, правда? Учитель школы графства с Тоттенхэм Корт Роад и Хантингтонширский фермер. Как? Каким образом? Какая вероятность их знакомства? А что касается Брайта — так тут у вас вообще нет ничего — НИЧЕГО, чтобы связать его с ними. И если его история правдива, то в таком случае нет никаких доказательств, что Алексис не покончил жизнь самоубийством. И в любом случае, если вам требуется доказательство убийства, вам придется связывать Брайта с кем-нибудь из них, и конечно, вы не найдете здесь никакой связи.
— Брайт получал какие-нибудь письма? — спросил Уимси у Умпелти.
— Ни строчки… во всяком случае, пока он объявился здесь.
— Что касается Перкинса, — произнес Глейшер, — мы скоро получим о нем сведения. Да, он попал под машину и временно выведен из строя, и это должно было бы озадачить его соучастников не меньше, чем нас. В общем, они могут ожидать от него какого-нибудь послания на какой-нибудь условленный адрес, под чужим именем, в том или другом городе.
— Вы будете упорно утверждать, что это Перкинс, — запротестовала Гарриэт. — Вы, что, действительно считаете, что он смог проскакать на неоседланной лошади вдоль берега и перерезать человеку горло до кости?
— А почему бы и нет? — осведомился Умпелти.
— Разве он похож на такого человека?
— «А я похож? — спросил Плут. Который действительно не был похож, будучи полностью сделан из картона». Я ни разу не видел этого малого, однако согласен, что, судя по его описанию, вряд ли это он, — Уимси усмехнулся. — Но с другой стороны, знаете ли, наш приятель Генри принял МЕНЯ за некоего слабенького прожигателя жизни и завсегдатая ночных клубов.
Гарриэт быстро взглянула на его худощавые конечности и гибкую фигуру.
— Не стоит напрашиваться на комплименты, — холодно произнесла она. — Всем нам известно, что ваша томная внешность — обманчива, а на самом деле вы способны завязать вашими артистическими пальцами кочергу. А вот Перкинс действительно дряблый, шея у него как у цыпленка и хиленькие ручки. — Она повернулась к Глейшеру. — Не могу себе представить Перкинса в роли головореза. А вообще-то первоначальные улики у вас были против меня и, кстати, более чем у кого бы то ни было.
Глейшер прищурился, однако принял этот выпад с флегматичным видом.
— Совершенно верно, мисс. Мы могли много чего сказать по этому поводу.
— Безусловно. Кстати, почему вы отказались от ваших подозрений в отношении меня?
Какое-то природное чутье предупредило Глейшера, что он ступает по тонкому льду.
— Ну, все казалось слишком очевидным, — ответил он. — И кроме того, мы не смогли проследить никакой связи между вами и покойным.
— Очень мудро с вашей стороны было расспрашивать обо мне. Ведь у вас имелось только мое честное слово, не так ли? А ведь снимки свидетельствовали о том, что я довольно хладнокровная, правда? А мой первоначальный рассказ был некоторым образом… скажем… полным всяческих случайностей?
— Именно так, мисс — Глаза суперинтенданта были лишены всякого выражения.
