Дул ветер, и я решил, что, может, он появляется вместе с ветром, а значит — пусть его, и стал осторожно разглядывать людей, что шли по улице и проходили мимо. Я люблю разглядывать людей, и Япония — хорошее для этого место. Так я просидел не один час, глядя на людей, а допив кофе, заказал вина.
Запах появлялся и пропадал сотни раз, но мне было все равно, ведь я знал, что он исчезнет. Пахло так, будто уксус превращался в сахар, а сахар в уксус. Мой нос ловил центральную точку этого превращения. Другими словами, ветер нес запах мертвечины, но так я думал лишь до того мига, когда вдруг понял, что вовсе не ветер несет этот запах, а я сам. Он появлялся, когда я наклонял голову к груди. Я понял, что пахнет мое сердце.
Кто-то умер в моем сердце.
Я решил разобраться кто, по силе запаха. Сразу решил, что это не лев, не овца и не собака. Методом логической дедукции я пришел к заключению, что это мышь.
У меня в сердце мертвая мышь.
Что делать?
Пока я разбирался, за соседний столик села японка. Этот столик был совсем рядом с моим, она побрызгалась очень тонкими, но властными духами, словно смерть в другую сторону: из-за аромата этих духов я больше не чувствовал, как пахнет мертвая мышь в моем сердце.
Женщина и сейчас сидит рядом. Мне хотелось бы рассказать ей все то, что я рассказал вам о мыши и о духах, но вряд ли она поймет.
Все будет хорошо, пока она сидит рядом.
А мне нужно решить, что делать дальше.
Ковровый дом
В заметаемом снегом городке то загорается, то гаснет электрическая вывеска: КОВРОВЫЙ ДОМ. В Монтане ноябрь, поздний вечер, улицы пусты. Все прячутся от снегопада. Иногда проедет случайная машина — редкая, как старая почтовая марка. Снег кружит над вывеской, что призывает людей покупать ковры в закрытом магазине.
Ковров полно, но дверь заперта, продавцы ушли домой.
Странно, зачем нужна среди ночи эта мигающая вывеска, когда продавать ковры все равно некому. Даже если, скажем, в полночь, проходя мимо, вы проникнетесь настолько, что решите купить ковер; у вас ничего не получится, ибо КОВРОВЫЙ ДОМ закрыт.
В этот снежный и чертовски холодный вечер, посмотрев на мигающую вывеску, вы, может, и вправду захотите купить ковер, чтобы завернуться в него и хоть чуть-чуть согреться.
Но даже и не думайте.
Телесезон–1977
Вчера вечером температура упала до 12 градусов. Самая холодная ночь за всю нынешнюю осень. Я проверял температуру, пока смотрел телевизор — комедии и т. д.
Я честно пас эту температуру, следуя за ней, как ледяной пастырь, час за часом, вниз с 30 до 12 градусов. Посмотрев некоторое время телевизор, выходил на заднее крыльцо и смотрел на термометр.
Трудное это дело — говорить об американской поп-культуре, но, тщательно взвесив слова, я все-таки должен признать, что температура получилась намного интереснее телевидения.
Жаль, что из нее нельзя сделать программу. Не пришлось бы каждый раз вставать и выскакивать на улицу. Сидел бы себе и смотрел в 9 часов вечера 16 градусов по Фаренгейту.
Окно
…Как запотевает холоднющим утром кухонное окно, и совсем ничего сквозь него не рассмотришь, потом медленно проясняется, и видны заснеженные горы, 10 тысяч футов, и окно запотевает снова, и кофе на плите, и горы тают, как грезы.
…так и я этим утром.
Мучительная наклейка от воздушной кукурузы
Позапрошлой ночью мне пришла в голову некоторым образом блестящая идея: досидеть до трех утра, допить первую бутылку виски из кислого сусла и как следует приложиться ко второй. Вчера днем вся порочность этой затей явила себя трудно переносимым похмельем, и я вдруг обнаружил, что сижу за кухонным столом и отчаянно пытаюсь прочесть этикетку на пустой банке из-под воздушной кукурузы.
Наклейка сообщала о бывшем содержимом банки больше, чем я вообще хотел знать о воздушной кукурузе. Иногда я жарю себе эту кукурузу — время от времени, может раз в месяц, не чаще, но этикетка не считала мои чересчур простецкие отношения с воздушной кукурузой заслуживающими внимания. Она ударилась в длинное повествование о человеке, который вырастил эту воздушную кукурузу, и о том, как он ее вырастил. Она перечислила тысячи «мучительных» экспериментов и сорок поколений невероятных семян; которые позволили вывести именно этот сорт воздушной кукурузы — кукурузу «для гурманов». Она не забыла упомянуть ни про «нежную заботу», ни про защиту от «чужой пыльцы», в дело пошли слова «технически» и «научно», а сам продукт назывался у нее не воздушная кукуруза, а воздухозаполняемая. Мелькнули также слова «невыразимо обыкновенная» кукуруза. Я удивился: почему, расписывая свою кукурузу, они не воспользовались словом «общепринятая».
Притом у меня раскалывалась голова, и мне на фиг не нужно было все это дерьмо насчет фермера и его «воздухозаполняемой кукурузы». Банка пуста. Отвлечься или успокоиться, заполняя воздухом эту хваленую кукурузу, невозможно, даже если бы там что-то оставалось. Полная сковородка кукурузного воя — для моей измученной головы это было бы слишком.
Дочитав наклейку, я поклялся никогда больше не покупать их кукурузу.
В двадцатом веке слишком много информации занимает слишком много места, где-то нужно подвести черту, что я и сделаю, когда следующий раз захочу воздушной кукурузы. Это будет воздушная кукуруза в самом что ни на есть простом пакете — и чтоб без единого «мучительного» слова.
Воображаемое начало Японии
Так начинается первое воображаемое путешествие в Японию. В Сан-Франциско вы садитесь в самолет. Вы счастливы. Япония! Вы не один месяц планировали это путешествие. Получили свой первый паспорт и прививку от оспы, прочли кучу туристских справочников о Японии и японских обычаях. Выучили две-три простые японские фразы: «
Приближается день отлета. Вы пообещали привезти подарки: чайники, веера и все в таком духе. Пообещали отправить тысячи открыток. Вы начали паковать чемоданы за две недели до отлета. Только бы ничего не забыть. Вы перевели деньги в аккредитивы и купили билет на самолет.
И вот настал знаменательный день — над Тихим океаном вы летите в Японию. Проходит час за часом.
