или ласка, а каждая сцена — молниеносная вспышка секса.
Человеческая любовь по сравнению со страстью искусства часто кажется штудией льда, скелетом холодильника, что лежит на боку у Северного полюса.
Синицы-Рабыни танцуют чечетку
Немного есть легенд о том, как человек использовал во зло семена подсолнуха. Однажды коварному учителю танцев пришло в голову пустить в дело семена подсолнуха и так взнуздать энергию природы, что позавидует сам доктор Франкенштейн.
Учитель танцев был воистину плохим человеком, ведь всякому известно, что синицы обожают семена подсолнуха — особенно зимой, когда тяжелый снег покрывает Землю.
Семена подсолнуха — надежный дьявольский способ поработить сердца и умы синиц, к нему и прибег учитель танцев, купив двадцать больших птичьих кормушек и наполнив их семенами подсолнуха.
Вскоре со всей страны к нему слетелись синицы — подальше от пытливого взора тех, у кого хватило бы совести и желания стать президентом Соединенных Штатов и для кого скандал вокруг жестокого обращения с синицами стал бы первым шагом к высокому посту.
Учитель танцев накупил стофунтовых мешков с семенами подсолнуха, и насытившиеся синицы оказались целиком в его власти. Ради этих семян они были готовы на все.
Оставалась сущая ерунда — научить их танцевать чечетку. Через пару месяцев под крылом у злодея собралось не меньше сотни, так сказать, синиц-чечеточниц.
Он сшил им маленькие цилиндрики, вырезал тросточки и заставил плясать на огромном, богато украшенном зеркале, что лежало на кухонном столе в окружении грязных тарелок и пустых бутылок.
Он заводил на проигрывателе хорошую чечеточную музыку, Бетховена или диксиленд, и птички танцевали, разрывая свои маленькие сердца, лишь бы получить еще немножко семян подсолнуха.
Как Джон-Одюбоновский Басби Беркли, он обучил их сложным и точным танцам, они исполняли их на этом проклятом зеркале, а сам единственный зритель накачивался дешевым джином из дырявого и уже десять лет как черствого, выдолбленного куска свадебного торта.
Болотная радость
Болотная радость открывается мне снова, просачиваясь грязью в предрассветные часы, раскрокодиливая мою реальность и объясняя, что стоячая вода обладает собственным разумом, иногда не хуже, чем у нобелевского лауреата, нужно только разговаривать с этим разумом на его собственном языке и не пытаться превратить его в гималайский горизонт.
Ядовитые змеи?
Они у меня вместо вилок и ножей. Тупая еда превращается в увлекательное приключение. Гамбургер становится вопросом жизни и смерти.
Комары?
Да это всего-навсего кровожадные летучие кондиционеры. Оставьте свой кровавый эгоизм, и все дела.
Трясина?
Для меня трясина — это телефонный разговор с любимой женщиной. Мы с ней мило болтаем о секретной погоде и договариваемся встретиться на следующей неделе в кофейне, что так похожа на болотную радость.
Небесно-голубые штаны
Японская девушка этого не знает, но сегодня величайший день в ее жизни, Эверест ее существования. Ей лет восемнадцать. Приходится гадать, потому что я так и не увидел ее лица. Но что бы ни происходило после нынешнего дня, лучше, чем сегодня, ей уже не будет.
Сойдя на станции Харадзюку с поезда линии Яманотэ, она шагает впереди меня рядом с молодым человеком, обладающим прозрачными замашками постоянного кавалера.
Очень светлые голубые штаны облегают ее, как небо землю. Штаны не случайны. У нее великолепная фигура, и она несет себя, как святыню двадцатого века, лучась от всеобщего поклонения. Она следит за каждым своим шагом и за тенью, что отбрасывает ее тело. Глядя на молящие глаза мужчин, она видит все могущество своей телесной религии.
В какой-то момент, чуть отведя назад руку, она легонько ласкает свою попу, и ей это ужасно нравится. Она знает толк в прекрасном, все оно принадлежит ей. Любовно касаясь его, она счастлива.
Доживи эта девушка хоть до ста лет, жизнь никогда не будет такой же.
Киото, Монтана
В Киото есть буддийская святыня под названием Сад Мхов — в нем тысячи оттенков и фактур мха, а любое его дрожание превращается в музыку, столь чистую и ясную, что каждая ее нота сияет зеленым светом для воспаряющей души.
Саду Мхов более шести веков; немало музыки и молитв расстелились за это время над ним, подобно туману.
Здесь, в Монтане, есть небольшой каньон — сужаясь, он переходит в каменистое ущелье, заросшее тополями. Осенью тополя напоминают желтый водопад, что струится в никуда из ниоткуда.
Другой или тот самый барабанщик
Старая-старая история — на планете, что зовется Земля, ее знает любая культура: мальчишка лупит барабанными палочками по всему, что попадется на глаза. Он не может таскать за собой барабан, а потому все вокруг становится барабаном.
Не одну неделю я наблюдал за японским мальчишкой и его барабанными палочками. Он барабанил по деревьям, спинкам стульев, стенам, столам и седлам велосипедов на стоянке.
Только что весь слышимый мир заполняли барабанные звуки тяжелой ритмичной песни, что лилась в кафе из двух динамиков.
Обернувшись, я увидал, как этот мальчишка выстукивает по воздуху превосходный ритм — как будто
