Лихорадка грез

сказала мама.

Он открыл и закрыл рот, выглядя сконфуженным. Спустя мгновение он сказал:

– У Мак хватало проблем, имеющих отношение к смерти Алины. У меня не было возможности рассказать ей о какой-то сумасшедшей ирландке и еще более бредовых пророчествах. Наша малышка месяцами боролась с депрессией. Она хлебнула сполна.

Пророчество? Мама и папа знали о пророчестве? Неужели все, кроме меня, знали об этой треклятой штуке?

– То, что ты услышал много лет назад, когда поехал разыскивать медицинские карты Алины, сейчас не кажется таким уж бредовым, не правда ли? – спросила мама.

Отец глотнул бурбона. Он вздохнул. Он казался подавленным.

– Боже мой, Рейни, прошло 15 лет. Это совершенно нормально.

– Она говорила об эльфах. Кто бы не подумал, что она сумасшедшая?

Я не уверена, что папа даже слышал ее. Он опрокинул в себя остаток содержимого стакана.

– Я позволил Алине сделать то, что я обещал служащим из агентства по усыновлению никогда не разрешать делать ни одной из них, – сказал он резко.

– Мы позволили ей сделать это, – решительно сказала мама. – Перестань винить себя. Я тоже позволила ей поехать в Ирландию.

– Ты не хотела. Я настоял.

– Мы оба приняли решение. Мы всегда принимали важные решения вместе.

– Что ж, было одно решение, когда тебя не оказалось рядом, чтобы помочь мне его принять. Когда я был в Дублине с Мак, ты все еще не разговаривала со мной. Я не мог даже дозвониться до тебя по телефону.

– Мне жаль, – после долгой паузы сказала мама. – Горе… – Она замолчала, и мой живот скрутило. В ее глазах снова появился тот взгляд. Взгляд, который ранил мое сердце каждый день до того, как я сбежала в Дублин.

Папа с болью посмотрел на нее, и прямо на моих глазах преобразился. Я увидела, как он снова выпрямился, стряхнул с себя свои собственные эмоции и приободрился ради нее. Стал ее мужчиной. Ее каменной стеной. Я улыбнулась. Я так его любила. Он вырвал уже однажды брыкающуюся и визжащую маму из объятий горя, и я знала, что могла быть твердо уверена: он никогда не позволит скорби украсть ее у него снова. Что бы со мной ни случилось.

Он встал и шагнул к ней.

– Что бы ты предложила мне ей сказать, Рейни? – громко сказал папа, встряхивая ее, не позволяя ей ускользнуть внутрь себя, – «Малышка, я сожалею, что приходится тебе это говорить, но согласно одному древнему пророчеству, с тобой что-то не так, и ты обречешь на гибель весь мир»? – Он фыркнул, затем рассмеялся. – Посмейся со мной, Рейни. Ну же! – Он рывком поднял ее на ноги. – Только не наша девочка. Ни за что. Ты знаешь, что это чушь.

Я поперхнулась. Зажимая рот рукой, я попятилась назад и едва не упала. Со мной что-то не так? Я обреку на гибель весь мир?

– Их мать отказалась от них, потому что верила в это, – беспокоилась мама.

– Это то, что утверждала та выжившая из ума леди, – твердо сказал папа. – У нее не было ни малейшего доказательства. Я тщательно ее расспросил. Она никогда не видела этого воображаемого «пророчества» и не могла мне указать ни на кого, кто бы его видел. Ради бога, Рейни, это же страна, в которой верят в леприконов[31], радуги и горшки с золотом! Я все сказал.

– Но эльфы есть, Джек, – упорствовала мама. – Сумасшедшая женщина была права насчет них. Они здесь, сейчас, в нашем мире, разрушают его.

– Это совпадение. Одно точное предсказание не делает истинным все пророчество.

– Она сказала, что одна из наших девочек умрет юной, а вторая пожалеет, что не умерла!

– Алина чуть не умерла, когда ей было 8 лет, помнишь? Но она осталась жива. Вот это называется юная. Из того же, что она умерла после двадцати лет, вовсе не следует, что все сказанное той женщиной – истинная правда, и это, конечно, вовсе не означает, что с Мак что-то не так. Я думаю, что эльфы гораздо больше подходят для того, чтобы уничтожить наш мир, чем какой-нибудь человек. Кроме того, я не верю в судьбу, и ты тоже не веришь. Я верю в свободную волю. Все советы, которые я ей давал, вся любовь и мудрость, которыми ты окружала ее – вот то, что она есть сейчас, и я верю, что этого достаточно. Я знаю нашу дочь. В сущности, она не изменилась с тех пор, как мы их впервые увидели.

Он взял ее за руки и притянул к себе.

– Детка, она жива. Я знаю это. Я чувствую это сердцем. Я знал, когда Алина умерла. И я знаю, что Мак жива.

– Ты это говоришь только для того, чтобы успокоить меня.

Он несмело ей улыбнулся:

– И как? У меня получается?

Моя мама легонько его ударила.

– Ах! Ты!

– Я люблю тебя, Рейни. Я едва не потерял тебя, когда мы лишились Алины, – он поцеловал ее. – Я не упущу тебя сейчас. Возможно, есть какой-нибудь способ связаться с Бэрронсом снова.

– Если бы только я точно знала, – сказала мама.

Он снова ее поцеловал, затем она поцеловала его в ответ, и я почувствовала себя необыкновенно смущенной, потому что мои родители очень хорошо справлялись с этим.

И все же они представляли собой обнадеживающее зрелище. Они были друг у друга, и между ними была любовь, которая выдержит все, что угодно. Мы с Алиной всегда это чувствовали, без малейшей ложной обиды на то, что, хотя наши родители обожали нас и сделали бы для нас все, что угодно, друг друга они все же любили больше. Поскольку я беспокоилась за них, это был лучший вариант из всех возможных. Дети вырастают, идут дальше и встречают свою собственную любовь. Опустевшее гнездо не должно оставлять родителей в печали. Оно должно приводить их в состоянии готовности и предвкушения, чтобы насладиться их собственными приключениями, включая, разумеется, и множество поездок к детям и внукам.

Я бросила на них последний долгий взгляд и отошла, чтобы присоединиться к В’лейну.

Он молча появился в шаге от меня и предложил свою руку, но я покачала головой.

Я подобрала свой хлам, подошла к почтовому ящику и вытащила фотоальбом ГМ из рюкзака. Пролистала его в течение нескольких минут, пока не обнаружила безупречную фотографию Алины, стоящей перед арочным входом в Тринити-колледж. Она улыбалась, вот-вот собираясь рассмеяться. Я улыбнулась ей в ответ.

Я перевернула фотографию и написала наспех на обороте:

Она была счастлива.

Я люблю вас, мама и папа.

Я вернусь домой, как только смогу.

Мак.

Глава 20

– Ты поймешь, что я нужен тебе, МакКайла, – сказал В’лейн, когда мы материализовались на улице перед BB&B.

Я как раз раздумывала над тем же самым. Не было сомнений, что В’лейн – это самый скоростной лифт в здании. Дэни была великолепна на земле, но не над океаном. Перемещение – это бесценный инструмент. Даже несмотря на то, что В’лейн появлялся только в половине случаев, когда я его звала, это было лучше, чем ничего. Я больше никогда не стану на него рассчитывать, но если получится, я его использую.