от сих до сих. Конечно, в таком протухшем болоте мы существовать не хотим. Это для нас не жизнь. Нам требуется бытие во всей его полноте.
— А… опять архетипы, — с отвращением говорит доктор Моммзен. — Каждый раз, когда вы оказываетесь по уши в какой-нибудь… дурнопахнущей… лабуде… вы начинаете говорить, что таковы ваши этнические константы, что вы — особая цивилизация и что нельзя вас мерить той же меркой, что и других. В чем, извините, заключается эта ваша особенность? В том, чтобы устремляться в “завтра”, не думая о “сейчас”? В том, чтобы вдохновенно взирать на небо, но шлепать при этом по непролазной грязи? Так, быть может, пора обратить свой взор к грешной земле?.. Ладно, ладно! — он вскидывает руки, защищаясь, по- видимому, от готового выплеснуться из меня потока горячих слов. — Ладно, пусть так!.. На эту тему можно дискутировать двести лет. Это тот случай, когда и в той, и в другой позиции, несомненно, наличествует правота… Но я хотел бы сказать вам одно: носителем архетипического сознания все равно является человек. Россия — это не географическое понятие. Россия — это совокупность людей, поддерживающих состояние “русскости”. Людей образованных, умных, если хотите, интеллигентных. Вот этих людей, когда рушится все, и надо спасать. Мы отнюдь не изымаем из страны лучших, как считают ваши упертые патриоты, ваши узколобые националисты, неспособные различить горизонт. Мы спасаем с гибнущего корабля то, что еще можно спасти. Поймите простую вещь: вы — это и есть Россия. Вот что надо сохранить прежде всего…
Он вдруг улыбается, показывая ужасное количество крупных зубов:
— А я ведь знаю, на что вы рассчитываете: на чудо. Россия в своей истории могла погибнуть множество раз. Во времена монгольского ига, в период Смуты, в момент вторжения Наполеона, в огне Октябрьской революции большевиков… Что там еще?.. Немецкие войска под Москвой… Сталинград… И даже в перестройку, вспомните — стояли ведь на грани гражданской войны… И каждый раз чудом спасались, буквально в последний момент… Наверное, вы подсознательно верите, что чудо и в этот раз тоже произойдет. Разверзнутся небеса, просияет фаворский свет: Россия восстанет из пепла во всем своем духовном величии… Главное — ничего делать не надо…
Доктор Моммзен сдвигает щеточки жестких бровей:
— Вы же меня не слушаете. Что вы там такое нашли?..
В одну из стен кабинета вделан большой экран, и с яркой глади его сейчас разевает рот приветливая физиономия Фимы Пыкина. Доктор Моммзен недоуменно трогает кнопку на пульте, и Фима Пыкин, медленно поднимая ладонь, произносит:
— Нам предоставлен ныне поистине уникальный шанс. Мы можем осуществить историческую мечту лучших людей России: воссоединиться с Европой. Сломать наконец проклятые стены между двумя родственными цивилизациями, объединить две культурных вселенных в единую ошеломляющую галактику… Кстати, аналогичную идею высказывал когда-то де Голль, предлагавший создать Европу от Атлантики до Урала… Вам жалко великой страны? Да! Мне ее тоже жалко. Однако величие нации определяется вовсе не размерами территории. Если люди будут благополучно жить в небольшом, разумно устроенном государстве, то зачем нам держава, раскинувшаяся, не знаю — в серую тоскливую даль? Избыточная территория — наше проклятие. Мы бесплодно растрачиваем силы нации, пытаясь освоить эти чудовищные пространства. Так не лучше ли передать их в пользование всему человечеству? Это будет впечатляющий шаг, красивый и благородный жест, показывающий, что мы действительно великий народ…
Меня от этих слов начинает слегка мутить. Меня всегда начинает мутить, когда я слышу выступление Фимы Пыкина. Такой сытенький, очень благополучный московский мальчик, у которого, знаете, сервелат из ушей торчит. Он и поэт, и писатель, и публицист, пишущий на темы истории, и журналист, и критик, и популярный телеведущий. И швец, и жнец, и на дуде игрец. И патриот, и за демократию, и за Европу, и за Америку, и за Россию.
Стана, впрочем, относится к этому немного иначе.
— Ты посмотри, посмотри, как искренне он говорит. Да, конечно, мы знаем, что нельзя верить ни единому его слову: у него давно гражданство Соединенных Штатов и передачи его, особенно политические, проплачивает некий западный фонд. Но ты все-таки посмотри: какая проникновенность, какой порыв чистой русской души! Ведь у него голос прямо из сердца идет. Совесть России — иначе это не назовешь…
Сейчас, однако, дело не в том. Камера поворачивается, и в гуще жухлых статистов, заполняющих зал, я вижу — действительно не ошибся — мордочку белобрысого Жужи. Он как раз немного привстал и что-то объясняет соседу. Вероятно, что уходит перекурить, скоро вернется, место просит не занимать. А на стуле он оставляет небольшой плоский портфель, и я сразу же понимаю, что там включен “скунс”, который сработает, вероятно, через десять минут. Время, необходимое, чтобы Жужа успел покинуть здание телецентра. Интересно, знает ли об этом Макар? А если знает, то какого хрена собирает сегодня очередную несанкционированную тусовку?
Или это, может быть, жест отчаяния?
Легкий шаг за черту, откуда дышит неизбежная смерть.
Так или иначе, но мне надо бежать.
— Вы трагедию “Титаника” помните? — убавив в телевизоре звук, спрашивает доктор Моммзен. — А вы знаете, например, такой характерный факт: многие пассажиры, даже когда “Титаник” уже начал тонуть, наотрез отказывались садиться в шлюпки? Тоже, вероятно, рассчитывали на чудо. Палуба гигантского корабля казалась им безопаснее, чем черная морская вода. Вы это учитываете? Вдруг чудо не произойдет?..
Он с усилием, будто створки раковины, опускает веки.
Затем поднимает их, и в глазах его вспыхивает синий блеск.
Это отражается экран телевизора.
Доктор Моммзен хочет слышать ответ.
О чем это он?
Ах да… чуда не произойдет.
Я тоже пожимаю плечами.
Что мне сказать?
— Ну, значит — не произойдет…
До ТЮЗа я добираюсь всего за двадцать минут. Это одно из последствий “атомной паники”, вспыхнувшей около года назад. Неизвестно, сколько тогда человек бежало из города, по одним сведениям — тысяч пятьсот, по другим — миллион, но мало кто из них вернулся обратно. Во всяком случае в Петербурге стало гораздо свободней. Меньше транспортных пробок, меньше людей на улицах, в магазинах, в метро. Появилось некоторое бытовое пространство: можно, например, просто идти, а не протискиваться, как шпротина, сквозь удушающую толпу. Жизнь стала немного похожа на жизнь, ослабла тупая ненависть, рождаемая теснотой.
По дороге, переключившись на радио, я слушаю новости. Главной темой дня, естественно, остается аннексия четырех островов Курильской гряды. В том, что это именно аннексия, никто особенно не сомневается, обсуждаются лишь варианты того, как это будет официально оформлено. Большинство аналитиков, во всяком случае здравомыслящих, полагает, что в данной ситуации наиболее вероятен следующий сюжет: после нескольких резких заявлений со стороны России, сделанных, впрочем, только лишь для того, чтобы сохранить какой-то престиж, будет заключен договор о совместном экономическом использовании островных территорий — фиговый листочек, который прикроет свершившийся факт.
Очень на то похоже.
Что наше правительство может сделать еще?
А вторая тема, обсуждение которой демонстрирует, пожалуй, даже больший накал, — это непрерывная, продолжающаяся уже почти восемь часов хакерская атака на электронные ресурсы Японии. К настоящему времени заблокирован сайт Министерства иностранных дел, официальный сайт правительства Японии во всех его актуальных версиях, сайт Министерства экономики, промышленности и торговли, сайт Министерства обороны, сайт Министерства юстиции. Кроме того, заблокирован сайт корпорации “Мицубиси” (несмотря на заявление совета директоров, где аннексия части Курил квалифицируется как “торопливый и непродуманный шаг”), а также состоялись предупредительные наезды на корпорации “Тосиба” и “Сони”, которые, чтобы не потерять нуклеарный контент, вынуждены были сами на время уйти из сети. Причем несмотря на то, что исходные реквизиты атаки отследить пока что не удалось, но большинство экспертов
