мантильей в другой тихо входила в гостиную дачи...» Вероятно, то же самое происходило где-то в Вене — или в Мейерлинге? — в день, выгравированный на портсигаре Рудольфа; возможно, что и слова были почти те же самые, разумеется, с поправкой: «Ты знаешь, что родители мои никогда не согласятся на наш брак?» — «Я себя не обманываю; я это знаю...» — «Моя жена перед людьми и перед Богом!» Рудольф был женат, но это препятствие ему непреодолимым не представлялось. Через некоторое время он обратился к Льву XIII с личным письмом, в котором умолял папу о расторжении его брака с принцессой Стефанией.
В его душе разобраться труднее, чем в душе Марии Вечера. Ему было не восемнадцать лет, а тридцать, и это, верно, было сотое, если не трехсотое, его увлечение. Рудольф давно привык к подобным победам, давно привык к тому, что все женщины «вешаются ему на шею», — сам это говорил. Если верить мемуаристам, у него была тогда в Вене еще другая связь. Мемуаристам верить, однако, не обязательно. Письмо же кронпринца к папе есть факт бесспорный. Развод мог быть нужен этому покорителю сердец только для женитьбы на Марии Вечера.
Стало ли известно Льву XIII, для чего наследник австрийского престола добивается расторжения брака? Текст письма Рудольфа до сих пор не опубликован. Если кронпринц правды и не сообщал, догадаться было не так трудно, — престарелый Лев XIII достаточно хорошо знал жизнь. Он не ответил на письмо. Выть может, не успел ответить, а вернее, хотел предварительно снестись с Францем Иосифом. Историки кратко сообщают, что о намерении своего сына император узнал от папы. Однако письма об этом Льва XIII, насколько мне известно, в архиве Бурга после революции найдено не было (архивной работы Митиса я, к сожалению, достать не мог).
Тут мы ненадолго выходим из области мемуаров. Можно считать с точностью установленным, что Франц Иосиф потребовал от сына расторжения связи. Приблизительно известна даже дата их бурного разговора. Больше неизвестно ничего. В разных воспоминаниях подробно излагается самый разговор: отец грозил будто бы сыну лишением престола, прекращением выплаты полагавшегося ему содержания. Но это все — пополнение истины фантазией.
Еще достоверно то, что кронпринц обещал отцу порвать связь с Марией Вечера. Почему? По словам сторонников версии «заговора», Рудольф рассчитывал скоро стать хозяином Австрии. Графиня Лариш в тоне ангельской правдивости рассказывает, что незадолго до своей кончины кронпринц неожиданно заехал к ней и вручил ей какую-то «стальную шкатулку» с совершенно исключительными по важности документами: Рудольф «играл ва-банк», он решился на какие-то отчаянные действия, в результате которых «могло полететь много голов» и т.д. Очевидно, во всей Вене наследник престола не нашел лица, более заслуживавшего доверия, чем графиня Лариш! Куда же делась шкатулка? Графиня отдала ее одному лицу. — Где лицо? — Это эрцгерцог Иоганн Сальватор (Орт). — Покровительница «любви Рудольфа и Марии» таким образом ссылается на человека, пропавшего без вести: по несчастной случайности тайна кронпринца пропала вместе с этим человеком.
Думаю, что «стальная шкатулка» существовала только в воображении графини и ничьим головам в Австро-Венгрии опасность не грозила. Вполне возможно, однако, что Рудольф в те дни находился в центре каких-то политических интриг, отнюдь не связанных ни с переворотами, ни с отцеубийством. Повторяю, в этой драме слилось, должно быть, многое: политика и любовь, несчастная семейная жизнь и государственные неурядицы, потеря надежды на развод и общее утомление от жизни, личное, наследственное, родовое: он был не только даровитым прожигателем жизни, но и потомком бесчисленных королей и императоров. Говорили еще, что Мария Вечера ждала ребенка. При развивающейся острой неврастении каждая неприятность кажется катастрофой, а у кронпринца Рудольфа было не одно сердечное горе. Вероятно, он дал обещание отцу просто от усталости, от скуки, чтобы не спорить: не стоило вести длинный, тяжелый разговор, если уже было принято — или почти принято — решение о самоубийстве.
X
В последний или, точнее, в предпоследний раз Вена видела кронпринца Рудольфа в оперном театре 23 января 1889 года. Он вообще посещал театр не часто, особенно классическую драму: говорил, что вид актеров, изображающих королей, всегда производит на него действие увеселяющее. В опере он бывал несколько чаще. На этот раз был так называемый парадный спектакль: в императорской ложе{173} появился и Франц Иосиф. В Вене было правило: на парадных спектаклях после появления императора на его ложу не смотреть и, во всяком случае, биноклей не наводить. Тем не менее все заметили, что, когда в ложу вошел Франц Иосиф, кронпринц, как всегда, поцеловал руку отцу и затем долго с ним беседовал. Позднее, разумеется, многие говорили, что «уже тогда обратили внимание на расстроенный вид Рудольфа» и т.д.
Затем еще через несколько дней, 27 января, наследника престола видели — но уже только высшее общество — на балу у германского посла, князя фон Рейса. Бал этот неизменно упоминается во всех мемуарах, относящихся к мейерлингской драме, так как на нем одновременно появились кронпринцесса Стефания и Мария Вечера, — в первый и последний раз в их жизни.
Достать приглашение на бал в посольство было нелегко, Мэри (так все ее называли) пустила в ход разные связи матери. Зачем ей нужно было появиться на этом балу? В ту пору она уже едва ли могла сомневаться, что ее связь с кронпринцем всем известна. Возможно, что это был «вызов» обществу или кронпринцессе. Возможно, что ее соблазнила романтика эффектного появления: кронпринцесса и она! А может быть, ей просто хотелось увидеть блестящий бал, людей посмотреть и щегольнуть каким-либо необыкновенным платьем (по отзыву современников, она одевалась, как и мать ее, превосходно).
По-видимому, с балом связывались осведомленными людьми смутные опасения. По крайней мере, один из друзей семьи Вечера, граф Вурмбрандт, посетил Мэри за несколько дней до вечера и дружески просил ее на балу в германском посольстве не появляться. В какой форме мог быть дан и обоснован такой совет, как можно было вести вообще столь щекотливый разговор с «барышней из хорошей семьи», не берусь сказать. Но, во всяком случае, разговор ни к чему не привел. Мария Вечера на балу появилась. «Она была в этот вечер ослепительно красива, — говорит очевидец, — глаза ее казались еще большими, чем обычно, и горели тревожным огнем. Я сказал бы, что она сгорала на внутреннем огне...» Правда, очевидец говорил после мейерлингской драмы, да и уж очень эта фраза — под светский роман Поля Бурже. Впрочем, вся эта история такова, что рассказ о ней неизбежно сбивается на роман-фельетон.
«Не могу утверждать, — добавляет тот же очевидец, — но, кажется, одна из дам обратила на Вечера внимание кронпринцессы Стефании». Это можно утверждать и заглазно, без большого риска ошибиться: в таких людях никогда недостатка не бывает. По-видимому, не заметить Мэри жена Рудольфа в тот вечер и не могла. Сенсация — «смотрите, это Вечера!» — была так велика, что ближайший друг кронпринца (и, вероятно, Мэри), граф Гойос, подойдя к ней, тихо посоветовал ей тотчас уехать с матерью. По его словам, у нее глаза налились слезами. Испугавшись скандала, граф Гойос поспешно отошел.
Знала ли она, что жить ей осталось два дня? Это останется тайной. Если знала, то появление в посольстве, пожалуй, становится понятнее: «теперь все равно!..» Но возможно и то, что она решила покончить с собой лишь в последнюю ночь, 30 января, в Мейерлинге.
На балу никакого скандала не произошло. Кронпринцесса «только обменялась с Марией Вечера взглядами». Для Рудольфа появление его любовницы в посольстве было полной неожиданностью. Он весь вечер не отходил от жены. Уезжая с ней, кронпринц напомнил графу Гойосу, что через два дня, во вторник 29-го, они вместе охотятся в Мейерлинге; просил о том же напомнить принцу Кобургскому.
По всей вероятности, на обратном пути в карете последовала семейная сцена. По словам одного из наиболее осведомленных придворных, на следующее утро кронприн цесса испросила необычную аудиенцию у Франца Иосифа и сообщила ему, что «если так», то она покинет Вену и вернется на родину, в Бельгию. У императора вышел необычайно бурный (furchtbar sturmisch) разговор с кронпринцем, закончившийся, впрочем, благополучно: Рудольф, очевидно, подтвердил обещание порвать связь с Марией Вечера. Франц Иосиф тут же пригласил сына и его жену на следующий день, во вторник, к себе на семейный обед — на «обед примирения». Рудольф принял приглашение.
