случившемся уже знал весь Мейерлинг.
Граф Гойос понесся в Вену. Не буду останавливаться на подробностях этой его поездки, хоть они в некоторых отношениях интересны. Гойос, естественно, почти обезумел, но придворный человек и в полубезумном состоянии помнил об этикете. О кончине Рудольфа надо было сообщить императору — как ему сообщить?! С соображениями о правилах двора тут смешивались — вероятно, и преобладали — человеческие чувства. Гойос понимал, каким ужасным ударом будет для Франца Иосифа известие о смерти — о такой смерти! — его единственного сына. Быть может, ему было известно и то, что император взял с кронпринца слово порвать связь с Марией Вечера, — тогда Франц Иосиф мог себя считать виновником трагедии.
В Бурге произошло смятение. Ошалевший церемониймейстер решил начать с императрицы. Была вызвана первая фрейлина — ей выпало на долю сообщить известие Елизавете. Об императоре никто не мог подумать без ужаса. После долгого полуистерического совещания, по желанию самой императрицы, во дворец была вызвана упомянутая выше госпожа Шратт. Ее положение считалось более или менее узаконенным. Но все же странная особенность этого приглашения могла быть ясна немногочисленным участникам совещания: 30-летнего сына довели до самоубийства, требуя его разрыва с любовницей, — и чтобы сообщить об этом, вызывается во дворец любовница 60-летнего отца. Госпожа Шратт, женщина очень достойная, вместе с императрицей вошла в кабинет Франца Иосифа, — я говорил в статье об императоре, как он принял это известие.
Через час или два сообщение о гибели наследника престола уже неслось по Вене, вызывая везде ужас, изумление и горе. «Руди» со дня его рождения обожала вся Австрия. С годами популярность кронпринца все росла. Ей способствовала даже его легкомысленная жизнь, слухи о его кутежах и бесчисленных победах — так это было и во Франции при Генрихе IV, и в Англии при Эдуарде VII. Разумеется, молва несла самые фантастические слухи. Появилось официальное сообщение: наследник престола скончался от кровоизлияния в мозгу. Никто не поверил. «Нойе фрайе прессе» выпустила экстренное издание со столь же ложным сообщением: кронпринц погиб «от выстрела на охоте», — этот выпуск газеты был тотчас конфискован. По-видимому, первая версия в обществе (еще находящая защитников и по сей день) заключалась в том, что кронпринца кто-то убил «на романтической подкладке», — не то из ревности, не то из мести. Назывались какой-то венгерский магнат, какой-то сторож мейерлингского леса, жену которого будто бы соблазнил Рудольф. Глухо назывался и Бальтацци, дядя Марии Вечера. Не могу сказать, кто первый бросил молве имя несчастной любовницы кронпринца. Одна из газет рядом с сообщениями о кончине наследника престола поместила краткую заметку: «В ночь на 30 января скоропостижно скончалась, восемнадцати лет от роду, баронесса Мария Вечера». Эта газета также была немедленно конфискована. На границах конфисковывались иностранные издания. Мейерлингский лес был окружен жандармами. В замок не допустили никого из понесшихся туда бесчисленных австрийских и иноземных репортеров. Все видел Габсбургский дом, но такого случая не было и в его истории.
В ночь на 31 января, с соблюдением церемониала (хоть без единого постороннего человека), тело кронпринца было вынесено из спальной Мейерлингского замка и перевезено в Бург. В 6 часов утра к гробу спустился император. Крышка была поднята. Франц Иосиф, «с лицом не белым, а серым», постоял у гроба, затем, ничего не сказав, удалился в свой кабинет, где и заперся надолго.
К телу были допущены лейб-медики, еще другие знаменитые врачи. В их присутствии директор анатомического института профессор Кундрат произвел вскрытие. Когда приступили к составлению протокола, вошел обер-интендант двора граф Бомбелль и смущенно передал врачам просьбу императора: не найдут ли они возможным удостоверить, что смерть последовала от кровоизлияния в мозг? Врачи попросили дать им возможность посоветоваться. Началось тягостное совещание, некоторые из его участников плакали. Были вызваны еще два старых врача, считавшихся «совестью корпорации». Разумеется, все это были убежденнейшие монархисты, — да в Австрии, собственно, немонархистов и не было. После долгого совещания врачи сообщили Бомбеллю, что при всей своей любви к императору, при всем понимании его чувств и побуждений они не могут исполнить переданное им желание.
Разумеется, Франц Иосиф руководился не одними соображениями «приличия». Главный для него вопрос был в возможности религиозного погребения. Скоро, по-видимому, из Ватикана было получено разрешение. В правительственной газете появилось официальное сообщение о том, что первые сведения о причинах смерти наследника престола оказались неверными: кронпринц Рудольф умер не от кровоизлияния, в минуту душевного помрачения он покончил с собой.
Растерянность австрийских властей особенно сказалась в погребении Марии Вечера. До нас дошел истинно изумительный доклад по начальству полицейского комиссара Габрда, которому было поручено похоронить любовницу кронпринца. В сопровождении другого комиссара, барона Горуна, Габрда отправился на кладбище Гейлигенкрейц, расположенное поблизости от Мейерлинга. Оно находилось в ведении аббата Грюнбока. Кажется, не без труда комиссары получили разрешение на похороны одной скончавшейся поблизости дамы. Из доклада не вполне ясно, знал ли аббат, в чем дело. Тут же плотнику аббатства был заказан деревянный гроб. Габрда послал шифрованную телеграмму в Вену с сообщением, что все готово. Ему ответили шифрованной же телеграммой, что «выезжают».
В 10 1/2 часов вечера с дверей спальной замка были сняты печати. В комнату пошли родственники Марии Вечера, Бальтацци и Штокау в сопровождении полицейских властей. Глаза Мэри были открыты. На теле была только рубашка. Надев на мертвую платье, ее «под руки вывели» из замка на крыльцо и «усадили» в экипаж. Бальтацци и Штокау сели по сторонам от нее, как кавалеры по сторонам дамы. Полицейские заняли место на козлах. Хотя дама была как живая, власти приняли меры к тому, чтобы на дороге никого не оказалось; очевидно, для этого и посылались шифрованные телеграммы. Впрочем, в ту ночь трудно было кого-нибудь встретить: была страшная буря. По дороге одна из лошадей расковалась, ее кое-как подковали; дама ждала со своими кавалерами.
В Гейлигенкрейце тело положили в уже сколоченный гроб, составили протокол. Могильщики отказывались работать ночью, да еще в такую погоду. Могилу вырыли Бальтацци, Штокау и оба комиссара. Баронесса Вечера на кладбище допущена не была. Ей предложили немедленно покинуть Австрию. Она весь день металась по Вене от полицейпрезидента к главе правительства, графу Таафе, от него в Бург. Приютила мать любовницы Рудольфа только императрица Елизавета.
Вероятно, подробности этого погребения стали известны не сразу (в газетах того времени я их не нашел). Они, конечно, вызвали бы негодование в обществе. Император был тут ни при чем — перестарались власти. Франц Иосиф обо всем этом, по-видимому, узнал лишь позднее. Через полгода после мейерлингской драмы генерал-адъютант Паар сообщил письменно баронессе Вечера, что император чрезвычайно сожалеет о горе, причиненном ей «мерами по похоронам ее несчастной дочери», и просил ее принять во внимание «общую неслыханную растерянность на месте катастрофы». Приказ о высылке баронессы (тоже, кажется, не формальный, а данный в виде «совета») был отменен тотчас. Выслана была из Австро-Венгрии только графиня Мария Лариш.
3 февраля к телу кронпринца была допущена публика. Рудольф лежал в открытом гробу; только голова его была закрыта цветами. Еще через два дня с обычным пышным церемониалом наследник престола был погребен в императорской усыпальнице в церкви Капуцинов, — он был в ней 113-й по счету Габсбург. Горе в Австрии было общее. Вся интеллигенция страны связывала с Рудольфом большие надежды: его ум, образование, просвещенные взгляды были хорошо известны, так же как и его редкая даровитость. «Я в жизни не встречал столь талантливого человека, как кронпринц Рудольф, но даже для меня он остается загадкой», — говорил на старости лет его воспитатель, фельдмаршал Латур.
В других странах мейерлингская трагедия вызвала тоже сильное, долго длившееся волнение. Мария Корелли на писала стихи: «Спи, мой возлюбленный, спи! Будь терпелив! Мы унесем нашу тайну под крышку гроба...» Везде требовали «света», расследования, выяснения причин драмы. Уже распространялась и версия политического убийства. Говорили, что в Мейерлингском замке в ночь на 30 января был еще какой- то человек, что он «после убийства» покончил с собой, что его похоронили тайно{175}, — погребение Марии Вечера, конечно, могло только способствовать распространению подобного слуха. Скоро стало известно, что на столе в спальной были найдены прощальные письма Рудольфа и Марии (об этих письмах скажу ниже). Казалось бы, существование прощальных писем исключало возможность версий убийства (а равно и версий непристойных). Однако люди, воспитанные на уголовных романах, утверждали, что письма эти «были подделаны для сокрытия
