знал наперечет – и морды их наглые, неправильные, и следы в снегу. Этот был чужой. Чужой поблизости от пауля – и в мирные времена настораживало, а уж сейчас-то…
Орунг растер в пальцах смерзшийся кусочек настовой корки:
– Свежий, недавно шли. – Широко растопырил большой и указательный пальцы, замеряя след. – Маленький, – в голосе его звучало облегчение. – Не отморозки, значит.
– Правильно говорить – древние великаны эрыг отыры, – наставительно поправил как всегда не любящий неправильностей Пукы. – И вообще их не бывает! Сказки все это! – настойчиво повторил он, уговаривая то ли брата, то ли себя.
– А вот сейчас и узнаем, – бросил Орунг и рванул с места, то и дело наклоняясь к земле и высматривая едва заметные отметины на потревоженном насте.
Мгновение помедлив, Пукы кинулся за ним. Наст хрустел под ногами. Братья бежали бок о бок, то появляясь в лунных лучах, то снова ныряя в глубокую тень. Петляющий меж низкорослых деревьев след уводил их все дальше от недавней стоянки, где при оленях остались Тан и ребята. Выглядел след странно. Иногда чужак явно сторожился, идя верным охотничьим шагом, прячущим отпечатки ног. Потом, словно забывая об осторожности, шагал как попало.
– Кружат они, – пробормотал Орунг. – Заблудились. Их двое. Один что-то несет. Устали сильно.
Не сбавляя шага, братья выскочили на высокий заснеженный берег реки. Последнее время шаман велел брать воду только у самого поселка, и старые проруби намертво затянуло льдом. Река сверкала под луной нетронутой белой дорогой, поперек которой неровной прерывистой цепочкой тянулись следы.
Пукы тяжело уперся руками в колени и со свистом втянул в себя морозный воздух. В боку отчаянно кололо, колени подрагивали, слабость кружила голову. Нет, ну разве правильно, что другим такая пробежка – как плевком на морозе звякнуть, а он едва живой?
– Они не догадываются, что наш пауль рядом! – дыша легко и свободно, будто не он только что мчался по проваливающемуся под ногами насту, сказал Орунг.
Пукы обеспокоенно оглянулся. Позади белым полем слабо мерцал наст с темными пятнами жмущихся к земле сосен. Впереди, за рекой, поднималась череда невысоких скал, похожая на обломанный гребень какой-нибудь великанши.
– Далеко мы ушли, – пробормотал Пукы, стараясь не выдать неприятной дрожи в голосе. Конечно, чужой след у пауля проверить – правильно, но… Может, правильнее не вперед за реку бежать, а назад в поселок – взрослых охотников звать? Сказать это Орунгу он не решился. Еще от него не хватало услышать насчет «в штаны наложил»! Неловко выдавил: – Оленей не видно совсем. И наши там одни остались.
– По Аккаля заскучал? – Орунг фыркнул, сдувая с лица выбившуюся из косы длинную черную прядь. – Или боишься, что они… – Орунг захохотал, – в тундре заблудятся?
Хохоча, он со всех ног понесся вниз по склону. С разбега перепрыгнул на белую речную гладь и, чуть согнув ноги в коленях и балансируя хореем, стремительно заскользил по льду.
Пукы застонал. Никогда он так не умел! Никогда! Это Орунгу все просто, а у него крутой спуск вызывает настоящий ужас – когда тело вдруг начинает бежать быстрей ног, и ты летишь кубарем, впечатываясь лицом в твердую, как скала, поверхность реки. Пукы застонал еще раз – и взял разбег.
Получилось! Лед больно ударил в ступни, Пукы замахал руками, едва не заехав собственным хореем себе по лбу. Невесть как удержав равновесие, понесся по поверхности реки. Скалистый берег мчал навстречу, ветер трепал волосы. Впереди длинными скользящими шагами подбирался к берегу Орунг. Гладкий, как булыжник, ледяной обломок подвернулся Пукы под ногу. Его волчком завертело на льду. Он беспорядочно замахал руками и рухнул плашмя. Мальчишку закружило, понесло, он на всей скорости въехал головой в снежный покров противоположного берега.
Орунг грустно поглядел на него сверху вниз. Опять соплями, как елка лишайником, занавесится! Опять над ним всем паулем смеяться будут, сопливым-слюнявым дразнить! Он нагнулся и, ухватив брата за ворот старенькой парки, рванул. Вытащенный из снега Пукы затряс головой.
– Быстрее меня добрался, однако, – серьезно сказал Орунг, протягивая брату оброненный хорей. Крепким толчком направил вверх по береговому склону. – Бегом! Чую, спешить надо.
Опираясь на хорей и отплевываясь от набившегося в рот снега, Пукы полез наверх.
Здесь, на другой стороне реки, почти не росло деревьев, лишь острые зубья камней выступали из-под слежавшегося снега. Покрытые сверкающей наледью каменные плиты поднимались все выше и выше, переходя в гигантские валуны у подножья скал. След петлял между камней, словно идущих шатало. Один не иначе как упал, поскользнувшись на обледенелом камне, – снег сбит и разворочен. Видно, второй путник помог товарищу подняться. Через несколько шагов упали уже оба. Кажется, сил у них не осталось, следы торбозов сменились широкой колеей – теперь двое ползли, волоча за собой нечто небольшое, плотно увязанное.
Прыгая с камня на камень, Орунг рванул вперед, как унюхавшая четкий след собака, – прямо к расщелине у подножья темных скал. Исчез, словно растворившись в сгустившемся мраке. Наступила тишина. Казалось, расщелина просто проглотила его. Пукы завертел головой, прислушиваясь. Он был один в черных скалах. Ветер насмешливо посвистывал в камнях.
– Орунг! – шепотом позвал Пукы. Тишина стала еще глубже. – Ну нельзя же Ночью кричать! – страдальчески простонал он. Испуганно озираясь и стараясь даже снегом не хрустеть, подкрался ко входу в расщелину. Сунул голову в сплошную тьму. – Ору-унг!
– Пукы, скорее! Они здесь! – загрохотало навстречу.
– Ох, Куль-отыр! – Пукы отпрянул. Сам себя хлопнул по губам – нашел время и место подземного хозяина поминать! – и, ощупывая на ходу вырастающие с двух сторон скальные стены, опасливо ступил в темноту.
– Пошевеливайся! – нетерпеливо позвал из глубины Орунг.
Расщелина сильно раздалась в стороны. Посветлело – сверху падали бледные лунные лучи, выхватывая из темноты подымающуюся уступами скалу и склонившегося у ее подножия Орунга.
Прижимаясь к камню, под навесом скального уступа лежала… девочка. В первый момент ни Орунг, ни Пукы даже не поняли, что это именно девочка, не старше их самих – таким истощенным было ее лицо и такие страшные, совсем старушечьи морщины залегли у запавшего рта. Смуглое лицо с плоскими скулами и коротким носом белело, почти как снег вокруг. Веки плотно сомкнуты, и только по неровно вздымающейся груди можно распознать, что девочка еще жива. Новенькая светлая парка, подбитая пушистым соболем, изодрана и обожжена. Кое-где ее покрывали размоченные снегом разводы черной копоти, словно девочка побывала в пожаре. К ее боку, глядя на пришельцев отчаянными горячечными глазами, прижимался ребенок постарше – не понять, то ли мальчик, то ли девочка. Завидев стоящих над ними братьев, он только жалобно, без слов, заскулил и попытался спрятаться за девочку. На груди у нее, плотно замотанный в горелую шкуру, лежал совсем крохотный младенец.
– Вы кто? – отрывисто спросил Пукы. – Откуда? Что с вами случилось?
Ответом ему был только новый скулеж. Ребятенок слепо, беспомощно вытянул руки, словно прикрываясь от чего-то невыносимо страшного.
– Смотри. – Орунг нагнулся и отвернул край рваной девчоночьей парки. Провел пальцем по остаткам некогда богатой вышивки. – Из нивхов они, по узорам видно. А что случилось… – Он постарался улыбнуться настороженно наблюдающему за ними малышу. – К вам отморозки приходили? Эрыг отыры? Большие такие мужики, страшные сильно? И еще чудища такие – с длинным-длинным носом? – Он выразительно потянул себя за нос.
На лице ребятенка отразился дикий ужас. Он закричал – долго и протяжно – и ткнулся лицом в одежду девочки, сотрясаясь, как в лихорадке.
Нивхская девочка медленно открыла глаза. Взгляд ее был мутным и бессмысленным, казалось, она вовсе не видит склонившихся над ней мальчишек. Сухие губы дрогнули, и она едва слышно прошептала:
– Чэк-най… Огненный потоп… Рыжий… Рыжий огонь… Твари в огне… Смерть! – и снова провалилась в забытье.
– Все понял? – поднимаясь на ноги, буркнул мрачный, как вода в полынье, Орунг. – Чэк-най сжег стойбища нивхов – а потом и отморозки от тепла из-под земли поперли. – Орунг скривился, как от зубной боли. – Они всегда голодные отмораживаются.
