Элеонора снова остановилась. Она тяжело дышала.
– Может, вы хотите передохнуть? – спросил Андрей. – Мы можем сделать перерыв…
– Нет, нет, я хотела бы продолжить… Так вот. Я стала работать там, в подвале. Они заставляли меня кроить и шить, не кормили, если я не садилась за машинку. Я сначала бастовала, а потом почувствовала, что силы покидают меня, и принялась работать. Мне тут же дали еду – пакет кефира и банку кильки в томате. А еще хлеб… Ящик принес и ввернул в патроны на потолке две мощные лампы – чтобы мне было светлее. И началась моя каторга. Каждый день, без выходных и праздников. Не знаю, по сколько часов, ведь у меня там не было будильника. Если бы я не делала этого, наверное, сошла бы с ума.
Кормили меня плохо: пакет самого дешевого кефира, консервы – кильки в томате, кусок хлеба, чай с сахаром. Одним словом, чтобы только я ноги не протянула. Через неделю я почувствовала, что меня тошнит от такого однообразия, но Ящик смеялся надо мной, говорил, что я и того не заслужила. Каждое утро он приходил ко мне, приносил еду, материю и забирал готовые изделия.
А однажды ко мне в подвал спустилась Капитолина. Она, торжествуя, объявила, что меня ищет полиция как без вести пропавшую… Я проплакала всю ночь, поняв, что из подвала мне уже никогда не выйти…
Однажды у меня появилась подруга по несчастью – Мария Федоровна. Ее тоже затолкали в подвал и даже приковали за ногу длинной цепью к трубе. Я объяснила ей, для чего мы здесь. Она поначалу плакала и причитала, горевала о сыне, отказывалась подходить к машинке, которую спустили для нее в подвал, но женщину поморили пару дней голодом, и она согласилась работать…
Как-то раз Капитолина спустилась к нам и сказала, что менты предъявили ей неопознанный труп, а она с радостью признала в нем меня, свою мачеху. Она сказала, что похоронила этот труп с почестями, так как он сделал ее богатой. Сейчас она готовится вступить в права наследования и теперь одна заправляет в ателье, расходуя мои деньги по своему усмотрению. Я проплакала после ее ухода весь день, а Мария Федоровна утешала меня как могла…
Потом нас в подвале стало трое, потом четверо… Вместе с Аллой к нам в подвал зачем-то спустили собаку. Бедное животное, как видно, тоже не привыкло сидеть на цепи. Ее били, а она скулила и лаяла. Мы с Марией Федоровной требовали, чтобы Ящик не мучил животное, но он только смеялся над нами. Наверное, ему доставляло удовольствие измываться над беззащитными – людьми ли, животным…
Капитолина приходила изредка, все больше нас навещал Ящик. Он заявлялся с обрезком металлической трубы в руках и бдительно следил за нами. Малейшее движение с нашей стороны, и он тут же замахивался на ближайшую к нему женщину этой трубой, обещая раскроить череп. Так что мы особо не рыпались, работали на него и Капитолинку, шили платья, блузки, брюки… Мы шили и шили, и казалось, этой пытке никогда не будет конца… Ящик измывался над нами, говорил: «Работайте, работайте, Изауры мои!..»
Элеонора заплакала. Андрей выключил диктофон и подождал, пока она немного успокоится.
– На допросе гражданка Седельникова, – сказал Андрей, – поведала, что ей не нравилось, что ателье, по ее словам, приносит маленький доход, что в нем работает только одна закройщица и три швеи. Гражданин Коробкин предложил «расширить» бизнес. Они уволили официально работающих женщин, которым надо было начислять зарплату и за которых они платили налоги, а вместо них посадили в подвал вас. Зарплату вам платить не надо, налоги за вас не берут, а прибыль идет! Говорят, ваши изделия хорошо продавались: и стоят не очень много, и качество отменное.
– Гады! Фашисты! – Элеонора всхлипнула. – Их бы самих посадить на цепь, как собак!..
– Посадят, – заверил Мельников. – Не совсем на цепь, но и убежать не смогут. Долго не смогут: статьи у них серьезные…
Мы встали.
– Я должна поблагодарить вас, Татьяна, – Элеонора взяла меня за руку. – Спасибо вам! Вы нас спасли! Если бы не вы, мы бы все погибли. Нас бы там и закопали, в этом чертовом подвале. И зачем только я его купила?!.
Элеонора вдруг разрыдалась. Одна из женщин, та, что читала книгу, позвала медсестру.
Прибежала девушка в коротком халатике со шприцем в руках.
– Что же вы так больную расстроили?! – накинулась она на нас с Андреем.
– Извините…
– Идите, чего уж теперь!
Элеоноре сделали успокоительный укол, а мы, попрощавшись, покинули палату.
В коридоре больницы Андрей сказал:
– Тань, помнишь ту женщину без лица, которую опознавал наш Юрий? Так вот, это, как оказалось, тетка нашего Коробкина Тараса – Коробкина Раиса Егоровна. Похоже, он решил освободить жилплощадь от надоевшей тетушки, которая сделала большую глупость, прописав племянничка в свою квартиру. Своих-то детей у нее не было: старая дева…
– Знаю, – кивнула я.
Андрей посмотрел на меня с интересом:
– Мать, а есть что-нибудь на свете, чего ты не знаешь?
Эпилог
Буквально два часа спустя мы с Юрием сидели в кафе. Заказали бараньи ребрышки на огне, острые крылышки, жареную картошечку и маслята в сметане. В помещении было тепло и уютно, играла музыка, а за окном моросил противный осенний дождь, пытаясь испортить нам настроение.
– Татьяна, спасибо вам! Большое спасибо… Я уже, честно говоря, не надеялся увидеть маму живой.
– Это вы зря, надеяться надо всегда.
Юрий полез в карман за кошельком.
– Татьяна, я хочу расплатиться с вами…
Я тоже не против, подумала я. Юрий положил на стол солидного достоинства купюры. Я убрала их в свой кошелек.
– Завтра я возвращаюсь к себе в Пензу, – сказал мой собеседник грустно.
– Интересно, а у вас в Пензе сейчас тоже идет дождь?
– Идет. Я звонил недавно тете, рассказал, что мама нашлась…
– А ваш дождик такой же противный, как этот?
Юрий посмотрел в окно.
– Наверное… А хотите своими глазами посмотреть на пензенский дождь? – неожиданно спросил он.
– А что, он какой-то особенный? – удивилась я.
– Разумеется! В Пензе все особенное, даже дождь. И вообще, это такой замечательный город! Компактный, уютный и чистый…
– А вот хочу! – неожиданно для себя самой сказала я.
– Тогда завтра едем со мной в Пензу?
– А что, я такая! Едем в Пензу!
