ампутировать. Из-за этого женщине пришлось уйти с работы, не из-за расстояния, которое нужно преодолевать каждодневно.
Услышав, как хлопнула дверь, Маришка подняла глаза.
– Сеня, – протянула она и улыбнулась широко. Во рту у нее не оказалось ни одного зуба. – Вернулся…
Как она узнала его, Лаврентий мог только гадать. По родимому пятну не могла – его не видно за козырьком.
– Примешь? – просто спросил он.
Она закивала. После провела Лавра в кухню, усадила за стол, накормила кашей. Просто кашей, без мясных обрезков. На пенсию инвалидскую не разживешься. И уложила его не на матрас, а на кучу каких-то тряпок. И все равно Лаврентий остался у Маришки. На следующий день купил раскладушку, белье, продуктов на неделю. Он сам не до конца понимал, зачем ему это. Жизнь в мизерной квартирке с безрукой дурочкой и кучей животных, которых еще придется содержать. Наверное, всему виной были воспоминания о том счастливом лете…
Или же благодарность? Ведь Лаврентия никто никогда не жалел. Никто, кроме Маришки.
Первое время жилось трудно. Денег не хватало. Лаврентий перебивался случайными заработками, пока не устроился в дом быта. Тогда Кондрашов еще не знал, что имеет дар обращать в золото все, к чему прикасается.
Открыл он его в себе позже, в конце восьмидесятых, когда страна вступила в рыночную экономику. Лаврентий в последнее время не только чинил обувь, но и изготавливал ее. Началось все с того, что к нему явился постоянный клиент и попросил сшить из двух пар старых сапог «казаки». Лаврентий повертел обувку в руках, прикинул и понял, что сможет это сделать, но придется повозиться. За копейки он работать не любил, поэтому назвал цену, от которой любой другой пришел бы в ужас. Но клиент так мечтал о «казаках», что согласился. И Лаврентий изготовил для него сапоги его мечты.
Потом были другие клиенты и другая обувь. Кондрашову удавалось угождать всем. Спецзаказы приносили ему хорошие деньги, но это был не тот масштаб, о котором он с недавних пор стал мечтать. Лавру хотелось обзавестись своей жилплощадью, купить машину, да не какую-нибудь, а «Кадиллак». Почему именно его, он и сам толком не знал. Хотел, и все.
И решил Лавр открыть цех по пошиву обуви. Снял подвальчик, взял двух подмастерьев и стал производить кроссовки и мужские ботинки. Естественно, изготавливал подделки. Сначала старался повторять оригиналы один в один, потом плюнул и просто ляпал на башмаки лейблы известных фирм. Даже тех, что не занимались выпуском обуви. И деньги потекли рекой!
Лаврентий открыл еще несколько цехов. В том числе один по пошиву элитной обуви. В ней изготавливались те же подделки, только качественные. Их отправляли в столичные бутики. И еще два ателье, в одном строчился откровенный ширпотреб, в другом – качественный товар для все тех же дорогих магазинов.
Это было золотое время! Ни налогов, ни штрафов, только бандитам плати. Все, в том числе недвижимость, распродавалось за копейки. Рабочая сила была дешевая. Спрос на продукцию огромный. Лаврентий всего за пару лет смог купить не только квартиру и «Кадиллак», но еще кучу машин и недвижимости. В том числе за границей. Когда частных предпринимателей поприжали, Кондрашов перевел свое обувное производство в Италию. А одежду стал шить в Китае. В тех помещениях, что купил на аукционах, открыл магазины.
Разбогатев, Лаврентий заскучал. Он так привык бороться за место под солнцем, что просто наслаждаться жизнью не умел. И стал он ставить перед собой новые цели и добиваться их. Он и на бирже играл, и строительством занимался, и открывал точки общепита. Когда ему надоело и это, он начал играть по-крупному. Банкротил, скупал предприятия, дробил, перепродавал. И у него все получалось! Казалось, он наделен особым даром. Тем самым, что был у мифического царя Мидаса.
Но если в бизнесе у Лаврентия все ладилось, то в личной жизни – нет. Он не только ни разу женат не был, но даже не жил ни с кем. Женщины были, конечно, но эпизодически. Когда только начинал свой башмачный бизнес, думал: вот как встану на ноги, приобрету жилье, машину, так сразу и женюсь. В жены возьму крепкую девку из деревенских, молодую, работящую, широкозадую, чтоб рожала легко. Но время шло, ноги крепчали, благосостояние росло, а Лавр так и не нашел ту, кого можно было бы под венец вести. Да и не искал – некогда стало!
В тридцать восемь Лаврентий чуть не женился. На молодой, работящей, широкозадой. Из далекого села привез. Поехал леса смотреть, которые купить хотел, да увидел девушку прекрасную. Шла она по околице. Несла речную воду, чтобы огород полить. Да не в руках ведра держала, а на коромысле. У селянки коса до пояса, лицо чистое, румяное. И сарафан до земли. Кондрашов как увидел красоту эту пасторальную, так и позабыл обо всех делах своих насущных. Остановил машину и к девице бросился – знакомиться.
И уже на следующий день селянка с Лаврентием в Москву ехала. Долго уговаривать красавицу не пришлось. Ни ее, ни родителей. Со столичным миллионером разве кто откажется дочь свою отпустить?
Поселил Лавр девушку в доме своем на Рублевке. Одел в меха, драгоценностями обвешал. Жениться хотел. Искренне хотел. Но, конечно, не мог довериться невесте целиком и полностью. Решил проверить перед походом в загс на моральную устойчивость. Шофера приставил к девушке – чистого Аполлона. Ну она и не устояла. Думала, не узнает жених об этом. Наивная селянка! Так и упустила свое счастье…
Лавр после этого случая как-то сразу успокоился. Решил для себя, что ему хорошо и так: без жены и детей. А вот Маришка переживала. Кондрашов по-прежнему жил с ней. Он перевез ее в Москву, поселил в отдельном коттедже вместе с кошками, собаками и хомяками. Да еще приемник открыл для бездомных животных, чтобы Маришка найденышей не в дом таскала, а туда. Он для нее еще много чего сделал бы, да ей не надо было ничего. Протез, что он выписал для нее из Америки, она не носила. Зубы вставлять отказывалась. Вещи даже из пакетов не доставала, носила привычное старье.
Когда у Лаврентия бывало нехорошо на душе, он приходил к Маришке с бутылкой водки. Они садились за стол, выпивали по маленькой, закусывали пшенкой с мясными обрезками и молчали. Это была своего рода терапия.
А три месяца назад Маришка умерла. И остался Лаврентий без самого близкого человека…
Один, совсем один.
Глава 4
Самуил Штайман
Самуил Штайман был очень мал ростом. Женщинам, с которыми он знакомился, говорил, что в нем сто семьдесят сантиметров. На деле же – сто шестьдесят. Самик ужасно комплексовал из-за этого. И до двадцати семи лет (до такого возраста якобы люди растут) мечтал о том, что вытянется еще хотя бы на пару сантиметров. Но не тут-то было! Достигнув своих ста шестидесяти в двадцать лет, Самуил не прибавил к своему росту не миллиметра. А он так надеялся догнать хотя бы своего брата, тоже низкорослого, но все же не настолько. Марик дорос до ста шестидесяти пяти. Их мама считала, что это нормальный средний рост. И очень гордилась своим «высоким» сыном. В их семье все были маленкими. Особенно мала была мама. Сто сорок пять сантиметров. Дюймовочка. Отец сто пятьдесят восемь. Конечно, им дети казались если не большими, то нормальными. Даже Самик!
Что такое «комплекс Наполеона», Штайман знал не понаслышке. Сам страдал им. Причем в острой форме. Самик с детства стремился к лидерству. Стоя последним на построении на уроке физкультуры, он из кожи вон лез, желая обогнать, обскакать, обыграть остальных. Не имея особой склонности к точным наукам, Самик участвовал во всех математических олимпиадах до тех пор, пока не выиграл одну из них. Еще он играл главные роли в школьных постановках. Ездил на районные зарницы в качестве командира команды. Солировал в хоре, куда его сначала не хотели брать.
Быть первым во всем было тяжело. Приходилось прилагать невероятные усилия. Когда Самик немного повзрослел, он понял: если будет продолжать в том же духе, надорвется. Или хуже того – сдаст позиции. Уступит кому-то пальму первенства. И Самуил, к удивлению большинства, бросил все, что у него
