слышала и продолжала в исступлении крушить стену.
– Мразь!
Наконец она остановилась и, тяжело дыша, уставилась на израненные пальцы.
– Тварь! – Уже совсем тихо повторила она и всхлипнула.
Внимательно осмотрев руку, она слизнула выступившую кровь. Стало легче. Слизнула
еще.
Она продолжала слизывать кровь, с ужасом и интересом наблюдая, как прямо на глазах
затягиваются молодой розовой кожицей глубокие рваные раны и мелкие ссадины.
Прошло довольно много времени, прежде чем она успокоилась настолько, что смогла
оторваться от этого глубокомысленного созерцания:
– Сколько… – голос Осси сорвался в хриплый сип, и она закашлялась. – Сколько до
полнолуния?[1]
«Четыре дня. – Это звучало как приговор, и, видимо, желая его хоть чуточку смягчить, Хода добавила: – Не считая сегодняшнего».
Да, сегодняшний день считать уже не стоило. От него и не осталось уже ничего. Пока
Осси разбиралась тут со своими ощущениями, солнце уже закатилось, и наступил вечер. А
где вечер – там и ночь…
– Тварь! – Опять повторила Осси и повернулась к зеркалу.
Девушку, которая смотрела на нее с той стороны стекла, она узнавала с трудом. Как
давнего знакомого. Как хорошо позабытого родственника, которого не видела много лет, и вот теперь надо было угадать в совершенно чужом человеке родные черты, и уже по
ним понять, кто же это перед тобой. Примерно так. С той лишь разницей, что на этот раз в
незнакомке надо было узнать себя.
Сделать это было трудно, и многое приходилось принимать просто на веру, потому что
изменилось в ней практически все. До самой последней черточки.
Во-первых, бледность. Совсем белым лицо, благодарение Страннику, не стало, но красок
на нем поубавилось изрядно. Такие лица были в моде лет этак двести с лишним назад, а
вот по нынешним временам выглядела Осси несколько нездоровой. А, учитывая порядком
посиневшие губы, так и вовсе можно было решить, что она вознамерилась перенести на
ногах лихорадку или еще чего похуже.
Волосы у нее стали светлее и даже, вроде, немного длиннее, чем раньше. И точно, что
жиже. Теперь они свисали светлой паклей безо всякого намека на прическу и
ухоженность.
Нос стал чуточку тоньше и острее – и, честно говоря, таким он нравился Осси больше.
Щеки немного впали, а от этого скулы стали выпирать сильнее, а лицо, как бы, удлинилось и стало уже. Вообще, все черты стали тоньше и изящнее, а красота ее
приобрела какой-то новый и более хрупкий оттенок.
Глаза… Глаза – это отдельная песня. Они стали ощутимо больше, причем, вроде даже, изменился их разрез, немного вытянувшись вверх и к вискам. Радужка больше не была
белой, а стала бледно-голубой, как небо в очень жаркий день, а сам зрачок, сильно
отливающий в желтизну, довольно заметно вытянулся по вертикали, наподобие
кошачьего или змеиного. Не так, чтобы совсем, но сильно к этому приближаясь. Все это
вкупе, смотрелось весьма неплохо и глаз от новых Оссиных глаз – простите за каламбур –
оторвать было трудно и почти невозможно. Даже ей самой пришлось сделать довольно
значительное усилие, чтобы порвать чары, истекавшие из их отражения.
В целом выглядело все вполне сносно, хотя и сильно непривычно. Жить с этим, во всяком
случае, было можно.
Да… Горло… Никаких шрамов, ран и, вообще, ничего подобного и хоть отдаленно
похожего, на нем не было. От укуса не осталось ни следа, ни, даже, воспоминания. И это
было неплохо!
Всю эту несколько изможденную и чуть попахивающую смертью красоту немного
портили три вещи.
Во-первых, из уголка прокушенной губы – вот откуда появился тот солоноватый привкус
– стекала тоненькая струйка крови. В принципе, это было не страшно, потому, что она уже
подсыхала, да и вообще, ее можно было вытереть. Что Осси и сделала, не раздумывая
использовав для этой цели мягкое белоснежное полотенце.
«Интересно, а кто ему их тут так выбеливал?» – Мелькнула в голове шальная мысль, которая, правда, тут же растаяла в водовороте новых впечатлений.
Второе, что несколько, на Оссин вкус, портило ее новый облик, так это то, что верхние ее
клыки заметно удлинились. Настолько, что теперь даже высовывались из-под губы. Пока, правда, не очень намного, но понятно было, что это только начало.
Леди Кай довольно долго рассматривала свои новые зубки, гримасничая, наклоняя и
поворачивая голову и так, и эдак, но коль скоро поделать с этим ничего было нельзя, в
конце концов плюнула и махнула на них рукой…
Третья неприятность заключалась в том, что отражение ее было, как бы это сказать…
слегка прозрачно. Не то, чтобы совсем, и не очень сильно, но, во всяком случае, контуры
