французов, был необходим для путешествия по Африке. Компактно укладывать содержимое громоздких рюкзаков — это было не для них! Французы были экипированы модными чемоданами — на колесиках, с выдвижными ручками, кодовыми замками и тисненными золотом инициалами дизайнера. Когда я пытался затащить один из таких чемоданов на алюминиевую лесенку, ведшую на крышу, в нос мне ударил резкий запах: крахмал вперемешку с ароматом изысканных духов.
Наконец загрузка была завершена, и Фил со знанием дела накрыл вздымавшуюся гору вещей водозащитным полотнищем и привязал его, а я завел PAX’ов в автобус. План рассадки туристов не был заготовлен заранее, но необходимости в нем и не возникло. Одна группа расселась слева от узкого прохода, а другая справа, подальше от первой, насколько это только оказалось возможным. Фил как заправский пожарный съехал по лестнице — ноги по бокам от перекладин — и присоединился ко мне в передней кабине.
— Боюсь, провести много времени здесь со мной тебе не удастся, — мрачно изрек он, заскрежетав передачами. Мы выехали на автостраду. — Знаешь, девяносто процентов моих клиентов — милейшие люди. Однако, сдается мне, эта партия из разряда оставшихся десяти.
— Похоже, что так оно и есть. Боюсь, ты прав. И что мы теперь будем делать?
— Мы? Слушай, братан, лично мне придется вести этот драндулет. А тебе всего лишь надо следить, чтобы клиенты не скучали! — Фил взглянул на меня и ухмыльнулся, затем опустил окно и выглянул на дорогу. — С этим особых проблем у тебя возникнуть не должно, если вспомнить, как ты зажигал с девчонками в бассейне прошлой ночью.
— Что?! — Я напряг мозг, тщетно силясь вспомнить хоть что-нибудь.
Судьба, похоже, все-таки предоставила мне небольшую отсрочку, ибо когда я посмотрел через стекло назад, то понял, что на большинстве пассажиров все-таки сказался долгий перелет из Европы, — едва ли не все они крепко спали. Немногие сохранявшие состояние бодрствования прилаживали под шеями надувные подушки, меняли батарейки в плеерах или заносили свои возвышенные мысли в новенькие дневники. Одному лишь Небу известно, что они могли поведать на этой стадии.
«Прибыли в аэропорт Кейптауна точно по расписанию, затем долго пришлось ждать этих из Франции. До чего же не повезло с попутчиками…»
«Malheureusement nous пе sommes pas seuls.Сейчас я не осмеливаюсь писать больше, чтобы не увидел кто-нибудь из НИХ. C’estla guerre, mon cher»[16].
И кто знает, что они будут писать, когда путешествие подойдет к концу?
У Фила, настоящего профи, над приборным щитком была привинчена карта Африки, изображавшая ту ее часть, что южнее Сахары. Тонкая фиолетовая линия указывала наш маршрут, на котором были обозначены остановки с датами. И выглядело это как очень, очень долгий путь. И как, черт возьми, я буду следить, чтобы клиенты «не скучали»?
Приклонив голову к огнетушителю, всячески пресекая попытки собственного мозга вырваться наружу через затылок, я закрыл глаза и попробовал сообразить, каким же образом можно разрядить сложившуюся враждебную обстановку. Шутки и анекдоты тут явно не помогут, поскольку, кроме руководителей групп, никто из туристов, к моему удивлению, особыми знаниями английского не блистал. Желая сохранить хоть какую-то часть пороха сухой, я пока еще не сознался, что владею их языками: я опасался, что в этом случае меня просто захлестнет поток жалоб. Французскому я всегда отдавал большее предпочтение — что, впрочем, основывалось лишь на моем первом любовном опыте, — немецкий же мой инструмент, опасался я, немного проржавел и притупился. Проглотив обойный клей, который не пойми откуда взялся у меня во рту, я сделал еще один глоток тепловатой воды и с содроганием — насколько это было возможно при таком пекле — вспомнил тот единственный раз, когда я отважился на эстрадное юмористическое выступление на иностранном языке.
Еще в самом начале моей счастливой преподавательской карьеры кто-то разглядел во мне восходящую звезду и в добровольно-принудительном порядке поручил находить дружеские связи с Францией и впредь отвечать за это. Наш город-побратим представлял из себя маленькое и не особенно-то красивое скопление домиков послевоенной постройки где-то на задворках обширных нефтехимических полей, что окружают Гавр. В тот год сто пятьдесят двенадцатилеток вызвались провести неделю со своими маленькими amis frangais[17]: довольно многообещающее начало международной дружбы. Когда три наших автобуса прибыли к «Плас де л’Отель де Виль», я обнаружил, что мы паркуемся рядом с еще тремя автобусами из теперь уже немецкого города-побратима. Они извергли таких же вымазанных шоколадом и рыгающих от газировки пассажиров, что и наши. Вдобавок неподалеку стоял изящный микроавтобус «мерседес» с кучей немцев на борту: бургомистром и половиной городского совета.
Несмотря на все разногласия и порой имевшие место инциденты с петардами, раскладными ножами и порнографическими журналами, неделя прошла вполне гладко. Я и вправду начал весьма самодовольно похлопывать самого себя по спине за хорошо проделанную работу и уже предвкушал «Fete du Jumelade»[18] — торжественный обед для шишек всех трех городов, входящих в Ассоциацию породненных городов. Лишь пару дней назад я выяснил, что водителем одного из наших автобусов был наш мэр, который теперь находился вроде как в водительском отпуске.
В одиннадцатом часу обнаружилось, что никто из гостей и должностных лиц не владеет всеми тремя языками, требующимися для официального представления и перевода речей, — «за исключением Уилла, — проявил инициативу доброжелательный коллега, — который знает французский и немецкий!» Так что в конце одинаково долгого и плотного обеда, в течение которого я делал попытки сопротивляться заигрыванию одной из немок — водительницы автобуса, затянутой в кожу, да вдобавок еще и любительницы выпить (она почти все три часа настойчиво следила за тем, чтобы мой бокал не был ни пуст, ни полон), — я немного нетвердо поднялся на ноги и обратился к собравшемуся обществу:
— Meine Damen und Herren, Mesdames et Messieurs, Ladies and Gentlemen…
До некоторых пор все шло нормально.
Но затем, в порыве или приливе навеянного алкогольными парами вдохновения, мне пришло в голову рассказать анекдот. Мой любимый! Может, вы его слышали? Vous connaissez peut-etre Vhistoire?[19] В общем так, жили-были…
В сокращенной версии это очень смешная история о двух статуях в парке, мужчины и женщины, которые целых сто лет смотрели в каменные глаза друг друга со своих постаментов. Однажды пролетавший мимо Господь Бог на сутки оживил их. И возрадовались они. «Но, — говорит Бог, — когда я вернусь, вы пойдете назад на свои постаменты без всяких вопросов». «Просто фантастика, огромное спасибо, никаких проблем, как вам будет угодно, Босс, вы — лучший», — отвечают они.
И вот он уходит, однако по возвращении статуй нигде не видит. Ему отнюдь не смешно. И вот, как раз когда Бог уже готов выйти из себя, до него из кустов доносится шуршание, и, опасаясь, что эти звуки вызваны распутством, он прочищает горло, дабы эти двое были в курсе его присутствия. И тут он слышит, как одна статуя говорит другой: «Так, теперь ты держишь голубя, а я сру ему на голову!»
Великолепно.
Английская версия прошла хорошо, за исключением того, что — и это произошло как раз в тот момент, когда я разошелся, — некий неблагодарный коллега довольно громко возмутился: «О, нет, только не это. Уилл всегда его рассказывает, когда немного…» — тут на него зашикали, и под конец я даже сорвал порцию аплодисментов.
Здорово.
Allez![20] Я перешел на французский и, к своему удовольствию, среди бесчисленных бокалов увидел несколько сияющих лиц, благоволивших мне из-за банкетных столов. После концовки о «les pigeons»[21] последовали бурные аплодисменты и крики «Браво!». Все и вправду шло очень хорошо.
Хлебнув как следует из переполненного кубка, чтобы промочить глотку, я заметил, что моя приятельница-водитель заснула. «Tantpis pour elle»[22], — подумал я, вообще-то не к месту, переходя к изложению немецкой версии. Теперь я увидел, что немецкая делегация выпрямилась на стульях и вся буквально обратилась в слух. Бургомистр пихнул своего коллегу под ребра и прошептал:
— Ach,ja, wunderbar, englisch Humor, sehr gut. So wie Benny Hill![23]
