время приходя к убеждению, что всегда жили в таком вот мире рыжевато-коричневых гор и невероятно красных дюн, неожиданно усеянных буйными ярко-зелеными оазисами. Пространство между реками Кусейб и Свакоп — галечные равнины с редкой растительностью, на которых то и дело встречаются островки гор — отдельные останки совершенно иного древнего мира.
В неистовом полуденном зное на горизонте возникают миражи огромных озер, приобретает гротескные очертания одинокий сернобык или пустынный заяц, а во всем остальном долина представляется совершенно лишенной жизни. Это дикий ландшафт бесплодных земель, испещренный лабиринтом пересохших рек, тянущихся к Кусейбу. Хотя такие реки часто остаются сухими годами, после сильных ливней в нагорьях они преображаются в бурлящие массы воды, которые подобно змеям мчатся по песку через бесплодный пейзаж. Мощные потоки вымывают всяческий мусор, который надуло в безводные русла, и трудно сказать, сколько именно времени может течь вода: от всего лишь нескольких дней до сотни с лишним. Озерца в самом сердце пустыни, за многие и многие мили от каких-либо сосредоточий человеческой жизни, обеспечивают водой скитающиеся стада антилоп, горных зебр Хартмана, спрингбоков и даже три стаи бабуинов, которые отчаянно борются здесь за существование.
Мадам Де Ла Розьер справлялась со своими обязанностями из рук вон плохо. Члены ее группы, совершенно не подготовленные к условиям путешествия, только и делали, что жаловались на волдыри от ожогов, укусы москитов, потрескавшиеся губы и неудобства походного быта. Единственное, по поводу чего они пока, слава тебе господи, не скандалили, была еда. С другой стороны, все это не помешало ей зашвырнуть в середину огромной песчаной дюны ужаснейший воблер в виде наманикюренного ногтя, когда у нас второй раз за день лопнула шина. В первом случае пришлось толкать автобус и изрядно повозиться с заводом двигателя, но весьма кстати оказалась немецкая мускульная сила и занятая ими позиция «это- наше-общее-дело». Со стороны французской группы, расположившейся чуть поодаль, время от времени оттиравшей с костюмов воображаемые пятна маслада пританцовывавшей на раскаленном песке, было предоставлено лишь дополнительное воодушевление.
Когда через несколько сотен миль снова раздалось «пффф», взбунтовалась как будто уже вся группа. В который уже раз, содрогнувшись в душе, я принялся всех подбадривать.
— Ну, что ж, подобное частенько происходит в пустыне. И в таких вот путешествиях — это тоже часть приключения.
Фил, откручивая последнюю запаску, чертыхнулся:
— Вот, блин, горстка ленивых мудаков! — да так громко, что я испугался, как бы Вольф Дитер и Мари-Франс не услышали и не поняли его сантиментов.
Я продолжил с удвоенной силой:
— И вот мы здесь! В буше! Ну представьте, как это здорово! Только мы и стихия! А теперь давайте все поможем Филу? Надо ведь ему помочь? Как вы считаете?
Увы, в ответ — лишь тишина да вялые и, возможно, враждебные движения в задних рядах.
— Кто-нибудь слышал анекдот о двух статуях в парке?
Я вновь отважно замахнулся на эстрадное юмористическое выступление на двух языках.
К счастью, когда я дошел до середины немецкой версии — «der Taube» или «die Taube» — Вольф Дитер осознал, что его доблестная армия пребывает на грани дезертирства, и многообещающе воздел зонтик. Не без раздражения, бедные немецкие туристы поняли, что выбор невелик: им остается либо помочь водителю, либо же стоять и обливаться потом. И вскоре мы вновь были в пути, поднимая за собой эту изумительную, ни на что не похожую красную пыль. Да, мы были в пути. Все двадцать два участника приключения.
Свакопмунд — местечко весьма странное. Выглядит словно немецкий городок — да это и есть немецкий городок. Вот только расположенный на юге Африки на побережье Атлантики и окруженный высоченными дюнами да заброшенными шахтами. И все же, когда прибываешь туда, он пленяет. Вдоль золотой полоски берега стоит множество искусно построенных домиков с деревянными балками на фасаде и крутыми готическими крышами. За ними можно обнаружить все достижения современной цивилизации: больницы, школы, супермаркеты и офисы — а также множество «Bierkeller» [36]. И нет ничего удивительного, что сюда пришли поселенцы и основали эту «Siidwest Afrika»[37] — маленькую немецкую колонию у моря. Она красива, за исключением встречающихся время от времени и производящих весьма странное впечатление фотографий в рамках, на которых запечатлены Гитлер и другие нацистские вожди. Фотографии выставлены в кое-каких витринах, которые отражают волны Атлантики, обрушивающиеся на полосы песка, что пересекаются лишь торчащими подобно зубам старинными деревянными столбиками: они некогда служили опорами давно уже унесенным в море рыбацким причалам.
Африканцы, говорящие на безупречном английском — а зачастую это их второй или даже третий язык, — в городах вроде Лондона особого удивления не вызывают, и одно время, проживая в Марселе, я наслаждался певучим вариантом французского, на котором общались мои друзья из Мали и Конго. И тем не менее я был искренне поражен, когда мы уселись за сосновыми столиками на пропитанной креозотом террасе кафе, выходившей на аспидно-серое море, и к нам подошел довольно пожилой и доброжелательный официант и поприветствовал гостей на немецком.
— Guten Morgen, meine Damen und Herren[38], — склонил голову он.
Наши немецкие путешественники немедленно расцвели от удовольствия и не могли удержаться от того, чтобы не взирать на озадаченных французов со снисходительно-торжествующим видом. Вольф Дитер с немалым удовлетворением и с моей помощью перевел меню и порекомендовал различные, несомненно, очень вкусные, но все-таки не слишком уместные в Африке баварские фирменные блюда к вечернему чаю.
Мы провели ночь без всяких осложнений в постоянном палаточном лагере высоко над городком. Поужинали гигантскими порциями пропаренной ароматной кислой капусты в подвальном ресторанчике, что немедленно перенесло меня на пятнадцать лет назад: я вспомнил вечер, который однажды провел в Берлине. Тогда я, помнится, потерял зуб в огромном куске свинины и был вынужден сделать ноги, когда обнаружил, что очаровательная фройлейн, заигрывавшая со мной в баре, оказалась вовсе и не фройлейн. К счастью, в ту ночь в Свакопмунде с подобными проблемами я не столкнулся.
Рано утром, когда первые золотые лучи коснулись гребня Седьмой Дюны — самой высокой песчаной дюны в мире, — мы устало и почти в полной тишине погрузились в автобус и устремились по прямой дороге из города. Вскоре местность превратилась в рыхлую серую долину, практически начисто лишенную растительности и каких-либо других признаков жизни. Путешествие по подобному ландшафту, как мне открылось спустя некоторое время, становится сродни галлюцинации. Виды, которые мы лицезрели через запыленные окна, смахивали на кадры из фантастических фильмов семидесятых годов, снятые через загрязненный объектив. И довольно быстро все мы погрузились в своего рода транс — сон, от которого пробудились лишь через девять-десять часов, когда оказались на петляющем подъеме дороги в столице Намибии Виндхуке.
Поскольку окружающие холмы скрывают пригороды, сам город, население которого хотя и составляет около двухсот тысяч человек, кажется поразительно маленьким, словно игрушечным. Два-три высотных здания, выступающие из сетки улиц — на вид, похоже, три на четыре квартала, не больше, — вставлены меж двухэтажных домов в колониальном стиле — и под жестяными крышами с огромными окнами, выходящими на аллеи. Есть здесь и все внешние атрибуты современного города — международные отели, банки, агентства по прокату автомобилей, пассажи с магазинами, и все это представлялось каким-то неуместным и даже сюрреалистическим, стоило нам лишь вспомнить, каким пустынным было окружение.
Виндхук был основан всего лишь лет сто назад немцами, соблазнившимися рассказами о мифических пластах полудрагоценных камней, которые они вскоре и принялись с энтузиазмом разрабатывать, — драгоценности эти сказочно обогатили многих колонистов. Орудия каменного века, примерно пятитысячелетней давности, и окаменелые кости слонов, обнаруженные в безмятежном зоопарке в центре города, показали, что обильные источники, выходящие на поверхность в этой самой бесплодной части мира, привлекали сюда человека и животных на протяжении уже многих тысячелетий.
Колонисты быстро утвердили в данной местности свои архитектурные предпочтения, и за уличным