Кладбище мертвых апельсинов

одна из трех капель крови, что есть в голове у каждого человека. И если мне станет хуже – смотри, Господи: вот – душа моя, вот – тело мое. Деснице твоей вверяю их, делай с ними, что угодно тебе. Затем проверь, не сбились ли перья в моей подушке в венки. Ведь ты знаешь, я часто тебе об этом рассказывал, такие белые венки из перьев, мы называли их венцы смерти, служат верным знаком скорой кончины. Проведи куском хлеба по моему лбу и кинь его дворовой собаке. Если она съест его – мне еще суждено пожить, а если нет – через несколько часов я умру, потому что смертный пот – более едкий, чем моча, что после смерти хозяина и хозяйки добавляют верным псам в молоко, чтобы, когда их спустят с цепи, могли они прыгать у могилы, выть и наконец сдохнуть. О ты, Пилатом в узилище заточенный Иисус, помилуй нас! О ты, ложно обвиненный Иисус, помилуй нас! О ты, в белых одеждах твоих осмеянный Иисус, помилуй нас! О ты, Иисус, которому предпочли убийцу Бараеву, помилуй нас! Представь себе, лишь вчера я видел тень человека без головы. Белье – был ли это мой саван? – плыло вверх по реке. Плыло постоянно, три часа подряд, пока я, беспомощный, с открытым ртом, тяжело дыша, лежал на спине и услышал сердцебиение прыгавшей по раме зеркала и пристально глядящей на меня летучей мыши. Представь себе дыру в церковной стене. Через нее дьявол пролезал внутрь, и поэтому деревенский поп вместе с прихожанами заделали ее моим черепом. Облатки опускали в чашу со святой водой и вынимали их оттуда с пуповиной Христовой. Огни фейерверка крестами рассыпались в небе. Красный вареный рак, пойманный в реке, лежал на моем перевернутом смертном ложе. Ступени бесконечной винтовой лестницы были сделаны из крышек гробов. Я видел громоотвод и терновый веночек на епископской тиаре, надетой на головку младенца Иисуса. Приди ко мне, сделай из сердца моего святое дитя, оно чисто и никто не может войти в него, кроме тебя, мой возлюбленный младенец Иисус. Моя безглавая тень втыкала верхушку распятия на длинной ручке в могилу моего рано умершего ребенка и трижды стукнула ею по гробу. На лопате могильщика медленно вращался испачканный могильной землей земной шар. Мои члены проплыли через дымоход и, собравшись воедино, начали танцевать. Они валятся, валятся, как камни на улицы. Так свалился и я. О ты, бичами нещадно терзаемый Иисус, помилуй нас! О ты, в насмешку в царскую одежду облаченный Иисус, помилуй нас! О ты, в узилище заточенный Иисус, помилуй нас! О ты, терниями увенчанный Иисус, помилуй нас! Не забудь, что Костлявая время от времени может обращаться в кровососущую летучую мышь. Держи члены мои, бьющиеся в агонии, закрой окно комнаты моей, иначе разобьются стекла. Жители деревни не должны брать список пришедших на похороны голыми руками, а только надев рукавицы. Затем, прочтя его, пусть выбросят его в огонь. Вынеси на свежий воздух простыню, на которой я спал живым, но на которой мертвым мне лежать не пристало, и посмотри, не выстроится ли стая сычей, пролетающая над простыней крестом. Лишь после этого можешь бросить простыню в деревенский колодец, а чтобы смыть тошнотворный трупный запах, выстирай ее куском скипидарного мыла, на котором изображена голова оленя. Чтобы избавиться от трупного запаха, в течение часа обойди весь дом с освященной пальмовой ветвью в руках, однако прежде всего зайди в комнату, где я умер, а также в комнату, где было выставлено для прощания мое тело. О ты, нечистой слюной оплеванный Иисус, помилуй нас! О ты, тростниковой палкой побиваемый Иисус, помилуй нас! О ты, невинно к смерти приговоренный Иисус, помилуй нас! О ты, преднамеренно выданный евреями Иисус, помилуй нас! Если же тебе когда-нибудь придется предстать перед судом в качестве обвиняемого, обвяжись платком, которым обмывали мое тело. Это собьет с толку судью, и он снимет с тебя обвинение. С пола столярной мастерской собери опилки от гроба моего, или, как мы их называли, ангельские локоны, положи их во гроб к ногам моим. Не ходи в магазин ритуальных услуг, а закажи гроб столяру. На Страстную пятницу на кладбище разведи из опилок моего гроба костер. И пусть придут с каждого двора и возьмут из того костра по горящей головешке, чтобы дома разжечь плиту. Скажи Петеру Оберманну, который будет делать мой гроб, чтобы он, если это возможно, не делал бы одновременно с ним пчелиные ульи. Ты, конечно, знаешь, что пчелиные соты похожи на маленькие гробы. Трудолюбивые пчелы прилетят к моим бренным останкам и будут роиться прямо над моей могилой. Но они не должны лакомиться нектаром с белых и красных цветов, растущих на моем могильном холме, ведь я сам должен зацепиться головой за их корни, жевать их и питаться ими. О ты, тяжкое бремя креста несший Иисус, помилуй нас! О ты, у страдающей матери покой отнявший Иисус, помилуй нас! О ты, как агнец на заклание отданный Иисус, помилуй нас! О ты, Иисус, с которого на горе Кальварийской сорвали одежды, помилуй нас! Ту подушку, которую положишь мне в гроб, за несколько дней до моей смерти набей влажной от росы землей с того места, где зарыт Гнедой. Было бы прекрасно, если бы моя голова лежала на этой подушке, из которой пробивалось бы множество пучков травы. Конечно, мне хотелось бы, чтобы подушка, которую положат мне в гроб, была наполнена землей из Иерусалима, но я не смею тебя просить в те немногие дни, что остались до моего ухода, сесть в самолет и с траурными лентами на руках и ногах и джутовым мешком отправиться в Святую Землю. Не забудь, что священник и служки в черных одеждах должны окропить святой водой и окурить ладаном мой гроб, чтобы, когда в него положат мое тело, он был чистым, как Дева Мария. Пусть пара капель ладана упадет в мой гроб и пусть при этом читают «Богородица Дево, радуйся, Господь с тобой, благословенна ты между женами, благословен и плоть чрева твоего Иисус». Чтобы избежать быстрого разложения и чтобы голодные кроты и крысы не обглодали мой нос ине сожрали мои веки, на лицо мне положи платок, смоченный в воде, которой обмывали мое тело. Представь себе меня, лежащего с открытыми глазами и уставившегося в потолок зала деревенской общины во время церемонии прощания, а затем на скользящую туда-сюда крышку гроба, что украшена гниющими раздвоенными ангельскими языками. Снова и снова, целую вечность кряду громко перечисляются все мои грехи, о которых я при жизни не смог прошептать исповеднику, так как был отделен от него жестяным листом с отверстиями в виде крестов. О ты, ногами и руками к кресту прибитый Иисус, помилуй нас! О ты, за врагов своих на кресте молившийся Иисус, помилуй нас! О ты, евреями на кресте осмеянный Иисус, помилуй нас! О ты, разбойником на кресте поносимый Иисус, помилуй нас! Во время трехдневного бдения над покойником положи на мою грудь кусок дерна со скотомогильника на холме, а затем вновь отнеси его и посади там, где он был взят. Если же будешь о моей смерти причитать и взывать к ангелам и чертям с высоко воздетыми вверх руками, то не тычь в бездонное небо пальцами, а надень рукавицы, иначе подобьешь глаза своему ангелу-хранителю, и он не увидит, как ты, один-одинешенек, с корзиной, полной посмертных масок, ступаешь по мосту без черни. Помни о том, что ручей бурлит под твоими босыми ногами. Если ты хочешь не бояться пьяного мужика, когда он грозит тебе окровавленным серпом и испачканной землей косой, то вытащи ржавый гвоздь из моего гроба и, проследив за своим врагом, воткни в след от его ноги, когда он по неосмотрительности ступит на свое поле. Если при жизни он услышит скрип в костях, то почувствует хруст в суставах и душе. Если у тебя заболит зуб, поковыряй гвоздем из моего гроба больной зуб, пока он не станет кровоточить, а потом дедушкиным правилом для кос забей окровавленный гвоздь в абрикосовое дерево возле конюшни. Когда будут выносить мои бренные останки – слово «труп» я произношу неохотно, потому что оно не так красиво, как «мои бренные останки» или, самое подходящее, благородное слово «мертвое тело», – итак, когда мои бренные останки в сопровождении траурного эскорта будут выносить, пойди в стойло и разбуди всех животных. Вся скотина должна стоять, чтобы достойно проститься со мной. Онга и Гнедой – две мои любимые лошади, перекрести Онге звездочку – белое пятно на ее лбу. Пока четыре человека будут выносить гроб с моим телом из дома, нужно, чтобы один из облаченных в фиолетовые одежды служек окурил ладаном всех домашних, Иогля Гандля, Зеппля, Петера, Митце, Воту, Муату, служанок и работников. Холодного мяса, намазанного медом, должно хватить для всех пришедших на поминки, особенно для плакальщиц, для всех тех, кто нес гроб и траурные, фонари, для священника, а также двух облаченных в черное служек. Церемониймейстер должен будет проследить, чтобы в траурной процессии не образовывались бреши, иначе кто-то из жителей деревни скоро умрет, так как эта брешь – место для гроба. О ты, раскаявшемуся на кресте разбойнику рай пообещавший Иисус, помилуй нас! О ты, Иисус, на кресте заботу о матери своей вверивший Иоанну, помилуй нас! О ты, на кресте признавший оставленность отцом своим Иисус, помилуй нас! Проверь, не устали ли лошади, которые тащили телегу с моим гробом на холм, а потом, по цветущей вишневой аллее, на кладбище. Проследи, чтобы на копытах лошадей раскаленными докрасна металлическими прутьями поставили траурные кресты. Если же белые волы не будут к тому времени забиты и проданы, то можешь вместо лошадей запрячь в мои похоронные дроги волов, только проследи, чтобы кучер не стегал их, если они на пару минут остановятся где-нибудь по дороге на кладбище. Особенно обрати внимание, если они остановятся на перекрестке! Кучеру с черным крепом на шляпе нельзя держать в руках обычный кнут, а только обвитый черным крепом прут, взятый из куста орешника, растущего на церковном дворе. Выпей воды из колеи от