Он быстро оделся. На ходу застегивая шинель, побежал к генералу.
Мадер сидел у камина. При появлении Орозова он даже не повернул головы, лицо его оставалось неподвижным. Трудно было разгадать его мысли. С 1912 года он занимается Туркестаном, доставляя много хлопот царской контрразведке. Но в России грянула революция, и Мадер, быстро поняв, что с большевиками шутки плохи, переключился на Китай и 13 лет был советником у Чан Кайши. Потом Токио…
— Вот приказ из Берлина. Поздравляю, тебе присвоено звание лейтенанта.
Ахмат встал на вытяжку:
— Спасибо, герр генерал! Хайль Гитлер!
— А вот… — Мадер порылся в ящике стола, достал другую бумажку. — Вот письмо от Каюма. Поедешь в Берлин. Там есть для тебя дела. Я думаю, что сюда ты больше не вернешься. — Мадер достал из ящика стола еще один пакет.
— Возьми и это, сын мой! Передай пакет лично доктору Ольцше. Он работает в VI управлении Главного управления имперской безопасности. Я думаю, что будет лучше, если мой племянник обратит на тебя внимание. Он недолюбливает Каюма. Будь осторожен. Передай ему письмо сразу, как прибудешь в Берлин. А теперь ступай.
Щелкнув каблуками, Ахмат вышел из кабинета Мадера.
«Происходит что-то непонятное. Меня произвели в офицеры. Мадер сказал, что Каюм хочет дать мне новую должность. Рассказал о своем племяннике Ольцше из РСХА, просил передать ему письмо. Нет, распечатывать его не надо. Уверен, генерал пишет обо мне… Просил, наверное, чтобы Ольцше присмотрелся ко мне и взял к себе на службу…»
Было начало февраля 1943 года. Орозов прибыл в Берлин и направился на Нойенбургерштрассе, 14. Когда он вошёл в приемную, фрау Людерсен положила трубку и вопросительно взглянула на него.
— Орозов, — представился Ахмат и положил на стол удостоверение. Фрау Людерсен взглянула на документ и сказала:
— Прием окончен.
— Я по вызову Вали Каюм-хана.
— Зайдите к начальнику отдела военнопленных, — после некоторого раздумья сухо порекомендовала она.
Начальник отдела военнопленных туркестанцев Лукин Кабулай по существу вопроса беседовать не стал. Объяснил только:
— Господин Вали Каюм-хан занят. Придите завтра. Вот вам направление в гостиницу и карточка на продукты. Да, вот еще что, имейте в виду, туркестанцам после двадцати двух часов по Берлину ходить воспрещено. До завтра.
На другой день президент принял Орозова. Когда он в сопровождении Лукина вошел в кабинет, Вали Каюм-хан поспешно выключил приемник. В этот день украдкой от членов комитета Каюм слушал радио и ждал, что вот-вот прозвучит уверенный голос диктора, сообщающий о грандиозной победе, от которой содрогнется мир. Но вместо этого снова и снова повторялись траурные мелодии по случаю гибели в Сталинградском котле трехсоттысячной армии Паулюса. Каюм-хан встал:
— Я вызвал вас, Орозов, чтобы предложить работу в Туркестанском комитете…
Чаров держит в руках шифровку, только что полученную из Берлина от Орозова. В ней сообщалось, что в один из районов Гурьевской области готовится заброска группы агентов во главе с Кокозовым.
Он нажал кнопку звонка. В кабинет вошел высокий молодой капитан.
— Выясните, когда должен вернуться из командировки полковник Коновалов. Если вернулся, пригласите его ко мне.
Как только Коновалов появился в кабинете, Чаров поспешил поделиться радостным известием:
— Капитан Орозов в Берлине!
— Вот так Орозов… Это наша школа, Борис Федорович!
— Все это хорошо. Но дату заброски Орозов не указал.
— Выходит, не знает. А это может случиться не сегодня, так завтра.
Чаров поднялся во весь свой исполинский рост. Подошел к карте:
— Петр Петрович, ты ведь бывал в Гурьеве?
— Бывал. Сплошная копоть от мазута и комары. Ты же сам посылал меня из Ташкента в Гурьев. — Коновалов подошел к карте. Как циркулем обвел пальцем кружок на карте. — Вот тут мы и накроем Кокозова.
Через неделю в Гурьеве Коновалов присутствовал на допросе Кокозова. Опустив голову, «Кокоз» сидел перед следователем, который уже второй день задавал ему одни и те же вопросы на казахском, русском и немецком языках. До сих пор Кокозов не проронил ни слова.
— Не понимаю, на что вы рассчитываете? — устало вздохнул следователь. Не обращая внимания на его вопрос, Кокозов искоса глянул на Коновалова. Снова опустил голову.
— Мы вас слушаем, — после затянувшейся паузы спокойно произнес Коновалов. — У вас где-то есть семья?
Этот простой вопрос неожиданно вывел Кокозова из оцепенения.
— Я знаю, — начал он по-русски, — буду ли я молчать или расскажу правду, меня теперь все равно расстреляют!.. Но я не изменял Родине и если бы вы не задержали меня, я сам бы к вам явился. Но доказать это теперь уже не смогу…
— А вы попытайтесь.
И Кокозов начал давать важные сведения.
…Через линию фронта всю группу перебросили на самолете с Мариупольского аэродрома… Перед выброской было дано задание: собрать сведения о дислокации и передвижении советских войск, их количестве, вооружении. Группа должна была вести пропаганду среди населения идеи создания «неделимого туркестанского государства»…
…После первого донесения Главному командованию «Зюд» руководитель гаупштурмфюрер СД Феннер планировал переброску в район Гурьев-Эмба еще трех групп. Немецкая разведка рассчитывала не столько на качество засылаемой в советский тыл агентуры, сколько на ее количество. В Москву тут же была отправлена телеграмма: «Из Мариуполя в район Гурьева вылетают три группы во главе с Телегановым, Баскораевым и Наталяковым».
Кроме того, Кокозов назвал лагерь Зандберг, где проходила экипировка диверсантов, засылаемых в советский тыл. В Зандберге была мастерская по изготовлению документов, печатей, военного обмундирования.
Через две недели Коновалов отправил очередную телеграмму в Москву Чарову: «Пришел к выводу, что «Кокоза» можно включить в игру. Делать это надо срочно».
Чаров радировал: «Ваш план о включении Кокозова в игру одобряю. Кокозов должен встретить все три группы».
Только после этого в штаб Главного командования «Зюд» Феннеру была отправлена радиограмма»:
«Обосновались в Гурьеве. Приступаем к выполнению задания. Кокоз».
Неделю спустя из Гурьева в Москву пришла шифровка: «Все три группы обезврежены. Коновалов».
Немецкие войска на советско-германском фронте терпели поражение за поражением. Советская армия упорно продвигалась на запад, освобождая родную землю. В этой обстановке Остминистерство, задуманное как учреждение, регламентирующее жизнь именно оккупированных территорий, неизбежно теряло значимость.
С Остминистерством остро конкурировало РСХА, которое тоже разрабатывало вопросы политики в отношении народностей Советского Союза. Представители комитетов по всем вопросам и особенно об улучшении материальных условий и более сносном обращении с легионерами со стороны немецких офицеров предпочитали обращаться не в Восточное министерство, а в Главное управление имперской безопасности.
