проведению спец-операций. А скрывают это по давным-давно выданной установке: о ком угодно и сколько угодно, если время придет и разрешение будет получено на «разглашение», но Эвальда в «секрете хранить нетленно».
Надо ли задаваться вопросом, почему? Если, всякого навидавшись и наслушавшись, разгадываешь: ничего, по-существу, не осталось неведомого из событий той ночи. Кроме жуть как оберегаемого факта: кто же собственнолично и собственноручно убил Амина?
А знаете, кого еще обошел вниманием корреспондент? Асадуллу Сарвари. Припоминаете связку: Козлов исполняет, а Сарвари прикрывает? Он при штурме не Эвальда загораживает от пуль, а пытается тщательно завуалировать заключительный аккорд чекистского лиходейства в стенах обители, добровольно возлагая на себя навязанный ему грех убийства. В исполнении советского офицера уничтожение Хафизуллы есть убиение беззащитного, больного, полуживого человека. И что важно — иностранного гражданина и на территории чужого государства. А в исполнении афганского патриота, уполномоченного карать и вершить суд, уничтожение диктатора есть акт возмездия. Справедливого. И очень даже логичного. С точки зрения вынесенного сурового приговора от имени народа.
Далее. Противопоставление заметно нервничавшего Бояринова хладнокровному Козлову, заявленное во всеуслышание, — нонсенс в системе Комитета. Признание слабости чекиста, да еще какого, перед обывателем — за такое чужаку крепко надают по его мемуарам, а то и по физиомордии в ясный день, не говоря о темном подъезде. Надо ж было до такого додуматься!.. Умолчу о корректности перед светлой памятью — говорю без всякой иронии — действительно могучего бойца, смелого и отважного. Достойного человека и офицера.
А зачем, спрашивается, мирному моряку, помощнику координатора — генерала Дроздова, быть при пистолете? Который он, понятное дело, не привез с собой из Москвы. И зачем профессионалу-разведчику носиться со «стечкиным» за поясом? Этот пистолет — чаще всего оружие нападения, а не защиты. Из него и очередями, на манер автомата, стрелять можно. Это не стандартный «макаров», которым сподручнее грецкие орехи лущить или с неверной женой отношения выяснять. Что до бронежилета — так их не было у девяноста пяти процентов нападающих. Да и неудобно в нем вершить правосудие. Тем более что и «опознаватели» — Сарвари и Гулябзой — тоже были без бронежилетов. Вы понимаете, о чем я говорю? Эти два человека — самые оберегаемые. Самые бесценные — «литерный груз». Если бы им действительно предстояло идти и вершить «правосудие», то уж, поверьте, их, безусловно, обрядили бы в защитные жилеты, и вооружили хотя бы автоматом, и снабдили бы гранатами — без них при штурме никак не обойтись. Но если такого не случилось, то только по одной причине: афганцы должны были переждать атаку, надежно прикрывшись броней и приставленными к ним телохранителями. И только после всего, когда минует опасность, прийти на готовое. Исключительно для создания видимости личного сведения счетов с диктатором Амином и видимости «народной мести». И лишь только во вторую голову — подтвердить смерть Амина.
Известно, что «зенитовцы» Агафонов и Антонов входили в состав подгруппы Карелина и в ходе штурма по дворцу не метались, а обеспечивали безопасность Сайда Мохаммада Гулябзоя. Блюстители телес афганского функционера церберами состояли при нем, не позволяя товарищу Сайду соваться куда не следует и даже просто высовываться, когда не просят. И сами от него не отлучались, и отважных действий по захвату здания не предпринимали. Они добросовестно выполняли поставленную задачу. Как принято в таких случаях говорить — с честью исполнили свой воинский долг. О награждении бойцов-караульщиков история умалчивает. Не потому, что вообще обошли их вниманием, а по той причине, что внимание это могло оказаться более чем скромным.
Специфика работы Эвальда Григорьевича Козлова, чему он посвятил свою жизнь, — это тайные спецоперации. Он был представителем того сумрачного отдела, сотрудники которого по всему свету расправлялись с неугодными особыми средствами: тюкнуть по голове, небольно кольнуть до самой смерти, неслышно пальнуть, подсыпать в заздравный кубок гадости, что без цвета и запаха. Последнее не столь надежно, как показали «ядовые атаки» на Амина, и не столь верно, как пистолет системы Стечкина или простой в использовании и надежный автомат Калашникова. Потому и заключаю, но в качестве версии: еще в Москве Козлов знал о сути своей миссии и выполнил ее.
Убить Амина не возбранялось никому. Тому же Плюснину, которого спустя три десятка годков метят как «случайного исполнителя». Брошенная граната «по направлению»? Да, есть вероятность случайного поражения, и воспринимается она чуть ли не как извинение за неумышленное убийство. Сам Саша Плюснин, надо полагать, использовался в качестве «громоотвода». Следовало бы не забывать о дырке в черепе Амина как результате контрольного выстрела. Что при осмотре трупа на месте и зафиксировал военврач Велоят, о чем он много лет спустя поведал миру.
Убить Амина не возбранялось никому. Но… Всем, кому не лень и кто доберется, это упование на случай, и полная безответственность атакующих: выйдет не выйдет, да и ладно. А точный выстрел, вмененный приказом конкретному исполнителю, облекает его высочайшей ответственностью и обязывает бойца прежде выполнить приказ, а уж только после этого позволить себе пасть смертью храбрых. Этому обету и следовал Козлов. Высунул ногу из-за «брони» перед подъездом, на землю еще не ступил — и рану осколочную заполучил. Не смертельной оказалась, легкой. Не перешибло кость, травматический шок не хватил, не охладила пыл пульсирующая и гонящая вперед струйка крови, и только вперед. Ответственность — невольная потреба: дойти, превозмогая боль, и во что бы то ни стало, как персонально почетно озадаченному, убить его, нехорошего Хафизуллу.
Замечу, что Юрий Дроздов в последующем озвучил свое личное участие в операции «Шторм» исключительно с позиций выполнения «оперативного задания», то есть в части использования сил спецназа госбезопасности для физической ликвидации Амина. Из идущих в атаку чекистов «его человеком» был Козлов — заблаговременно и не случайно подобранный генералом.
Второй офицер, привлеченный для участия в операции и непосредственно подчиненный генералу Дроздову — старший лейтенант Андрей Якушев. Он служил во внешней разведке Комитета госбезопасности и входил в подгруппу Валерия Емышева. С ним Якушев первым прорвался к центральному входу в здание дворца. Заметьте, первым. Ему чистили дорогу тщательно подобранные, проверенные в деле бойцы под руководством многоопытного офицера из первого набора в группу «А» — парторга Емышева. Юному Андрюше дали зеленый свет, обеспечивая выход на Амина. В том, что старлей не дошел и не выполнил приказа, нет его вины — погиб в бою чекист.
В редких публикациях Якушева выдают за офицера-переводчика. Ничего глупее, пожалуй, и придумать было нельзя. Кому и что переводить, позвольте спросить, в скоротечном огневом бою, сущность которого определяется одним элементом ведения боевых действий — идти на приступ и во время молниеносного жесткого штурма выполнить задачу по уничтожению всех руководителей, начальников, боссов противоборствующей стороны? С кем говорить, скажите на милость, если все они загодя, согласно приказу, «предуготовлены в трупы»? А что до документов, извлеченных из сейфов и изъятых мешками, так эти бумаги изучать будут месяцами в спокойной обстановке, в кабинетной тиши совсем в других местах. На эту нерасторопность и специалистов, и переводчиков хватит с лихвой. На худой конец поговорить о погоде с Амином могли старшие лейтенанты Нуры Курбанов — таджик и Ульмас Чарыев — туркмен.
При упоминании Якушева «в динамике штурма» присутствует неизменное описание: «Погиб от осколков ручной гранаты или от огня ЗСУ во время попытки первым подняться на второй этаж здания». Так вот, что касается второго этажа. Любому бойцу достаточно было только ступить ногой на его площадку, как ему в сию же минуту воздавалось неизменное восхваление, а через четыре месяца — и орден вручался. Одинаковый — Боевого Красного Знамени. Из полутора десятков бойцов КГБ, дошедших до заветного, определенного им в приказе рубежа, того самого этажа, только двое получат орден Красной Звезды: Виктор Анисимов и Александр Карелин. Этот «второй этаж» последовательно повторяем в воспоминаниях почти всех участников событий. И не так бы это мемуарное заимствование коробило и раздражало, если бы авторы незатейливо и незастенчиво пояснили читателю: «второй этаж» — это Амин, это его обитель, его последнее убежище, его бренное тело. А потому и все бойцы, ринувшие в атаку, устремлены были туда, в указанное место, гонимые долгом и приказом…
И здесь уже не столь важно, придавался ли Якушев «Грому», либо он поддерживал «Зенит». И не имеет значения, в какие цвета его мазали. Хотя чаще и гуще — «зенитовским» колером. Куда существеннее, что именно «альфовские» и «вымпеловские» издания, промеж собой шушукаясь и многозначительно
