– Если все пойдет по плану… в пятьдесят третьем году, Иосиф Виссарионович.
Коба заходил по кабинету, бормоча свою вечную присказку:
– Великая мечта… – Потом сказал: – Яйцеголовые – всего лишь обычные люди. С жалкими людскими слабостями. И, чтобы их рвение не иссякло потом, надо хорошо наградить их сейчас. – (Отдадим должное моему другу – награждать, как и убивать, он умел. Тут он был щедр, как подобает восточному царю.) – Итак: Сталинские премии первой степени, чтоб у них было побольше «бумажек»… – (Так он любил называть деньги). – К «бумажкам» добавим почет. Главным создателям в добавку к премии дадим Героя Социалистического Труда. – Еще походил. – Пожалуй, отметим этих главных работников и легковыми автомобилями «Победа». Пусть ездят на работу в личном транспорте… И дадим хорошие дачи под Москвой. Пусть отдыхают… И пусть их дети поступают вне конкурсов в высшие учебные заведения. – Он продолжал ходить, стараясь придумать еще что-то. И придумал! – Дадим право бесплатного проезда на всех видах транспорта на всей территории СССР! Пусть ездят на отдых бесплатно на чем хотят!
Но о главной награде благодарные ученые так никогда и не узнали…
В это время, как я уже говорил, вовсю развернулась антисемитская истерия. Среди создателей атомной бомбы было множество евреев…
Прощаясь с Берией, благодарный Коба наказал строго:
– Этих евреев не трогать. Скажи Абакумову – не дай Бог, если его люди тронут, хотя бы по ошибке. Ответят головой! Это – драгоценные евреи. Осыпай их золотом, давай им все, стращай их, но помни: водородная бомба должна быть у нас первых… А теперь главное, Лаврентий: это наше испытание – секрет. Причем полнейший секрет. Секрет, я сказал бы, номер один. Никакой утечки информации.
Наградил щедрый Коба и меня:
– Поздравляю тебя, Фудзи, ты у нас тоже – герой и будешь ездить на собственном автомобиле.
Я ехал домой. Ужас – вот что я испытывал! Все мои горделивые мысли пошли прахом. Значит, это только начало – впереди новая бомба. Впереди ужасающая гонка бомб. И я никак не мог понять решения Кобы сделать нашу бомбу секретом. Если он хотел унять американские амбиции, если всерьез опасался американской бомбы, следовало, наоборот, немедля объявить о нашей. И мне пришлось впервые понять: Коба не боялся американской бомбы. Но тогда?..
В Кремле Коба лично вручал награды ученым.
Счастливые, осыпанные почестями и деньгами, они почти одинаково благодарили «партию и правительство и лично лучшего друга советских ученых, корифея науки и техники товарища Сталина за высочайшую оценку их скромного труда» и «заверяли», что «отдадут все силы на укрепление мощи и безопасности нашей великой Родины».
Теми же словами поблагодарил и я.
Когда церемония закончилась, он сказал мне:
– Ты теперь, Фудзи, у нас богач, с тебя причитается! Угостишь нас с Лаврентием, бедных грузин? И, если не возражаешь, позовем обмыть твою награду и других членов Политбюро. Пусть порадуются за тебя, Героя труда и моего товарища Фудзи.
Он посадил меня в свою машину, кортеж направился на улицу Горького к знаменитому Елисеевскому гастроному.
(На Ближней был целый погреб грузинских вин, но ему нравилось, что мы, как обычные советские люди, заезжаем за вином в гастроном. Правда, улица Горького выглядела необычно. Точнее, обычно, как и должна выглядеть улица, на которой появлялся Коба. Она стала пустыней. На каждом шагу – милиция.)
Мы вошли в Елисеевский. Магазин-дворец был пуст. Все отделы закрыты, работал только нужный нам винный.
Я купил красное сухое Мукузани, белое Цинандали и любимое Кобой Киндзмараули – по четыре бутылки.
И мы отправились на Ближнюю. За нами ехала машина Берии.
Ужин проходил, как всегда, в Большой столовой. И гости были все те же, теперь постоянные – Маленков, Берия, Хрущев и военный министр Булганин. Но к ним прибавился редкий нынче гость – Молотов.
Еще до ареста Жемчужиной Коба перестал звать его на дачу, но тот время от времени звонил сам, напрашивался. Коба разрешал, и Молотов приходил. И сейчас он сидел унылый, понурый, этакий брошенный верный пес.
Как обычно, комендант дачи Орлов и его помощник Лозгачев на маленьких столиках на колесиках привезли закуски и молодое вино маджари. Поставили на стол и мои бутылки. И обязательные при застольях у Кобы сациви, лобио, мясные салаты, телячьи языки, миски с красной и черной икрой, белую и красную рыбу. Оставив на маленьком столике чистые тарелки и драгоценные хрустальные фужеры, удалились. В гостях у Кобы было принято самообслуживание – чтобы обслуга не слышала разговоры.
Коба был гостеприимен и шутлив:
– По случаю великого события сегодня нас всех угощает новый Герой Социалистического Труда товарищ Фудзи, – объявил он. – Пейте, дорогие товарищи, не стесняйтесь, опьянеть не бойтесь. Опьянеть боится только враг. А вы остерегайтесь пьянеть, если находитесь в гостях у врага. И кушайте вволю, вас здесь
Действительно, рядом с каждым поставленным блюдом лежал какой-то листок. Я с изумлением прочитал: «Отравляющих веществ не обнаружено». И подпись личного врача Кобы академика Виноградова со всеми титулами.
– Видите – не обнаружено, – засмеялся Коба.
Все знали о секретной Лаборатории Х. И все понимали, что эта надпись неспроста, что, вполне возможно, кто-то сейчас получит подарок от Лаборатории… Но гости были закаленные, выслушали Кобу с непроницаемыми лицами. Начали есть и постепенно успокоились. Пошли тосты.
Первый произнес Берия – «За великого товарища Сталина, отца атомной бомбы».
Второй тост был такой же, но его доверили мне.
И тогда Коба сказал:
– Между нами говоря, мне показалось, что у нашего Фудзи душа ушла в пятки, когда он увидел испытание.
– Напротив, Коба. Я был рад. Я подумал, что такое оружие просто исключает будущие войны.
– Может ли такое говорить марксист? Войн не будет только тогда, когда на всей земле установится диктатура пролетариата… Возражай, не бойся. Итак, товарищ Фудзи хочет возразить своему старому другу товарищу Сталину?
– Но теперь мировая война – это гибель человечества, Коба.
– Кто может ответить товарищу Фудзи?
– Он не прав, – поспешил Хрущев.
– Да нет, Никита, Фудзи, друг моего детства, прав. Совершенно прав. Если… – Коба поучительно поднял толстый палец, – не будет использован фактор внезапности. В будущей войне он становится решающим. Хотя, между нами говоря, и в этом случае уцелеет лишь половина человечества. Но если ею окажется прогрессивная половина, это и станет – чем? Концом всех войн! Трусливым капитулянтам это рассуждение, конечно, не по душе. Но подлинным революционерам-ленинцам…
Он замолчал. И тут я вспомнил его любимую постоянную присказку – о Великой мечте! Неужто это и есть… мечта? Кажется, и соратники поняли, о чем сейчас сказал Коба.
Он пристально глядел на гостей.
Тотчас пошли торопливые тосты – за мудрость Кобы, за нашу армию – самую сильную в мире…
Но после каждого тоста произносившего ждал сюрприз. Булганин, поднявшись, снял очки, и во время его тоста затейник Берия ловко подложил их ему под зад. Все хохотали, включая вмиг ослепшего Булганина. Мне даже показалось, что он снял их нарочно. Во всяком случае, вскоре у него на носу оказались… запасные очки! Маленкову, пока он говорил свой тост, подсыпали сахар в вазочку с любимой им икрой. И так далее…
Когда съели закуски, Коба по домофону приказал:
