Яков что-то говорил горячо, возмущенно и даже жестикулировал больше обычного, а девушка молчала, глядела куда-то в сторону и, казалось, вовсе его не слушала. Я хотел свернуть в боковую аллею, но Яков увидел меня и позвал:
— Иди сюда.
Я нехотя приблизился к скамье.
— Знакомьтесь, Поля. Это мой друг…
Девушка подняла на меня недоверчивые глаза, и они мне сразу не понравились: «Злюка».
Я назвал себя. Девушка протянула мне руку. Рука была маленькая, хрупкая, с нервными, тонкими пальцами, смуглая до черноты и очень горячая. Уголек из тлеющего костра, а не рука. Она обжигала почти до боли.
— Садись, — сказал мне Яков. — Знаешь о чем мы тут говорили…
Я не знал и не хотел знать. Я знал только, что третий в таких случаях лишний.
— Ну что стоишь? — снова сказал Яков. Широким гостеприимным жестом он предложил мне сесть посредине. Третий, да еще посредине. Смешно и глупо.
— Спешу, — ответил я на приглашение. — У нас сегодня собрание.
Я был уверен, что Якова рассердит моя явная ложь. А он почему-то поверил мне.
— Собрание? Важное?
— Очень важное, экстренное.
— Что-нибудь случилось?
— Да, случилось. Ну, всего хорошего.
Ни Якова, ни девушку ни чуточки не огорчил мой уход. А я очень огорчился. С горечью думал о том, что, в сущности, все в жизни держится на тоненькой, тонюсенькой ниточке — мужская гордость, женская неприступность, дружба… Мне так хорошо было вдвоем с Яковом. И откуда только взялась эта девушка! Неприязнь к Поле росла во мне с каждым мгновением. Была бы хоть красивой, а то ведь смотреть не на что. Таких невидных чернявых девчонок у нас в Джанкое полным-полно, хоть пруд пруди. А эта, к тому же какая-то старомодная. Вот именно — старомодная. Чего стоят ее черная глухая кофточка с высоким стоячим воротником, ее коричневая шляпка, украшенная черными кожаными цветами. Ужас! Ослеп, что ли, Яшка. На него такие девчонки заглядываются, а он…
Я не знал, куда себя деть от скуки в тот вечер. У меня еще не было никакой потребности в одиночестве, я его просто страшился. Погулял немного по улицам — надоело, попробовал читать — отвратительной, тягучей скукой дохнуло на меня со страниц книги, от чужой, далекой и ничем не интересной мне жизни книжных героев. И я, чего уже давно не бывало со мной, лег спать в половине девятого вечера. К черту Чапичева и его черномазую Полю! Никогда не думал, что мой друг такой легкомысленный. Нашел на кого променять товарища!
Кажется, я едва только задремал, когда раздался стук в окно, нетерпеливый, настойчивый. Кого это еще принесло? Я открыл окно, выглянул. На улице стоял Яков.
— Чего тебе?
— Выдь на минутку.
— Я уже спать лег, разделся.
— Тогда я к тебе, можно? — И, не ожидая ответа, он подтянулся на руках, влез в комнату и порывисто зашагал из угла в угол.
— Сядь, — сказал я ему и подвинул табуретку. — И между прочим, у нас есть дверь…
— Это не имеет значения.
— А что же имеет значение?
— Человек!
— Понятно. Человек женского пола в доисторической шляпке с кожаными цветами. Не так ли?
— Шляпка ни при чем. Поля хороший человек. Ей очень плохо.
— Значит, любовь с первого взгляда?
— Ошибаешься, браток, — спокойно возразил Яков. — Никакой любви нет. Тут совсем другое — пропадает хороший человек. И надо ему помочь.
— А что с ней стряслось? Кто она такая?
— Дело обычное в наше время: Поля — дочь здешнего попа.
— Ты с ума сошел, Яшка!
— Ни чуточки.
— А я говорю, ты спятил. Не хватает только, чтобы об этом узнала Лена Пустовалова. Да тебя вышибут из комсомола, как пробку.
— За что?
— Да что ты прикидываешься дурачком? Это же явная связь с враждебным элементом.
Яков покачал головой:
— Ошибаешься. Поля не враг. Она молодая, она тянется к нашей жизни. Ей, пойми ты, дурная башка, жить хочется с людьми, по-человечески. А в поповском доме ей все пути к жизни отрезаны.
— Вот и я тоже говорю: это враждебный нам мир, Яков.
— Допустим, что враждебный. Согласен, что враждебный. Но человеку хочется вырваться из него. Так почему же не помочь человеку? Разве это не кровное дело комсомола?
— У комсомола сейчас есть задачи поважнее…
— Долдонишь вроде Ленки Пустоваловой, — раздраженно перебил меня Яков. — Конечно, есть задачи поважнее. Но все равно надо драться за каждого человека. И я буду драться за Полю. Руками и зубами буду за нее драться.
— Попадет тебе, Яшка, ой, как попадет.
— Это не страшно. Когда за что-нибудь дерешься, всегда попадает.
Мы спорили с ним до полуночи. Я уже готов был согласиться с Яковом. Сердцем я чувствовал, что он во многом прав, но, видно, характер у обоих был нелегкий. Да и не нравилась мне Поля. Очень не нравилась. Еще не хватало, чтобы Чапичев из-за нее пострадал.
Теперь почти каждый вечер я видел Якова вместе с Полей. Они сидели все на той же скамье, все в той же какой-то отчужденной позе, только опавших листьев между ними на скамье становилось все больше. И Яков все так же горячо говорил о чем-то глядящей в сторону девушке. «Агитирует, — с недобрым чувством думал я. — Убеждает. Борется. Вот чудак». Мне тогда была совершенно безразлична судьба маленькой поповны. Да пропади они пропадом, все эти попы, поповичи и поповны. Какое мне до них дело? А вот Чапичев… Мне его здорово не хватало в те дни. И беспокоился я за него, чудака этакого.
Встречи Чапичева с поповной прекратились так же внезапно, как и начались. Теперь мы снова гуляли по парку с Яковом вдвоем, ходили в кино, в читальню, спорили о книгах. А о маленькой поповне — ни слова. Как-то я было заговорил о ней, но Яков сразу оборвал меня:
— Оставь. Не твоего ума это дело.
В воскресенье, когда мы днем гуляли в парке, Яков вдруг остановился, прислушался.
— Слышишь? — спросил он меня.
— Что?
— Колокола звонят.
— Ну и что же, пусть звонят.
— Пойдем в церковь.
— Это зачем еще?
— Богу помолимся, — усмехнулся Чапичев.
— Тянет тебя к твоей поповне…
Яков пропустил мои слова мимо ушей.
— Ну как, пойдем? — повторил он. — Если не хочется, не иди, я один пойду.
Мы вошли в церковь. Спустя несколько минут Яков, не дав возможности даже как следует оглядеться, потянул меня за рукав:
— Пошли в разведку. Не бойся, не пропадем.
Через какую-то узкую боковую дверь мы вышли во фруктовый сад. Тяжелые поздние яблоки покачивались на пружинистых ветках. В траве желтела падалица. В глубине сада стоял небольшой дом с
