изысканно: черт — умный собеседник и ловкий искуситель Ивана, он же и лакей-соблазнитель в разгульных сценах, и «простой парень» — писарь в суде, знающий всю неправду обвинений Дмитрия и потакающий ей.
Все это позволяет сказать мне о пронзительной правильности и праведной талантливости спектакля «Братья Карамазовы» в театре им. Вл. Маяковского. Увы, в современной театральной России это редкий случай, когда с традицией, культурной и христианской, не борются, ее не отбрасывают или не приспосабливают к мизерным целям, но ее
Сколько раз мы слышали, что «публика хочет» читать исключительно любовные романы и смотреть триллеры с убийствами и грабежами. Но вот взяли и отступили от этих правил — поставили «Идиота» Достоевского, и основная часть телезрителей не пожелала отвлекаться ни на что иное. А теперь поставили «Братьев Карамазовых» — и зал в театре полон, и смотрят все с напряженным вниманием. Словно вдруг очнулись и вновь «узнают себя». Узнают о себе. Ведь, кто сегодня не искушаем и не обольщаем? И где сегодня искать спасения душе человеческой? Где опоры находить, — разве «наше земное», если человека со всех сторон обрезать до физиологических потребностей, нас утешит? Разве даст хоть что-то в «нашем земном» твердые основания для жизни и лишит уныния, депрессии, скорби?
Но быть может, мы начинаем выздоравливать и ищем нормы в искусстве, ищем неосознанно рассказа о глубине души человека после террора показа его голого тела?! Все это так. Как, очевидно, можно предположить, что именно Достоевский сегодня как никакой другой классик способен ответить на вопросы живой души нашего современника. Именно его готовы слушать, поскольку и человек у него «широк» (а наш-то, еще, пожалуй, пошире!) и масштаб страстей, владеющих его героями, как и масштаб власти «извращенных идей», тоже соразмерен нашему (наш и тут больше!). Полный и притихший зал спектакля «Братья Карамазовы» — это неотменимое и неоспоримое утверждение того, что и наш современник после «борьбы за власть, успех и наслаждения» почувствовал, а кто-то и осознал, неодолимую власть над собой вопросов религиозно-нравственных.
«Братья Карамазовы» — это спектакль о ЧЕЛОВЕКЕ, с его телесностью и с его бессмертной душой. И только это оказалось важно! После спектаклей об идеях, после спектаклях об уродах, нелюдях и нежити, после спектаклей о физиологии человека — три с половиной часа идет разговор о полном человеке. И никто в этом спектакле не презирает ни его тела, ни его желаний счастья и любви, а просто напоминают о «некоторых результатах» этих счастий и удовольствий.
Как в живом, органично выращенном художественном произведении, говорящим с нами полнокровными образами, слова «все люди братья» в этом спектакле читаются единственно верно. Они братья во Христе. Тогда «всякий человек за всех виноват». Тогда брат за брата виноват. Тогда понятно, почему Михаил Филиппов, играющий Дмитрия, после ареста идет в зрительный зал и просит у зрителя- народа прощения: «Простите, простите, простите…». Все становится на свои места. Потому как только тут правда. Ведь и интернационалисты говорили, что люди братья (и тоже «все»), только там основа братства была очень уж шаткой — братство часто завоевывалось силой оружия и политическими переворотами.
Зачин и финал спектакля, как это и бывает при органичной режиссуре и по-настоящему театральной драматургии, словно всматриваются друг в друга. Монастырские стены превращаются в стены тюремные с решетками на окнах. В монастырь идут по своей воле, идут спасаться. А вот в тюрьму Дмитрий Карамазов идет по воле закона, и мучительно трудно будет ему превратить в себе эту волю закона в «свою волю» — принять наказание и принять страдание, необходимое для выпрямления души. Ведь и он «хотел убить» отца и кричал об этом повсюду. Разгульная свобода начала спектакля обернулась трагедией, плачем сердечным в эпилоге. В начале Дмитрий с Грушенькой гулял, девичьи песни слушал, цыган назвал — теперь все завершает протяжно-тоскливая песня «Не для меня сады цветут, не для меня Дон разольется…»
Не для нашего героя придет весна… Всё не для него, что тешило так недавно плоть и веселило безрассудную душу. Теперь тюрьма «читается» нами как острог для страстей, узда безбрежному пиру «широкого человека».
Плывет по сцене тоска-кручина, набирает силу песня-страдание. На тюремную койку молча придут и сядут рядом в светлых одеждах все другие герои драмы. И мы теперь словно смотрим на старую фотографию, на прошедшую жизнь, удивляясь силе страстей всех этих людей. Здесь один соблазнил другого, близкий — близкого, соблазнил любовью, мыслью, чувством. Тут все вспомнят о своем злом сердце и о своей вине. Митя Карамазов за всех них идет на каторгу.
Все люди братья… И каждый виноват за всех…
2003 г.
Чичикова пожалели…
Сергей Арцибашев поставил на сцене Московского Академического театра им. Вл. Маяковского «Мертвые души» Н.Гоголя в двух томах. Пьеса Владимира Малягина.
Кафедру русской культуры, с которой взял на себя труд говорить и Николай Васильевич Гоголь, много раз пытались реформировать: то обтягивали красным кумачом и писателя рядили в одежды трибуна и общественного пропагандиста, то искусно «подпиливали опоры», чтобы потом объявить, что «кафедра сгнила», то манифестировали от имени Гоголя, что Россия — страна пороков, а герои Гоголя — олицетворяемые ими страсти и грехи человеческие. И такой России нужно стыдиться… Но ни к первому, ни ко второму, ни к третьему спектакль театра им. Маяковского не имеет отношения. Он — о другом, и с другими целями поставлен…
Черная цилиндрическая конструкция захватывает собой почти все пространство сцены. Она — символ мира в его вечном движение. Она — огромное колесо судьбы, втягивающая или исторгающая из себя героев. Но это словно и сама Россия проплывает перед взором зрителей — то снизу доверху горят огоньки-окна, а в них поют люди (музыка Владимира Дашкевича, текст песен — Юлия Кима). И
