впадинки, формируя закругления и вылепливая морщинки, интимные и сокровенные. Я добавляю с одной стороны и убираю с другой… Здесь — уменьшаю… Там усиливаю… Я создаю и разрушаю… Я уничтожаю все и все начинаю заново…
Последний раз я проверяю соединение костей из молибдена, натяжение стальных проводов, примыкающих ко всем частям тела, эластичность и упругость вольфрамовых пружин, встроенных в мышцы, главный гироскоп и электронный мозг. Кажется, все работает нормально. Инсталлятор знаний на месте, все разветвления на месте, все в порядке.
Жму пальцем на кнопку. Щелк! Ну вот и свершилось! Я слышу, как закрутились колеса механизма. Процесс охватывает все его части, и машина оживает!
Синтетическая жизнь вливается в тело, начинающее остывать. Боже, как же ты прекрасна, мой ангел! Ты дрожишь, ленивая и сладострастная в своей невинности. Твои бедра трепещут, твоя грудь набухает и напрягается, твои губы двигаются, руки дрожат…
Я ласкаю твои щеки, глажу твои волосы. Твои глаза открываются, взгляд с удивлением останавливается на мне, твой рот что-то шепчет, и ты замираешь в нерешительности на пороге сна. Ты выпрямляешься, садишься и улыбаешься. Потом ты встаешь великолепная, волнующая, романтичная. Ты выходишь из ящика, легкая, подвижная и по-кошачьи проворная. Ты смотришь на меня и улыбаешься. А я — я замираю на месте, как очарованный ребенок.
— АРАБЕЛЛА!
Я до сих пор не знаю, почему создал эту псевдо-Арабеллу. Сейчас я понимаю, что она была всего лишь куклой, автоматическим манекеном, обыкновенным созданием из металла и пластика с вечной синтетической улыбкой. Простой робот, хорошо смазанный и отрегулированный. Бесчувственный и равнодушный механизм. Просто машина!
Мне трудно называть ее Арабеллой. Для меня произнести это имя, обращаясь к гуманоиду, значит совершить кощунство, святотатство. Но это имя уже отпечаталось в ее микросхемах и мозговых цепях, и это единственное имя, на которое она отныне согласна. И все же, по возможности, я стараюсь не называть ее этим именем.
После того, как она познакомилась с остатками корабля и хижиной, выстроенной мной посредине поляны, я предоставил ей этот день, чтобы она могла заняться собой: привести себя в порядок.
Она скроила себе платье из дрянной материи, входящей в состав груза корабля. У нее получилось довольно неплохо, хотя Арабелла, без сомнения, сделала бы это гораздо лучше. На мой взгляд, платье должно было быть менее строгим, более веселым и более декольтированным. Оно должно было бы иметь кружева и легкие складки. Больше изящества и легкомыслия. Весь этот шик, которого — увы! — лишено платье гуманоида.
Готовила она неплохо, но могла бы и лучше; и этим утром, когда я открыл глаза, то увидел, что она готовит завтрак.
Много ошибок было и в ее жестах, но я надеюсь, что со временем эти мелкие недостатки можно будет исправить. Она поприветствовала меня своей ласковой улыбкой и поставила на стол чашку дымящегося кофе.
— Доброе утро, Джон. Как вы сегодня себя чувствуете? Хороший денек, не правда ли?
Я морщусь.
— Мне хотелось бы, чтобы вы перестали обращаться ко мне по имени. “Господин Кларк” кажется мне вполне приличным обращением.
— Хорошо, господин Кларк.
Какая фамильярность! Я уверен, что Джо надо будет пересмотреть и перепроверить системы, отвечающие и регулирующие воспитание этих “многоцелевых” роботов.
— Присядьте-ка на минутку. Нам совершенно необходимо раз и навсегда определить отношения между человеком и андроидом или, более точно, между человеком и гуманоидом Ф, каковым вы и являетесь. Я хочу, чтобы наши отношения были четко определены.
— Я выполняю все ваши приказы. Пункт 1, меморандум 28.
— Я говорю об основных законах роботехники. Пункт второй и следующий: робот ни в коем случае не должен идти против своего хозяина. Он должен слепо выполнять его приказы, если только они не противоречат человеческим и социальным законам. Третий…
— Но здесь, господин Кларк, это не имеет смысла, так как мы одни.
Какая бесцеремонность! Я продолжаю со вздохом:
— Пункт третий предусматривает, что гуманоид Ф должен заботиться как о своей безопасности, так и о безопасности своего создателя. Четвертый предусматривает элементарные правила вежливости и приличия. Например, никогда не прерывать разумное существо, когда оно обращается к вам. Я понятно говорю?
Тишина.
— Я понятно говорю?
По-прежнему нет ответа.
— Ну, отвечайте, черт возьми!
Механизм улыбается во весь рот.
— Абзац 128, пункт 512-бис. Гуманоид не обязан отвечать “да”, когда получает от своего хозяина заслуженное замечание. Его согласие выражается молчанием.
Я разражаюсь смехом. Ба, точно, это ведь совсем вылетело у меня из головы. Если бы я не работал долгое время с машинами, то мог бы принять эту реплику за остроумное высказывание, окрашенное типично женской иронией.
— Должен вам справедливо заметить, что еще немного, и вы начнете выражаться совсем как Арабелла.
— Но я и есть Арабелла.
— Я говорю не о вас.
— Еще один гуманоид?
— Нет, человек.
— О! Человек, носящий такое же имя, как и я?
— Точнее будет наоборот. Скажем, вы носите имя одной женщины.
— Вы ее знаете?
— Я ее знал, — Какая она была?
— Очень милая… Очень красивая…
— Как я?
— Именно.
— Вы ее любили?
При этом вопросе мои брови хмурятся.
— Маленькая куколка, что вы можете знать о любви? Любовь — чувство человеческое.
— Простой обмен эмоциями электрохимического характера; суть любви может быть выражена геометрическими символами: любовь может быть вызвана простым физическим контактом. Свод правил “Отношения и связи между людьми”, параграф 32.
— Я… я советую вам забыть этот параграф.
— Хорошо, господин Кларк.
Еще одна идея Джо! Черт возьми, теперь я понимаю, почему Джо продает эти механизмы, как булочки, в разные концы Галактики. Какой ужас! Я воспользовался тишиной, чтобы проглотить кофе, но машина возобновила разговор:
— Я хотела бы, чтобы вы поговорили со мной об Арабелле.
Неожиданно кровь бросилась мне в лицо и я рассердился; боже, как эта машина раздражает меня!
