— Вы будете у нас проводником, но не вздумайте предать — это будет дорого вам стоить.
— Ага! Я должен без помех привести вас в Фонтенбло.
— Сколько на это уйдет времени?
— Самое большее полторы недели.
— Ну, скажем, две недели. Вполне возможно, что некоторые слишком любопытные личности время от времени будут прерывать наше путешествие. Я предупреждаю вас, что в этих случаях придется орудовать шпагой.
— Я тоже буду действовать своей.
— Как это? — спросил Мистуфлет, удивленный воинственной реакцией капуцина.
Тот, словно застыдившись, потупился, а потом пояснил:
— Видите ли, поскольку нам придется быть вместе, то я должен признаться. Я нс монах. Я никогда им не был. Пока я лежал здесь связанным, в углу, я подумал, что бог покарал меня за грехи и особенно за то, что я хотел исповедовать заключенных, не имея права этого делать… Но я голодал и, переодевшись монахом, проник в монастырь, где получил и кров, и стол. Когда я узнал, что губернатор Пиньероля собирается дать ужин, то я подменил капеллана и… Но, — добавил он, словно извиняясь, — сознаюсь — я хотел открыть заключенным обман, чтобы они не верили в отпущение грехов.
Мистуфлет едва не расхохотался, слушая его странные рассуждения.
— Ну, друг, и мошенник ты, — заметил он.
— Да, что касается меня и моего плутовства, то оно полезно. Раньше я попрошайничал на дорогах и если кто-нибудь отказывал в милостыне, то я показывал ему дуло своего пистолета. Это давало отличные результаты.
— Я вижу, друг, ты привык к такому классу сражений, но мы не бандиты и такими делами не занимаемся. Так что тебе придется сдерживать свои порывы и стать честным, чтобы потом не пришлось сожалеть. А теперь скажи мне, как тебя звать?
— Онэсим.
— Ладно, Онзсим, вместо этой одежды, в которой ты хотел обмануть Сен-Мара, надевай сапоги и камзол нашего дорого друга Росаржа. Камзол сшит из превосходного сукна. Возьми его шпагу. Чудесная сталь.
И запомни все, что я тебе сказал. Если же ты окажешься предателем или подлецом, я, как цыпленка, придушу тебя вот этими руками. Слушай: сегодня ночью мы отправимся в путь и до утра нужно добраться до гор и там подыскать какое-нибудь надежное убежище.
— Я знаю одно.
— Ладно. Днем будешь стеречь лошадей, обновишь запалы в пистолетах, подготовишь наше снаряжение и приготовишь поесть… и выполняй малейшее желание этой девушки. Ты должен любить ее, как отца… который никогда не хотел стать капуцином. Ты понял, Онэсим?
— Да, господин.
— Называйте меня просто месье.
— Да, месье.
— Ладно. Поскольку делать тебе нечего, то почисти мне сапоги.
Пока Мистуфлет договаривался с проводником и слугой, Ивонна направилась в сторону нижней башни. Неожиданно глаза у нее широко раскрылись, а лицо из бледного стало белым. Среди трупов, висевших на башне, она опознала своего господина, графа де Еревана.
— Негодяи! — простонала она. — Убийцы!
Фариболь, благоразумно следовавший за ней, спрятался за кустами.
Неожиданно Ивонна стала пятиться назад, вытянув руки вперед, словно хотела уйти от какого-то ужасного зрелища. Не издав ни звука, она упала на краю рва.
Фариболь поспешил к ней на помощь и в свою очередь был изумлен и поражен. За железной решеткой в окне монсеньера Людовика показался страшный призрак. Фантастическое существо, чье лицо закрывала чудовищная железная маска, помахало ему рукой.
— Это он! Это он! — пробормотал Фариболь. — Ах бандиты, негодяи!
Одним прыжком он оказался около Ивонны и, издав глухой вопль бешенства и злобы, сгреб ее в охапку, словно ребенка. Спустя два часа, вечером, Ивонна пришла в себя. Фариболь и Мистуфлет, стоя на коленях около нее, оказывали ей помощь. Бедная девушка хотя и пришла в сознание, но выглядела очень больной. У нее началась сильнейшая лихорадка и она совсем ослабела.
— Мистуфлет, — проговорил Фариболь, — больше здесь оставаться нельзя, каждую минуту нас могут заподозрить.
— Патрон, эта бедная девочка не вынесет путешествия верхом.
— Если нужно, понесем се на руках. Сможем ли мы этой ночью добраться до какой-нибудь горной деревушки, где бы больная могла отдохнуть?
— Да, месье, — ответил Онэсим. — Есть одна, в трех часах пути отсюда.
— Мистуфлет, иди за лошадьми.
Спустя четверть часа они уже двигались в гору, ведя лошадей на поводу. Онэсим шел впереди, следом за ним из предосторожности шагал Фариболь и замыкал шествие Мистуфлет. Он осторожно нес на руках Ивонну.
Со страха или же от удовольствия возвращения к приключенческой жизни, но Онэсим верно выполнил свои обещания и благодаря ему беглецы спрятались от своих кровожадных преследователей. Они добрались до Гренобля, оттуда направились в Лион, но на пути к Дижону состояние Ивонны, несмотря на все старания ее спутников, резко ухудшилось.
В этот день ее нес на руках Фариболь. Ивонне было так плохо, что она потеряла сознание. Заметив, что голова ее бессильно откинулась назад, Фариболь вскрикнул. Осторожно и чуть не плача он опустился на колени и осторожно положил ее на землю на обочине дороги. Быстро подошли его спутники. Мистуфлет пощупал пульс и воскликнул:
— Жива! Слава богу! Пульс еще бьется.
— Бедная мадемуазель едва дышит, — сказал Онэсим. — Я отдал бы свою правую руку, чтобы спасти ее. Бедняжка! Такая добрая и такая красивая!..
Мистуфлет поднялся и осмотрелся.
— Ага! — воскликнул он. — Там я вижу дом! Возможно это постоялый двор.
— Тысяча чертей! — поднимаясь с земли, выругался Фариболь. — Я знаю этот дом. Ты разве не помнишь Ла-Корону?
— Вот так да! Боже мой! Значит, здесь тот самый замок, на расстоянии двух выстрелов из мушкета!..
— Гром и молния! Замок графа де Бревана… А река невдалеке — это Армансо! Черт побери! Нужно спешить туда, чтобы спасти мадемуазель. Ведь там живет ее мать, она могла бы помочь.
Забыв про усталость, они почти бегом двинулись по пыльной дороге.
Покинутый замок медленно разрушался. В парке колючий кустарник и ежевика разрослись так сильно, что закрыли аллеи. Но столб беловатого дыма спиральками поднимался над крышей фермы, где родилась Ивонна. В зале на первом этаже, сидя перед очагом, пожилая женщина медленно пряла пряжу. Перед ней на скамейке сидел мужчина лет сорока, преждевременно состарившийся, возможно, от страданий и болезни.
Старинные часы медленно пробили шесть раз, нарушая тишину шумом своего ржавого механизма.
Мужчина поднялся и проговорил:
— Уже шесть! Если вы не против, мадам Жанна, я приготовлю ужин и пораньше лягу спать. Я уже немолод и хочу утром пораньше пуститься в путь.
— Все-таки вы решились на это путешествие, господин де ла Барле?
— Даже очень.
— А ваши раны?
— Они уже зажили.
— Не совсем, господин де ла Барре.
