Сети

взаимоисключающими. И в Ланц ли он ее везет? Да какая разница! Если нет, еще и лучше. Не придется возвращаться к унылой монастырской жизни, юлить и выкручиваться перед батюшкой Адрианом – Марго до сих пор не придумала оправдания своему побегу. Не придется слушать проповедей, после которых она готова провалиться сквозь землю от стыда и чувства вины. Не придется сносить похотливые взгляды Пауля и значиться у него в невестах. Вдруг Морган заставит ее переспать с ним? Странно, но эта мысль не была пугающей; мало того, живот отозвался на нее спазмом – болезненным, но дьявольски приятным. Марго пустилась по волнам воображения, смакуя, как это сильное тело наваливается на нее, распластывает по земле, как большие горячие руки стаскивают с нее штаны и раздирают рубашку, сжимают ее груди и попку, как он втискивает бедра между ее ног… Он привезет ее в разбойничий лагерь и сделает своей… Любовницей? Прислугой? Промежность наливалась горячей тяжестью, которая, пульсируя, растекалась по животу и бедрам. Она не станет сопротивляться, позволит ему делать с собой все, что он захочет.

«А хочет ли он? Способна ли эта каменная глыба кого-либо любить и что-либо чувствовать?»

С разбойниками было бы весело. Кочевая жизнь, трапеза у костра, каждый день приключения и свобода, свобода, свобода. Зарабатывать на жизнь грабежом, безусловно, грех. Но кого в первую очередь грабят? Торговцев. Кое-кого из них совершенно нелишне проучить. Батюшка Адриан говорит, торговцы бывают двух типов – жулики и грабители, третьего в природе не существует. Выходит, разбойники делают доброе дело – лечат, пусть и с переменным успехом, их души от страсти сребролюбия. Грабители грабят грабителей. Чаши весов уравновешиваются. Да ведь ей и не придется самой освобождать торговцев от нечестно нажитого богатства – это мужское занятие. А она бы вкусно кормила своего атамана, заботилась бы о нем, стирала бы и чинила его одежду, вязала и шила бы для него. Быть может, он со временем полюбит ее и женится на ней? Иштван со всеми его подозрительными магическими дарованиями не стоит и ногтя этого парня.

Они углубились в чащу, конь перешел на шаг, и сладкие грезы Марго развеяло совершенно отчетливое ощущение, что за спиной сгустились тучи и сейчас она получит втык.

– У тебя непревзойденный талант влипать в неприятности, – прошипел Морган.

– А у тебя – выбираться из них, – парировала Марго в надежде отвести от себя карающий меч. – Признайся, ты не рыбак и не торговец. Ты разбойничий атаман!

Марго почувствовала, как его грудь дрогнула от беззвучного смеха.

«Засмейся! Ну засмейся же! Я хочу услышать твой смех!»

Морган не засмеялся.

– Этот священник… Он знает моего отца. Кто бы мог подумать. Он меня опознал. Если бы не ты… Ты так ловко все провернул! Как ты догадался, что я влипла?

– Никак. Ты ушла и пропала.

– Там, в храме, меня не покидало ощущение, что ты стоишь рядом. У меня бывало так с Иштваном – я иногда чувствовала его на расстоянии. Помнишь, я говорила про дуновение ветра? Это оно и есть: ощущение, будто человек рядом, хотя он далеко.

Морган тяжело вздохнул, почесал затылок. Узел затягивается. Чем дальше, тем сложнее и противнее врать этому милому доверчивому котенку. Надо признаться. Признаться прямо сейчас и оставить наконец этот проклятый булыжник на дороге.

«Марго, я тебя обманул. Я Сур».

Извиниться. Объяснить, почему обманул.

– Можно с тобой посоветоваться? – перебила его мысли Марго.

– Попробуй.

– Что мне сказать отцу?

«Хороший вопрос… Нет, парень, вопрос плохой, и тебе придется на него отвечать».

– Смотря какую цель ты перед собой ставишь, – начал Морган неторопливо, пытаясь выиграть время на раздумья.

– Мне надо доказать, что я уже взрослая.

– Хм… – Цель неожиданно оказалась наготове. – Взрослость, дружок, не нуждается в доказательствах. Знаешь, чем взрослый отличается от ребенка?

– Возрастом, самостоятельностью. Взрослый свободен.

– Нет. Взрослый несет ответственность за свою жизнь – за свои слова, поступки, мысли и их последствия. Признает свои промахи, не переваливает вину за собственные просчеты на других, в том числе на воображаемые злые силы. Если хочешь, чтобы тебя признали взрослой, скажи правду.

Марго размашисто обернулась:

– Признаться во всем?!

– Дослушай, прежде чем верещать. Скажешь отцу, что хотела повзрослеть, стать самостоятельной, хотела обучаться магии, и тут…

– Про магию нельзя! Он считает магию дьявольщиной.

– Даже если она излечивает от болезней и спасает жизни? – едко усмехнулся Морган.

Девушка замялась, заерзала.

– Он говорит, излечиться можно, прикладываясь к святым мощам. И церковными способами – постом, молитвой, покаянием, смирением. И травами. Но только если они куплены не у Суров.

– Травы. Замечательно! Ты хотела заниматься травничеством. Очень чистая и благородная цель – готовить лекарственные снадобья. Тебя же Иштван как раз этому и учил, верно? Это твоя заветная мечта, которую ты стеснялась озвучить. И тут подвернулся Иштван. Тайком убежала из страха, что тебя не отпустят. Обязательно покайся! Слезно! Иштван взял тебя в ученицы. А в один прекрасный день ты обнаружила, что он вместо лекарств готовит яды и пытается приобщить к этому тебя. Ты поняла, что он не тот, за кого себя выдает, и сбежала.

Марго долго молчала, грызла ногти – Морган едва сдержался, чтобы не шлепнуть ей по руке. Потом недоверчиво хмыкнула.

– И после этого меня сочтут взрослой?

– Ты просила совета. Я тебе его дал. Принять или не принять – решай сама. Ты же взрослая, так ведь? – Морган не мог не воспользоваться случаем поддразнить ее: она так потешно злится – от души, с чувством и… абсолютно беззлобно. – Обязательно назови его имя. Священники общаются друг с другом, а дурные вести разлетаются быстро. Люди обсуждают гадости гораздо охотнее, чем радостные события. Поползут слухи, что человек по имени Иштван Краусхоффер – опасный преступник. И если он где-нибудь засветится, его сцапают.

– Мне влетит, – вздохнула Марго.

– Вполне заслуженно. Будь я твоим отцом, я бы отделал тебе шкурку так, что ты месяц не села бы на задницу. А потом подыскал бы тебе мужа посуровее и подарил бы ему на свадьбу розги, чтобы он выбил дурь из твоей башки.

Девушка передернула плечами и вскинула голову, обдав Моргана волной аромата распущенных волос; несколько волосинок пристали к его рубашке.

– Отец не станет меня пороть. Он прочтет мне проповедь, а после отправит в келью святого Аммоса и заставит с утра и до обеда читать акафист. Он всегда меня так наказывает. А мне нравится. – Она хихикнула. – Он этого не знает.

Памятуя о своем провале со старцем Азарием, уточнять, что такое акафист, Морган не решился.

– Замуж меня не возьмут, – продолжала Марго. – Даже если я расскажу будущему мужу об изнасиловании, кто мне поверит? Антуан будет все отрицать или скажет, что я сама под него легла. Кто станет доверять недевственнице? Это пятно на всю жизнь. Ты-то сам наверняка на девственнице женился.

Морган закусил губу. Если он скажет правду, Марго ему не поверит – решит, что он хочет ее успокоить; если соврет, то подтвердит ее опасения.

– Тогда живи в монастыре. – «Раз уж вашим идиотам так важна пленка между ног».

Морган перехватил поводья в другую руку и придвинулся ближе к девушке. Ни одна из перспектив – ни замужество, ни монашество – его не радовала. Но монашество… меньшее из зол. Если девчонка не может достаться ему, пускай лучше достанется Богу, чем какому-нибудь крестьянскому олуху, который, придя вечером с поля, будет дышать на нее перегаром и лапать жирными потными руками.