Вторым хвастался рыжий плут — шахматист.
— Ну, с меня бы ты золота не получил, — сказал ему старый плут, — я бы потребовал, чтобы, перед тем как мне выпить море, ты бы остановил все реки, которые в него впадают.
— Да разве ему догадаться! — воскликнул рыжий плут.
Третьим был одноглазый мошенник; он рассказал, как потребовал у купца украденный глаз.
— Как он теперь докажет, что не крал у меня глаза? — смеясь, сказал он.
— Нет! — воскликнул старый плут. — Нет! Я вижу, что зря потратил на вас годы, обучая вас плутовству. Разве так плутуют?! На месте купца я бы сделал очень просто. Я бы потребовал, чтобы у тебя и у меня вынули по глазу, взвесили бы их на весах и посмотрели, в самом ли деле они одинаковы. Что ты на это скажешь?
— Да, худо бы мне тогда пришлось! — ответил одноглазый. — Только купцу это и в голову не придёт.
А купец-то всё слышал и всё запоминал!
На следующий день пришёл он в суд. А нужно вам сказать, что судья в этом городе был такой старенький, что уже плохо слышал и почти ничего не видел. Оттого и процветали тут обман и воровство.
Первым против купца выступил хозяин гостиницы. В одной руке он держал игрушечную корзиночку с золотом, а в другой — договор, который подписал купец.
— Золото? — презрительно воскликнул купец. — Зачем оно мне! В моём городе им улицы мостят. Нет, я хочу получить за своё дерево полную корзину живых блох.
— Это справедливо, — сказал судья. — В договоре сказано: корзину любого товара.
— Но откуда мне взять живых блох! — закричал вне себя хозяин гостиницы.
— Не знаю, — ответил судья. — Но если ты не можешь заплатить купцу блохами, плати ему мешок золота. Таков наш закон.
Вторым выступил плут-шахматист. Он требовал, чтобы купец выпил до дна море или же платил мешок золота.
— Зачем же мне платить? — возразил купец. — Мне как раз пить хочется. Уж лучше я море выпью. Но только перед этим, пожалуйста, останови все впадающие в него реки. Крупные. Маленькие речки и ручьи можно не останавливать.
— Это справедливо, — сказал судья.
— В таком случае я отказываюсь от своего выигрыша! — закричал плут.
— А если так, плати купцу мешок золота, — сказал судья.
Третьим выступил одноглазый плут, который потребовал назад свой глаз. Купец же в ответ потребовал, чтобы у них у обоих вынули по глазу и взвесили эти глаза на весах.
— Это справедливо, — сказал судья. — А первым следует вынуть глаз у того, кто предъявил обвинение.
Одноглазый плут кинулся было бежать, но судья остановил его и потребовал, чтобы он уплатил купцу мешок золота.
Так обманщики попали в ими же расставленную ловушку.
Правда, хозяин гостиницы пробовал наловить корзину блох и даже двух было поймал, но одна тут же скончалась, а другая, напротив, была живой и потому, конечно, от него упрыгала.
Что же до купца, то он скорей нагрузил на своего осла сандаловое дерево, которое чуть было не потерял, на двух других ослов — мешки с золотом и, погоняя животных, что есть силы пустился прочь. Ещё бы! Ведь он спасся благодаря счастливо подслушанному разговору, а не то сидеть бы ему век в тюрьме!
Он шёл и всем, кто встречался ему на пути, рассказывал про ужасный плутовской город — чтобы добрые люди объезжали его стороной.
Когда я кончила сказку, все некоторое время молчали. Наверное, ждали, пока до Васьки дойдёт.
— Если бы этот хозяин гостиницы жил с нами, — сказал Ральф и взглянул на меня, — ему было бы гораздо легче.
— Почему?
— Потому, что с Васьки он без труда собрал бы блох целую корзину.
— Чемодан, — прибавил сын.
— Знаете что, — сказал кот, — уйду я от вас.
— Не обижайся, Вась.
— Безобразие, понимаете. Попался им редкий, понимаете, говорящий кот, так они его воспитывают, они его воспитывают! Душа моя с вами засохла, до того вы меня завоспитали.
— Ты ошибаешься, если думаешь, что ты такая уж редкость, — возразила я. — Говорящих котов на свете было не так мало, многие из них давным-давно описаны в книгах.
— А в каких? — спросила дочь.
— Был такой замечательный немецкий писатель Гофман, он сочинял сказки. Одну из них вы знаете — это сказка о Щелкунчике и мышином царе. Так вот, Гофман написал книгу о коте Муре. Ты ведь, Васька, неграмотный, а кот Мур научился читать и даже писать, а потому написал историю собственной жизни. И все свои переживания сумел описать. Оказалось, кстати, что думает он только о себе, о том, как бы ему прожить получше и поесть побольше.
Он узнал, например, что мать его голодает, пожалел её и решил накормить. Раздобыл селёдку и понёс ей. Но селёдка очень вкусно пахла, поэтому Мур отъел у неё хвост. Потом ещё немножко. И ещё немножко. А потом решил: всё равно осталось так мало и нести неловко, и потому доел остальное.
— А Лукоморье! — закричала дочь. — А кот учёный, который «всё ходит по цепи кругом»!
Ральф посмотрел на меня вопросительно — он ведь не знал Пушкина. Мы ему наперебой рассказали: «Идёт направо — песнь заводит, налево — сказку говорит», и всё это стихотворение до конца.
— А в «Синей птице», — напомнил сын.
Мои дети недавно были в театре и видели «Синюю птицу».
— А там что за кот? — спросил Ральф.
— Там есть не только Кот, но и Пёс, — сказала дочь, — тебе было бы интересно. Как это глупо, что собакам нельзя в театр. Пёс там очень славный и верный, а Кот — предатель, он ведёт детей прямо в царство Ночи. Дети — мальчик и девочка, Тильтиль и Митиль — ищут Синюю птицу, а Кот не хочет, чтобы они её нашли и стали счастливы. Отвратительный Кот!
И тут Васька снова встал:
— Сыт вашими разговорами по горло. Все псы у вас хороши, а все коты плохи? Я ухожу от вас.
— Умираю, — сказала дочь.
Есть у неё такая привычка — ехидно говорить: «Умираю!»
— Куда же ты от нас уйдёшь? — рассмеялся сын.
— У нас тебя кормят, тебе тепло и крыша над головой, — прибавила я. — А так кто тебя накормит? Настанет осень, пойдут дожди, где ты будешь жить? По подворотням?
— Не беспокойтесь, — ответил Васька, — не пропаду. Я уйду в люди.
— А что это значит, ты понимаешь, — уйти в люди?
— Конечно. Я стану человеком.
— А как же ты станешь человеком, скажи на милость?
— Очень просто. Мне один приятель давно это дело предлагал. Что, говорит, в котах ходишь, каждый может тебя ногой ударить, иди-ка ты лучше в люди. Ему знакомые студенты-арабы привезли порошок, ну вроде того, каким халифа-аиста, что ли, заколдовали, этот порошок в людей превращает. Я всё отказывался — ради вас. Всё думал, как вы без меня проживёте, без Васьки-то. Но вы, понимаете, так начали меня воспитывать, что мочи моей больше нет. Я ухожу.
И Васька опять весь собрался, стал вдвое короче и толще и загнул хвост за спину. А потом повернулся и ушёл от нас.
Он — хвост столбом — шёл по просеке, и мы смотрели ему вслед до тех пор, пока он не пропал из виду.
— Туда ему и дорога, — нерешительно сказала дочь.
