Сокровища женщин Истории любви и творений

* * *

Лермонтов был весел и танцевал больше, чем обыкновенно; он пригласил на бал Екатерину Григорьевну Быховец, которую молодежь называла не иначе, как «очаровательная смуглянка» или «очаровательная кузина Лермонтова».

– Кузина, могу ли я ухаживать за другими дамами? – спросил он, протанцевав первый вальс и удивив ее даже тем, что так хорошо танцует.

– Что за вопрос? – рассмеялась Екатерина Григорьевна.

– Во-первых, я пригласил вас; а во-вторых, и сердцем буду с вами, – он загляделся на Иду Мусину- Пушкину, одну из дочерей казачьего генерала Мусина-Пушкина.

– То есть с Варварой Александровной, хотите сказать?

– Да. Еще, в-третьих, у вас недостатка в кавалерах не будет. Тот же Мартынов дважды справлялся у меня, в самом ли деле вы моя кузина.

– Боже упаси, он же глуп! – рассмеялась Екатерина Григорьевна, которая успела заметить, как Лермонтов с приятелями потешаются над Мартыновым, и тетрадь с карикатурами он показывал ей.

– Как все рослые красавцы. Это им идет.

Тут подошел Глебов и пригласил на танец «очаровательную кузину Лермонтова»; затем ее пригласил князь Васильчиков, затем Сергей Трубецкой, затем Мартынов, словно они сговорились против Лермонтова, друзья его.

– Екатерина Григорьевна, я, знаете ли, припоминаю, что видел вас в Москве, – Мартынов произнес фразу, видимо, чтобы сказать что-нибудь.

– Выйдя в отставку, отчего же вы не возвращаетсь в Москву? – спросила она тоже, чтобы сказать что-нибудь.

– Что вам Лермонтов сказал по этому поводу? – вдруг насторожился Мартынов.

– Ничего. А что?

– У него манера все обращать в шутку. Я так привык к жужжанию пуль, что, боюсь, в Москве умереть от скуки.

– Вам «и скучно и грустно»?

– Можно так сказать.

– Это не я сказала, а Лермонтов. Так вы хотите остаться здесь?

– Не знаю еще. Может быть, отправлюсь в путешествие в Мекку, в Персию, куда-нибудь…

– Как Печорин Лермонтова?

– Нет; надеюсь, я не столь отвратительный тип, как Печорин. Благородство для меня не пустой звук.

– Знаете, я не нахожу Печорина столь ужасным, чтобы отзываться о нем с таким ожесточением, как вы.

– Мы ведь все время говорим о Лермонтове. У него страсть делать людей смешными и нелепыми, когда сам он первый смешон и нелеп. Я говорю это по-дружески, как он рисует на меня карикатуры и сочиняет эпиграммы.

– Он поэт…

– Кто из нас не пишет стихов?

– Вы тоже?

– И мое стихотворение о декабристах ходит в списках, как Лермонтова на смерть Пушкина.

– Как! И вы известный поэт?

– Нет, меня никто еще не знает. До сих пор меня занимала война. Моя будущность еще в тумане, который однако уже рассеивается.

– И что вы там видите? – спросила Екатерина Григорьевна и не удержалась от смеха.

В это время музыка умолкла, и Лермонтов подошел к кузине.

– Горца с длинным кинжалом, – произнес поэт по-французски. – Это загадка, которую он нам всем загадал.

Мартынов поморщился, поклонился даме и поспешно отошел.

– Увы! Я была с ним не очень любезна, а вы, Мишель, его вовсе обидели.

– Ну, я же сказал лишь то, что он изображает. На кого же ему обижаться? Впрочем, пусть он потребует у меня удовлетворения.

– О чем говорите, Мишель? Вы друзья или враги?

– Бог знает! – расхохотался Лермонтов. – Но куда интереснее, я вам скажу по секрету, на этом балу нас ожидает одно происшествие. Ведь недаром мы разукрасили грот Дианы, и теперь он имеет вид внутреннего убранства башни царицы Тамары.

– Из легенды?

– Здесь, на Востоке, вся наша жизнь близко соприкасается с небом и с древними преданиями.

– Будет представление? Когда?

– Всех приглашают к ужину. Пусть уходят. В гроте Дианы сойдутся сейчас сто юношей пылких и жен, нет, поменьше, конечно. Идемте.

Ужин был сервирован в аллее под деревьями. Военный оркестр над гротом играл концертную музыку, которая в самом гроте, в тишине, где собрались два десятка любовных пар, несла в себе отзвуки гор, словно из глубин веков. Лермонтов поначалу укрылся, и голос его звучал неведомо откуда:

В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале.
В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна, как ангел небесный,
Как демон, коварна и зла.

Среди присутствующих каким-то образом выделилась одна, которая, как в живой картине, изображала царицу, и все невольно почувствовали себя участниками события, а поэт продолжал:

И там сквозь туман полуночи
Блистал огонек золотой,
Кидался он путнику в очи,
Манил он на отдых ночной.
И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть,
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть.

Из публики, усевшейся ужинать, кое-кто прослышал о представлении в гроте Дианы, и появились зрители.

На голос невидимой пери
Шел воин, купец и пастух;
Пред ним отворялися двери,