родом из Франкфурта, еще не привыкший к ловкому обращению с посудой и извинявшийся за свою неловкость. Как оказалось, на родине у него был магазин.
— Ну, и как во Франкфурте? — поинтересовался Эндрю.
Официант ответил с холодной улыбкой:
— Дома еще стоят, прочные дома, не так давно построенные американцами, дороги тоже никуда не делись, только ушли под лед. Я вернулся во Франкфурт в 1945 году и застал одни руины. Но тогда среди руин кипела жизнь. Теперь же город мертв.
— Вы давно здесь? — спросила Мадлен.
— Три недели, мадам.
— И не жалеете?
— Конечно, нет. Мы живем с семьей в довольно стесненных условиях. Зато у меня хорошая работа. И щедрый «деш».
— Это что еще такое?
Официант улыбнулся.
— «Чаевые» по-местному. Сама зарплата, конечно, невелика.
Вместе с кофе он принес адресованную Эндрю записку. Там говорилось:
— «Айленд-Клаб» — это далеко от отеля? — спросил Эндрю у официанта.
— Недалеко, сэр.
Эндрю показал записку Мадлен.
— Сходим?
— Приглашен только один из нас.
— Это неважно.
— А по-моему, важно.
— Возможно, Дэвид не сообщил ей о твоем прибытии.
— Скорее всего, она просто хочет обсудить что-то личное. Вам наверняка есть о чем поговорить.
— Ты — часть моей личной жизни, — заявил Эндрю. — Частной жизни, хотя и не интимной.
— С Кэрол дела обстоят иначе, — улыбнулась Мадлен. — В любом случае, я хотела пораньше лечь спать. Иди один, Энди. Утром дашь мне подробный отчет.
Эндрю не терпелось скорее очутиться в клубе. Он не видел Кэрол уже несколько месяцев (последняя встреча состоялась по случаю возвращения мальчиков в школу после рождественских каникул), и было очень странно предвкушать свидание с нею здесь, на чужой земле, когда от прежней жизни остались одни осколки, впереди же маячило что-то новое — непонятное, сложное, заманчивое. Он назвал свое имя привратнику, произношение которого выдавало уроженца Франции, и тут же почувствовал вину перед Мадлен, которая в одиночестве разбирает постель в гостиничном номере и о существовании которой он ни разу не вспомнил за последние полчаса.
— Вы найдете мадам в баре, — сказал привратник. — Вот в эту дверь, а потом направо.
Эндрю оказался в круглом помещении и увидел стойку бара. Вокруг красовались заманчивые пейзажи во всю стену. Бар находился в обрамлении снега и льда, оживляемого домиками и башенками. Дальше начиналась водная гладь — сперва кишащая толстыми льдинами, затем чистая, и, наконец, залитая лучами яркого солнца. Кульминация композиции помещалась напротив бара: это были золотые пески и украшенные пальмами берега теплого, беззаботного континента. Здесь и сидела Кэрол, одна за столиком. Направляясь к ней, Эндрю обратил внимание на многочисленных белых женщин и всего двоих белых мужчин. Зато нигерийцев здесь было хоть отбавляй. Шум их болтовни и определял различие между этим баром и аналогичным заведением любой северной столицы.
— Хэлло, Эндрю! — приветствовала его Кэрол. — Рада тебя видеть. Что будешь пить?
— Можно взять самому?
— Нет, это только для членов клуба.
— Ты член?
Она кивнула.
— У них еще остались европейские напитки, но я предпочитаю не смешивать и пью южноафриканский бренди. Приличная вещь.
— Спасибо, — сказал он. — Его и возьмем.
Она подозвала белого официанта и сделала заказ. Глядя на нее, Эндрю оценивал свое душевное состояние. Дрожь нетерпения перед встречей унялась и, к его удивлению, сменилась спокойствием. Кэрол была все так же красива, а новые детали туалета делали ее еще более привлекательной — в былые времена она не стала бы украшать свое платье огромными розами и надевать разноцветные бусы, однако это уже не оказывало на Эндрю прежнего действия, и он наблюдал ее красоту как бы издалека. Эндрю вдруг почувствовал облегчение, и его охватила истома при воспоминания о Мадлен. Существовало два узла, не развязав которые, он не мог пробиться к Мадлен: первый связывал ее с Дэвидом, второй крепил его к Кэрол. Теперь остался только один.
Кэрол кивнула на изображения на стенах.
— Как тебе это нравится?
— Немного жестоко. Во всяком случае, нечутко.
— Этой стране не свойственна чуткость. Кроме того, здесь имеется и практический смысл: здешний народ проявляет склонность облеплять стойку, а эти пейзажи влекут их к себе и заставляют рассредоточиться по залу. Заведение открылось всего неделю назад.
— И ты часто здесь бываешь?
— Время от времени. — Она не стала развивать эту тему. — За последние шесть месяцев клуб пережил как бы второе рождение.
— Довольно-таки безвкусно.
— К этому легко привыкаешь. Мне даже нравится. Теперь здесь делаются большие деньги. Учти, нужно немало денег, чтобы выжить в этой стране.
— Как дети? — спросил Эндрю.
— В школе, в Ибадане. Школа пользуется репутацией лучшей в стране. Белых ребят там раз-два и обчелся.
— Я думал, что это не так важно.
— Не так важно? — Кэрол уставилась на него и расхохоталась.
— Боже мой, Энди…
— И как они там себя чувствуют?
— Надеюсь, прекрасно. — Она заглянула в сумочку и достала письмо. — Вот, взгляни.
Письмо было от Робина. Эндрю пробежал его глазами и вернул Кэрол. Обычное письмо от обычного мальчишки из частного интерната.
— Да, похоже, они счастливы.
— Еще бы! За такие-то деньги!
Он пригубил бренди. Кэрол налила себе ситро. На ее губах играла наполовину любопытная, наполовину оборонительная усмешка.
— Нас провожал Дэвид, — сказал Эндрю.
Она пробормотала что-то невнятное, а потом спросила:
— И как он?
— Ему нелегко. Иначе и быть не может. Но он держится молодцом.
— Бедняжка Дэвид!
