— Они собираются закрыть аэропорт. Правительство переезжает в Вест-Индию. Прочие шишки разбегаются кто куда — главным образом, в южном направлении.
— А остальные? — спросил Эндрю. — Те, кто останутся?
— Им придется выкручиваться самостоятельно, — быстро ответил Торбок. — У головастых ребят, наподобие старины Дэвида, все будет в порядке.
— Как скоро это произойдет? — спросила Мадлен и пояснила, увидев вопросительный взгляд Торбока: — Как скоро закроется аэропорт?
— Я улетаю обратно уже завтра. Приходится рисковать. Я пилот, и то не могу ничего знать наверняка.
— Конечно, — произнесла она пресным тоном, — я понимаю, что вам надо соблюдать осторожность.
Торбок допил свою рюмку, и Эндрю подлил ему еще. Летчик не останавливал его, дожидаясь, чтобы рюмка наполнилась до краев.
— Совсем скоро, — объявил он, подняв рюмку, — я перестану посещать ваш оазис культуры.
— Неужели вы тоже собираетесь остаться в Англии?
Торбок покачал головой.
— Нет. Мне удалось зацепиться в Кейптауне. Там я и осяду.
— Что повлияло на ваш выбор?
— Я — белый, — пояснил Торбок. — Я видел, как белых пинают по всей Африке. Даже тем, кому удалось добраться до высших ступенек, приходится держать ухо востро. — Он усмехнулся. — Я не имею в виду присутствующих. Да и квалификация у меня подкачала. В нигерийской авиакомпании белым дают от ворот поворот. То же самое в Гане и вообще всюду. Возможно, в Южной Африке меня тоже ожидают трудности, но там я по крайней мере могу рассчитывать на нечто большее, нежели место привратника в общественной уборной.
Эндрю понял, что их гость не так прост, как могло показаться на первый взгляд.
— Скорее всего, скоро начнется война, — сказал он. — Южноафриканские белые слишком малочисленны, даже в своей собственной стране.
— Я думал и об этом. Численность — еще не все. А хоть бы и так… — Торбок пожал плечами. — Моя жена умерла несколько лет назад. Детей у меня нет, заботиться не о ком. Так что если разразится война, лучше уж я буду драться за своих. А драться я горазд, будьте покойны! В Южной Африке такие, как я, нужны позарез, несмотря на возраст. Раз у них нехватка людей…
— Желаю вам попасть в десятку, — сказал Эндрю.
— Я постараюсь прицелиться поточнее, — веско произнес Торбок. — Иного выхода все равно нет.
— Выпьете еще?
Торбок покрутил головой.
— Не сейчас — дела. Рад был с вами познакомиться. Хотите что-нибудь передать? — осведомился он у Мадлен.
— А позже нельзя? Вы улетаете завтра?
— На заре. Вылет назначен на семь утра. Я остановился в «Шератоне».
— Попробую найти вас там, — сказала Мадлен. — Спасибо за все.
— Что вы, — отозвался Торбок. — Рад был вам помочь.
Эндрю проводил его до лестницы. Торбок восхищенно кивнул на автоматический лифт.
— Шикарно живете, — одобрил он. — Надеюсь, вы правильно поняли меня насчет Южной Африки. Я с радостью зацепился бы в Лагосе, если бы была хоть какая-то надежда.
— Что ж, все равно желаю вам удачи, — напутствовал его Эндрю.
— Во всяком случае, как бы ни сложились дела, вас ждет страна виноделов.
— Тоже мне радость! Я — любитель пива! Помните «чаррингтонское горькое»? Случается, я вскакиваю ночью в холодном поту от мысли, что мне никогда больше не доведется его хлебнуть.
— Паршивый мир!.. Что ж, до свидания, Питер.
— Привет, Энди.
Вернувшись, он застал Мадлен за уборкой и заподозрил, что таким способом она препятствует возможным попыткам близости. Однако разговору это помешать не могло. Размышляя на эту тему, Эндрю наполнил свою рюмку. Наконец он сказал:
— У него все будет в порядке, ты сама это знаешь.
Прежде чем ответить, Мадлен поправила в вазе цветы — огромные тропические диковины, названия которых он не знал до сих пор.
— Просто ему незачем приезжать, — бросила она через плечо.
— И не к кому. Кэрол теперь сама себе хозяйка. Я тоже в надежных руках…
Эндрю знал, что она имеет в виду: если бы в ее письмах к Дэвиду было больше тепла, если бы она намекнула, что ждет его, он, быть может, принял бы иное решение.
— Не думаю, что он руководствовался подобными соображениями, — возразил Эндрю.
— Тогда какими же?
— Не знаю. Как мы вообще принимаем свои решения? Чего только ни намешано: гордость, неуверенность, страх перед неизвестностью.
— Как будто там все известно! Представляешь, что произойдет, когда рухнет всякое подобие законности?
— Это другое дело. Он ведь большой гордец, верно?
Мадлен уставилась на раскрывшиеся бутоны, беспомощно опустив руки.
— Да, верно.
— По крайней мере, ты теперь знаешь что к чему. Знаешь и о том, какой выбор он сделал. Это, безусловно, важнее всего. Когда человек перестает сомневаться в чем-то, ему легче жить.
Она повернулась к нему и слабо улыбнулась.
— Да, ты как всегда прав. Самое худшее — это неуверенность.
— Ты ему ответишь?
— Думаю, что отвечу. Только попозже, чтобы было время поразмыслить.
Он похлопал ладонью по дивану, и Мадлен примостилась с ним рядом, положив голову ему на плечо. Эндрю обнял ее.
— Знаешь, что я хочу тебе сказать?
— М-м?
— Мне нет нужды притворяться: жаль, что он не приедет, все равно жаль. Ты можешь в это поверить?
Мадлен чуть отстранилась, и Эндрю решил, что ее обидели прозвучавшие слова. Он посмотрел ей в лицо и заметил, что ее глаза серьезны, но в них не видно осуждения.
— Кажется, я никогда ни к кому не относилась так хорошо, как к тебе, Энди.
— Вот это дело, — сказал он и улыбнулся. — То есть это просто здорово! Теперь все уладится.
Она бросила на него непонятный взгляд, однако ничего не сказала. Слова заменил поцелуй.
Какой-то невнятный шум заставил Эндрю проснуться среди ночи. Он посмотрел на соседнюю кровать и увидел Мадлен стоящей на ногах — белую, как снег, фигурку в лунном свете, просачивающемся сквозь сетчатую занавеску.
— Что случилось? — пробормотал он.
— Ничего, — ответила она и подошла ближе. — Просто не спится.
— Ложись.
— Я лучше схожу на кухню и налью себе чего-нибудь. Спи!
— Я пойду с тобой.
Мадлен легонько толкнула его обратно на подушки.
— Что толку не спать вдвоем? — Ее губы коснулись его щеки.
— Будь умницей, спи.
— Те же слова мне говорила моя мать.
