одетый в какое-то тряпье мужчина повернулся ко мне и обескураживающее, открыто улыбнулся. Мои пальцы нащупали пустоту — пистолета во внутреннем кармане не было! «На кого вы работаете? Отвечайте, иначе я вышибу вам мозги!» — мне оставалось только блефовать. «В насилии нет смысла», — он продолжал улыбаться. «Есть», — прошипел я сквозь зубы, — «если это подстроили вы или те, на кого вы работаете!» «Нужно ли идти в храм, чтобы обрести истину? Твой храм внутри тебя. Ты, как всегда, ошибся дорогой…», — прервал меня мужчина. «Да кто ты, черт побери, такой! Что тебе от меня нужно!» — Заорал я. В это мгновение автобус дернулся и остановился. Водитель открыл двери. Я грубо оттолкнул мужчину и выскочил на дорогу, надеясь только на то, что тот не выстрелит мне в спину. Вначале я почувствовал запах гари. А уже потом увидел…
Храма не было. На его месте зияла громадная воронка — несколько километров в диаметре. Вывороченные и расколотые куски песчаника частично превратились в стекло, а землю покрывал слой пепла…
Я опустился на колени, закрыл руками лицо и глухо застонал. Конец мира наступил, бездна всё-таки вырвалась на волю… Я наконец понял — я не терял ее. Её никогда и не было.
На мое плечо легла рука. «Ее ведь не было?» — повторил я вслух. «Жизнь — это бесконечная боль», — ответил спокойный, бесчувственный голос. «Ты выдумал ее, чтобы не испытывать боли. Все это время ты лгал самому себе. Пришло время проснуться».
«Кто ты?» — Спросил я, хотя это не имело уже никакого значения.
«Мое имя Майтрея».
Я поднял голову и посмотрел в его глаза. Оттуда на меня смотрела невыносимая пустота…
— Невыносимая пустота, — прошептал Томаш.
— Что вы сказали? — Откликнулся мастер Лаа.
— Не важно, — он закрыл лицо руками. Молчание затягивалось.
— Так вы последовали моему совету?
— Да, — усмехнулся Томаш, — последовал. — Я ездил в Ангкор-Ват, побывал еще у нескольких святынь… И знаете что? Я ни черта не почувствовал. Ни черта!
— И все-таки что-то в вас изменилось, — с сомнением произнес Лаа.
— Вы правы. Я кое-что понял там… — Он замолчал, собираясь с мыслями. — Поиски сути, чистый взгляд на мир — чушь собачья! Всё, что я искал — это вдохновение. Я ведь говорил, что я писатель? Вряд ли вы читали хоть одну мою книгу, но в Европе мое имя известно. Я пишу в классическом жанре XX века. Сейчас его название обзавелось десятками приставок, но суть осталась прежней — город, застывший под бесконечным дождем и потерянные души в его пустом чреве… Сделай хоть шаг в сторону, забрось своего героя из мрачного Нью-Йорка в солнечную Бразилию — пусть даже все остальные слагаемые — одиночество, падение, безнадёга — останутся прежними, и вашу книгу не купит ни одна Сеть! Читатель не ожидает от вас откровений, нуар в его понимании — не более чем набор расхожих клише. Поэтому я просто тасую сюжетные ходы — перестрелки и драки, погони по извилистым грязным улицам и выкуренная в одиночестве последняя сигарета. И люди жрут это! Жрут — и просят добавки! А я сажусь и пишу очередной бессмысленный роман о частном детективе, который в одиночку борется с преступностью… Меня давно тошнит от этого мертворождённого ублюдка. И от читателей, для которых я пишу это дерьмо! А больше всего — от самого себя!
Томаш перевел дыхание. Мастер Лаа хотел сказать что-то, но тот знаком остановил его.
— Когда я пришел к вам, я думал, что где-то там, внутри, найдутся и другие сюжеты. Другие слова. Настоящие. Пусть не для массового читателя, а для какого-то узкого круга… А потом я заглянул в пустоту, не испоганенную информационными потоками. Туда, где не существует никаких слов… И знаете, что я понял? — Он резко поднялся, глаза его лихорадочно горели. — Ни хрена во мне нет, мать вашу! За чужими сюжетами и бессмысленными клише, за плоскими героями и штампованными диалогами нет ничего! Я думал, что сумею обрести свое собственное звучание — а оказалось, что я немой. Я пишу вещи, похожие на тысячи других, не потому, что мой мозг забит чужой информацией. В нем попросту отсутствует что-то свое! Никакого внутреннего храма нет и в помине… Я не могу найти вдохновение не потому, что оно покинуло меня — его никогда и не было. Все это время я лгал самому себе…
Он устало опустился на кресло, закрыл лицо руками.
— Послушайте, Томаш, — не сразу заговорил мастер Лаа, — вы же не станете требовать, чтобы мы вернули вам деньги? Я с самого начала говорил вам, что мы продаем только пустоту — и ничего больше. Никто не виноват, что в вашей душе не нашлось никакой основы, краеугольного камня, который мог бы стать фундаментом…
Томаш поднял голову. Глаза его были пусты.
— Вы правы, никто в этом не виноват, — сказал он чуть слышно. — Не волнуйтесь, я не стану ничего требовать. Свою часть договора вы выполнили. Но я хотел бы еще раз воспользоваться вашей капсулой…
Лаа чуть заметно улыбнулся.
— Вы говорили, что чаще к вам приходят те, кому нужно что-то забыть. Или забыться. Знаете… ведь в той пустоте не было даже намека на то, что я существую. Или на то, что в моем существовании есть какой- то смысл. Я не знаю, как с этим жить. Я просто не сумею выдавить из себя ни слова, пока во мне живет та… безначальность, — шепотом закончил он. — А я всего лишь хочу писать! Пусть мой герой продолжает говорить штампами и убивать нехороших парней! Я просто хочу, чтобы мои слова звучали. И чтобы мир был прежним. Разве это так много?
— Хотите, чтобы мы стерли ваши воспоминания? — Тихо спросил Лаа.
Лицо Томаша было совершенно белым, но голос звучал твердо:
— Да, черт побери, именно этого я и хочу!
Когда он ложился в капсулу, ему вдруг подумалось, что он уже не раз делал этот выбор, а всё происходящее — знакомый и затасканный сюжет. Впрочем, через мгновение он уже ничего не помнил.
— Я посадил его на такси, — сказал Хонг, вернувшись. — Он не сразу смог назвать отель, в котором остановился.
— Хорошая работа, — устало поморщился Лаа и потер руками виски. «Когда же это закончится!»
— Послушайте, мастер, — осторожно начал Хонг, — может, стоит повременить с этой… продажей Саттвы? Эти бедняги никогда ничего не найдут…
— Разумеется, не найдут, — подтвердил Лаа, — а потом вернутся, чтобы забыть, что они пустышки.
— Который раз он приезжает? Третий? Четвертый? Вы не боитесь, что когда-нибудь мы просто сожжем ему все мозги? Его воспоминания накладываются друг на друга, уже сейчас в них слишком много пустот и шума. И чем дальше, тем фрагментарнее они будут. Его мир разрушается, а он даже не догадывается…
— Пока он помнит, как пользоваться кредиткой, это не имеет значения, — отрезал Лаа. — Не стоит волноваться о нашем друге Томаше, в конце концов, он сам раз за разом выбирает незнание. У всего есть цена, Хонг — и у покоя тоже. Пойдем, — он поднялся и закрыл кабинет, — как насчет жареного риса у Тхаксина?
До вокзала Хуа Лам Пхонг оставалось несколько минут.
Fans. Осколки
Выхожу из подъезда, закуриваю. На оледеневших ступеньках блестят осколки разбитой бутылки. Они шуршат и хрустят под ногами и, кажется, проходятся наждачкой по моей душе. Ее, Лизы, нет дома.
Сажусь в тачку неподалеку, поджидаю, как папарацци звезду, когда моя принцесса в белом пальто
