Ничего это не значит. Я нажал «ответить» лишь потому, что так хотелось Нику. Терпеть не могу людей, считающих, что могут распоряжаться чужим временем только потому, что они заплатили авансом. Дергать фрилансера до наступления дед-лайна — признак плохих манер, но в другое время я спустил бы это на тормозах.
В трубке послышался детский голос, потом резкий автомобильный гудок, и я вздрогнул. Может быть, конечно, Марина просто забрала ребенка с занятий в музыкальной школе или секции ушу и теперь везла домой. Вот только у меня было дурное предчувствие.
— Я подъеду к вам минут через десять, — добавила она.
— Меня нет в офисе, — напомнил я.
— Я знаю, где вы, — совершенно спокойно сказала Марина.
— Любопытно… — пробормотал Ник, склонив голову набок, как прислушивающаяся к чему-то курица. — Кажется, ты оказался даже полезнее, чем я думал. Дай мне трубку.
Он протянул руку ко мне. Меня рвануло вперед, чуть не уронив на землю, словно он хотел из меня кишки через нос вытянуть. Болевые приступы ему хорошо удавались, ничего не скажешь. Перед глазами у меня заплясал красный туман, колени подломились, и я рухнул в ледяную кашу — могильная земля, снег и мокрый пепел. Такие пятна потом трудно отстирать, ну и черт с ним. Пока невидимый каратист выворачивал мне руку, я нажал большим пальцем на корпус телефона в секретном месте — и задняя крышка отскочила. Некоторые меняют мобильники каждый год, но не я. У меня старый телефон, очень надежный и дешевый, с длинной трещиной в корпусе. Я разбивал его несколько раз.
Именно это меня сейчас и выручило.
Симка, державшаяся внутри на честном слове, выскользнула и приземлилась мне под правое колено, чтобы жалобно хрустнуть мгновение спустя. Потом новую куплю, она стоит копейки. Если, конечно, для меня наступит это самое «потом».
— Твое упрямство будет стоить тебе жизни, брат, — сказал Ник, медленно, как асфальтовый каток, надвигаясь на меня. Как будто раньше он вовсе не собирался меня убивать, а теперь я сам, дурак такой, спровоцировал его.
Так я и поверил.
Он двигался, как большой парень, хотя вовсе не был крупным. Так бывает, когда человек точно знает, что он тут самый крутой. Вокруг шевелилось кладбище — от самых ближних к нам могил до забора, который в темноте нельзя было разглядеть. Сотня? Две сотни? Я боялся считать. Тут было больше мертвецов, чем я вообще когда-либо видел.
Глотку саднило так, словно она была набита полынью и крапивой, язык едва ворочался, а под кожей поселилась орда маленьких, но очень злобных чертей. Я стоял на коленях перед гребаным Темным Властелином, он был очень зол, и мне не стоило злить его еще больше. Наоборот, я должен был сдаться — и как можно правдоподобнее. Понимаете, когда твой противник считает, что уже раздавил тебя, твои шансы на победу здорово возрастают.
Призрачная веревка скользила у меня меж пальцев. Еще чуть-чуть — и я найду нужное место.
Мне просто надо было подождать. Вместо этого я откашлялся, сплюнул — слюна оказалась вязкой и зеленоватой, как при гнойной ангине, — и буркнул:
— Твои братья в овраге лошадь доедают.
Знаю, это не оправдание для дурацких поступков, но я не смог удержаться. Этот чокнутый некромант мне здорово не нравился, а когда тебе кто-то настолько не нравится, ты не захочешь, чтобы он называл тебя братом. Даже если в некотором смысле это правда.
И в этот момент Цыбулин выстрелил Нику в голову.
Наверняка вы видели кучу фильмов, из которых следует, что зомби двигаются так же медленно, как и соображают. Мертвую плоть довольно легко повредить, и она не восстанавливается. Я имею в виду, что, если мертвый человек порвет мышцу или сломает ногу, у него нет шансов поправиться. Собственно, именно поэтому большинство из них в обычной ситуации старается не двигаться. Или, во всяком случае, не двигаться быстро.
Никаких рывков.
Вот только это не значит, что они вообще на них не способны.
Пуля полковника застряла в черепе парня, умершего от ножевого удара. Ника забрызгало сероватой вонючей жижей, несколько капель упало на снег. Живой человек от такого попадания наверняка бы упал, но мертвец устоял. Покачиваясь, он стоял перед своим брезгливо отряхивающимся господином, и руки у него дрожали. Кажется, я говорил, что приказ некроманта, поднявшего мертвого, довольно успешно заменяет ему божью волю.
Я не думаю, что многие из вас полезли бы на печально известный римский крест для преступников, чтобы защитить Иисуса. Я бы не полез. Я боюсь боли и наверняка нашел бы кучу годных причин, которые не позволили бы мне это сделать. Вроде того, что Иисус сам так решил и кто я такой, чтобы вмешиваться в божий план.
А у мертвецов выбора нет. Ни одна причина для них не является достаточно весомой, чтобы увильнуть от выполнения приказа хозяина.
— Взять его. — Ник сказал это спокойно и презрительно, с той интонацией, которую используют богатые белые туристы на Пхукете, чтобы отдать распоряжение тайскому персоналу низшего звена — уборщику или дешевой проститутке, навязывающей свои услуги.
Цыбулин успел выпустить еще пару пуль, пока три мертвых человека его не скрутили. Толстяк в приличном костюме, перемазанном в земле, похороненный три или четыре дня назад, не больше, навалился сверху, придавив полковника. Старуха и старик, очень опрятные, похожие друг на друга, как родственники, зафиксировали его ноги и руки. Сил у них было не очень много, и, дергаясь, Цыбулин наверняка им что- нибудь повредил.
Это было неважно.
Отголоски того, что происходило с ними под коркой мертвой плоти, там, где они все еще могли быть собой, скользили по мне, как птичьи тени в солнечный день. Ужас. Непонимание. Тревога.
А я перебирал веревочное плетение, пытаясь отыскать слабое место, потому что все равно больше ничего не мог сделать.
Я все починю.
Я все исправлю.
Дайте мне только его найти.
Считается, что на открытом воздухе запахи быстро выветриваются, но у нас не так вышло. Ветер утих. Я лежал мордой в снег, любуясь ботинками Ника. От вони у меня начали слезиться глаза, а во рту стоял мерзкий привкус. И еще ребра ныли, потому что чувства юмора у Ника не оказалось, зато удар правой ногой был поставлен знатный.
— Атам. — Некромант протянул руку назад, не глядя.
Его помощник замешкался.
— Господин?
— Черный нож, придурок! — Ник прошипел это сквозь зубы, очень тихо, но я услышал.
Черный. Паршивый цвет.
Похоже, он собирался нас тут просто прирезать, как баранов на Курбан-Байрам, вот только жертва предназначалась вовсе не обладателю всех превосходных имен и качеств, Единому и Единственному. Ник поднял мертвых Котляковского кладбища — маленькая победоносная армия, которой требовался хороший военачальник. И мне не очень-то хотелось встретиться с кандидатом на эту работу.
Метр дурацкой веревки.
Еще полметра.
Пальцы уже жгло — ощущение, как будто руки в уксусе отмачиваешь. Я должен был закончить раньше, чем майор Караев потеряет сознание. Некоторые думают, что при проведении черных ритуалов не очень важно, будет ли жертва осознавать, что с ней происходит. Главное, чтобы она была живой, потому что ее жизнь — это плата. На самом деле это не так.
Пища должна пахнуть, чтобы ее нашли.
Цыпленок или лягушка тоже пугаются перед тем, как умереть, но ни одно существо не способно
