при которой у каждой вещи было бы свое место, и приучиться класть их на это место, но как-то руки никогда не доходили. Если меня не убьют на неделе, обязательно этим займусь.
Обещаю.
— Только фотография другая и номер, — уточнил я. — Каким он должен быть, чтобы все правильно выглядело, я понятия не имею.
— Ты всегда слишком беспокоился о неважных вещах. — Анна-Люсия вздохнула. — Это съедает половину твоей жизни, и так не слишком длинной. Казалось бы, чего проще — позволить человеку решить, что у тебя правильный документ.
— Ты можешь это сделать?
У нее лицо сделалось такое, словно я что-то неприличное сказал.
— Я не совсем беспомощна, — хмыкнула она.
— И какой номер паспорта мне указывать?
— Один. Два. Три. Четыре. Какой угодно. Это не имеет значения. — Она пробежалась по клавиатуре, едва касаясь кнопок кончиками пальцев. — Если ты заплатишь, у нас будет право войти в самолет. Им придется признать это.
Ее глаза на мгновение полыхнули алым.
— Есть условие, — сказал я. — Никого не убивать.
— Ты лишаешь меня сладкого, — промурлыкала она. — Жаль. Впрочем, всегда можно убедить сомневающегося, если точно знаешь, что прав.
Конечно, как я мог об этом забыть?
«Ты должен смешать свою кровь с моей, чтобы я всегда могла прийти к тебе на помощь». Вы сильно ошибетесь, если решите, что парню вроде меня такая идея могла бы сразу и безусловно понравиться. Особенно если учесть, что прежде чем сказать это, Анна-Люсия выволокла у меня из-под кровати монстра и, чавкая, сожрала его на моих глазах. Не совсем тот поступок, который помогает установить доверительные отношения с перепуганным ребенком.
Она знала, что играет на моей стороне. И этого было достаточно, чтобы я ей тогда поверил.
Надеюсь, что с пограничниками и сотрудниками авиакомпаний это тоже сработает.
Я проверил счет, переоформил билет, поменяв имя и дату, и купил второй. Некоторые считают, что сверхъестественные существа запросто могут бесплатно проходить в метро и летать на самолетах, но это не так. Насчет метро я не совсем уверен, но с самолетами принцип простой — если ты не купишь билет, тебе придется лететь без места, а на девятичасовом перелете это не слишком удобно.
До рейса оставалось пять с половиной часов, и я вызвал такси. На Марго я смотреть избегал. Надо же было Люс такое ляпнуть — «малыш любит тебя»! Она спросила вообще, нужно ли ей это? Это у нее все просто: эмоции — это сила, которой не разбрасываются. Если кто-то любит тебя, ты неуязвим и все такое. У людей все немножко сложнее. Марго очень хотела, чтобы я сегодня остался в живых, но это отнюдь не значило, что она знала, что с моей любовью делать.
Если честно, я сам не знал.
Это не такая штука, от которой всегда польза бывает. Иногда она просто есть, и ты понятия не имеешь, куда ее девать. Муж Марго был маньяком. Пару часов назад он умер, и я был к этому причастен. Я держал его на границе между рождениями, не давая уйти, пока он не сгорел заживо, спасая жизнь мне и одному шестилетнему герою. Моя бывшая жена, с которой я официально так и не развелся, собиралась убить Марго, как только представится удобный случай. Согласитесь, это не самый лучший расклад, чтобы подкатывать с дурацкими признаниями к девушке, отношения с которой мне не светили и тогда, когда я был гораздо больше похож на нормального человека.
Налички, оставшейся у меня, хватило ровно на то, чтобы заплатить водителю. Ночью в Домодедово экспрессы не ходят, а на машине следует выезжать сильно заранее.
Пробки.
Было, наверное, часов шесть утра, когда я проснулся — внезапно, как будто кто-то ткнул меня под ребра.
В комнате пахло гнилью и стояла тьма, такая плотная, что было трудно дышать. Так, как будто вообще нигде нет никакого солнца. Зимой в Москве светает около восьми, и когда ты просыпаешься ночью, может показаться, что свет — это всего лишь выдумка для тех, кому слишком страшно жить в темноте. Паршиво, если в этот момент ты один. Если есть, кого взять за руку, становится легче, а так остается только заставить себя спустить ноги на пол и тащиться на кухню пить кофе.
Обычно так начинается паническая атака, а это не такой приступ, при котором можно выпить таблетку, перевернуться на другой бок и снова заснуть.
Мар здесь оказаться не могло. Не то чтобы я самый крутой в Москве специалист по ритуальной магии, но защитить свой дом от низших духов — элементарная задачка. Полынь и святая вода из ближайшей церкви отлично с ней справляются, даже заговор читать не обязательно. Многие читают, я знаю, но это работает, только если ты думаешь, что это поможет. На самом деле мары плохо понимают человеческую речь.
Они просты.
Запах полыни им неприятен, святая вода жжется, а общий настрой, с которым проводится ритуал, ясен безо всяких слов — их не хотят здесь видеть. Этого достаточно, чтобы они отправились искать добычу в какое-нибудь другое место. Тем более что этих других мест полно. Больницы, например, или тюрьмы. Любое скопление людей, которым по-настоящему плохо.
Кофеварка была в ударе. Настолько омерзительного кофе я давно не пил — это оказался такой шедевр, что я проснулся окончательно.
И когда это случилось, я услышал, как кто-то проводит пальцами по стеклу. Кр-раш. Кр-раш. Пауза. Кр-раш.
Я поднял голову.
Он висел в холодной, черной пустоте за моим окном. Фонари не горели — ни один чертов фонарь. И луны не было, хотя ей следовало сегодня работать.
У Ника было бледное, мертвое лицо и совершенно седые волосы. Он смотрел на меня не отрываясь, так внимательно, как будто от этого зависело что-то важное. Пижама с воздушными шариками, желтыми, красными и голубыми странно смотрелась на взрослом человеке.
Кр-раш. Кр-раш.
Скрюченные пальцы скользили по стеклу. Ник шевелил губами, но слов слышно не было. И вообще тишина стояла такая, что хоть запасай ее в батарейках, чтобы днем расходовать.
И я открыл форточку.
Знаю, это одна из самых больших ошибок, когда человек ночью открывает монстру окно, чтобы тот мог войти. Но у меня форточка сеткой затянута — от ночных бабочек. Если живешь на четвертом этаже рядом с парком, то летом это серьезная проблема. И я не приглашал его войти. Некоторые думают, что для призраков это не имеет значения, но так уж вышло, что некоторые правила распространяются на всех. И я умею этим пользоваться.
Потому что если бы не умел, давно бы закончился.
Он звал меня по имени, и голос был глухой, гулкий, лишенный интонаций.
— Кирилл. Кирилл. Кирилл.
Это звучало как заклинание.
— Я здесь, — сказал я. — Чего ты хочешь?
Из его горла вырвалось шипение, но на лице, безучастном и спокойном, как у всех мертвецов, это никак не отразилось. У него не двигались ноги, совсем — свисали, как две макаронины, как будто ни костей, ни мышц в них не было. Я почувствовал, как холод коснулся меня изнутри. Никак он не мог мне повредить. Никак. Призраки не настолько сильны, чтобы представлять реальную опасность для живого человека. Я отлично это знал, но знание — не очень хорошее оружие против страха.
Вдох. Выдох.
— Зачем ты пришел?
— Я хочу, чтобы ты понял, что сделал со мной, — прошелестел он.
