Павел Кадочников
Павел Петрович Кадочников родился 29 июля 1915 года в Петрограде. В период Гражданской войны отец Павла перевёз семью (жену и двух сыновей — Павла и Николая) к себе на родину — в деревню Бикбарда Пермской губернии. Там и прошли детство и отрочество Павла. Там он закончил школу крестьянской молодёжи, там же впервые увлёкся искусством. Любовь к нему прививала с младых ногтей его мать, женщина грамотная и умная. Уже в детские годы Павел умел хорошо рисовать, играл на различных музыкальных инструментах. В отличие от Павла Николай к искусству не стремился, отдавая предпочтение естественным наукам. В дальнейшем это определит и выбор его профессии — он станет биологом.
В 1927 году семья Кадочниковых вернулась в Ленинград. Павел выдержал экзамен в детскую художественную студию и стал заниматься живописью, мечтая стать профессиональным художником. Однако судьбе было угодно иное. Вскоре тяжело заболел глава семейства, и Павлу, как старшему в семье, пришлось идти зарабатывать деньги: он устроился учеником слесаря на завод «Красный путиловец». Правда, учёбу в художественной студии он не бросил и всё свободное время проводил там.
Однако в 1929 году Павел внезапно всерьёз увлёкся театром. Так серьёзно, что даже решил подать документы на актёрское отделение театрального техникума при ТЮЗе. Во время экзаменов он поразил преподавателей своим несомненным талантом, и его приняли с первой попытки. Он попал в класс профессора Бориса Вольфовича Зона. Когда через несколько месяцев техникум расформировали, то класс Зона почти полностью перевели в театральный институт. Так наш герой стал студентом института в возрасте 15 лет.
Несмотря на свой юный возраст, Кадочников среди старших товарищей не потерялся. Внешне он заметно выделялся — большинство студентов ходили в простой и дешёвой одежде, Павел форсил: носил бархатную толстовку с бабочкой. Он прекрасно пел неаполитанские песни, которые многих девушек сводили с ума. Они же придумали ему и прозвище: Павлушенька-душенька.
В 1935 году Кадочников успешно заканчивает театральный институт и попадает в труппу Нового ТЮЗа. Его первой ролью был Лель в «Снегурочке». Роль Купавы исполняла молодая актриса Розалия Котович, которой наш герой вскоре сделал предложение руки и сердца. Девушка его приняла.
В том же году состоялся дебют нашего героя в кино. В картине «Совершеннолетие» он сыграл крохотную роль Михася, которую никто толком и не заметил. Сам Кадочников, впервые увидев себя на экране, сильно расстроился. Ему показалось, что страшнее его на съёмочной площадке никого не было. И он принял решение больше в кино никогда не сниматься.
Его целиком захватила работа в театре. Роль следовала за ролью, талант актёра креп и совершенствовался. Вскоре ему стали доверять и главные роли, например, Тартюфа в одноимённой пьесе Мольера.
В 1937 году Новый ТЮЗ посетил Сергей Юткевич. Он пришёл на спектакль «Снегурочка» и впервые увидел в нём Кадочникова. Игра молодого актёра произвела на него приятное впечатление, и, зайдя после спектакля за кулисы, режиссёр предложил ему роль в фильме «Человек с ружьём». В памяти Кадочникова ещё свежо было разочарование, постигшее его на съёмках «Совершеннолетия», поэтому он собирался отказаться от этого предложения. Однако то ли повлиял авторитет Юткевича, то ли сказалась материальная заинтересованность, но Кадочников предложение режиссёра принял. Так он вновь попал на съёмочную площадку, сыграв в ставшем затем хрестоматийным фильме крохотную роль молодого солдата.
Та встреча с Юткевичем определила дальнейшую судьбу молодого актёра. Через два года режиссёр вновь вспомнил про Кадочникова и пригласил его сразу на две роли — в фильме «Яков Сведлов» актёр должен был сыграть самого Максима Горького и героя по имени Лёнька Сухов. Как гласит одна из легенд, когда Кадочникова загримировали, все на съёмочной площадке ахнули: так он был похож на пролетарского писателя-буревестника.
Это поразительное сходство позволит ему сыграть М. Горького ещё в двух картинах.
Однако настоящий успех в кино к Кадочникову пришёл в 1941 году, в музыкальной комедии Александра Ивановского «Антон Иванович сердится». Последний съёмочный день картины выпал на 21 июня. Утром следующего дня началась война.
Кадочников вспоминает:
«Каждый день приносил тревожные сводки с фронта, и нам, молодым актёрам, казалось больше невозможным оставаться в тылу: мы должны защищать Родину. Эти мысли не давали покоя. В конце июля я решил, что обязан наконец что-то предпринять. Выяснять свою судьбу отправился в районный комитет комсомола.
Я не запомнил фамилию секретаря райкома, но внешность его до сих пор хорошо помню.
Передо мной сидел юноша, почти мальчик, в перетянутой ремнём гимнастёрке. Он был коротко, под машинку, острижен, из-за чего голова его казалась круглой. Большие серые глаза были оттенены синевой усталости и смотрели из-под нахмуренных бровей в упор, не мигая.
— Ты подавал заявление в народное ополчение? — тихо и как-то очень сосредоточенно спросил секретарь.
— Да, — ответил я тоже почему-то тихо.
— Зачем ты это сделал? — строго прозвучал новый вопрос.
— Так поступают все мои товарищи, — лаконично, в тон собеседнику пояснил я, хотя был уверен, что здесь ничего неясного нет.
И действительно, этих слов оказалось достаточно. Он молча взял со стола заявление и протянул его.
— Разорви!
Вид у меня в ту минуту был, наверное, изумлённый.
— Ты снимаешься в „Обороне Царицына“ и „Походе Ворошилова“. На „Ленфильме“ сообщили, что это фильмы оборонного значения. Вернись на студию…
Я подавленно молчал.
— Сейчас война, но искусство не должно умереть, — негромко добавил он. — С этого дня считай себя солдатом и выполняй свой долг… Ты понял меня или повторить ещё раз?
— Не надо, — ответил я.
И тогда вдруг услышал: „Кругом!“
Я повернулся по-военному чётко и зашагал к выходу…»
Впоследствии Кадочников будет часто сетовать на то, что не был достаточно настойчив в своём стремлении уйти на фронт. А недоброжелатели из киношных кругов будут активно распускать сплетни о том, будто Кадочников не попал на фронт… благодаря своим гомосексуальным связям с режиссёром С. Эйзенштейном. Мол, тот сделал всё возможное, чтобы его молодой любовник не попал в кровавую мясорубку. Несмотря на то что это была явная ложь, находились люди, которые в неё верили.
В 1942 году на экраны страны выходит двухсерийная кинолента «Оборона Царицына» братьев Васильевых, в которой Кадочников исполняет одну из главных ролей. Вскоре после этого актёра приглашает Сергей Эйзенштейн (вот когда слухи об их любовной связи особенно сильно муссировались): в фильме «Иван Грозный» Кадочникову пришлось перевоплотиться во Владимира Старицкого. Его актёрское мастерство столь впечатляюще, что Эйзенштейн мечтает снять Кадочникова в двух ролях в третьей серии картины: в роли духовника царя Евстафия и Сигизмунда. Однако этому желанию великого режиссёра не суждено было сбыться: третья серия так и не была снята.
Кадочников вспоминает:
«Первую встречу с Эйзенштейном помню очень хорошо — она произошла в столовой. Перед этим я месяц и двенадцать дней добирался со съёмочной группой „Оборона Царицына“ из Сталинграда в Алма-Ату. Я был молод, худ и плохо одет. В костюмерной мне выдали венгерку, и в этаком-то виде я пришёл в студийную столовую. Вдруг чувствую на себе пристальный взгляд: кто-то внимательно изучает, как я ем, как разговариваю. Борис Свешников, второй режиссёр Эйзенштейна, передал мне его приглашение попробоваться на роль Старицкого.
Почему он выбрал именно меня на роль этого кандидата в боярские цари — наивного, по-детски бесхитростного? Трудно сказать точно…»
Работа с великим режиссёром круто изменила творческую судьбу Кадочникова. В середине 40-х актёр
