не оглох, потому что различил в тишине зудение комара. Комар зудел все громче и наконец обратился в мотор автомобиля.
Машина остановилась почти над его головой. Мотор заглох.
Прошло несколько тысяч лет, прежде чем до Мышкина донеслось сверху:
– Дмитрий Евграфович! Вы здесь? Вы должны быть где-то здесь! Отзовитесь, если слышите. Или дайте еще раз тревогу.
Мышкин нажал семерку. В колодце потемнело. Мышкин осторожно выглянул и увидел: Туманов загородил свет. Но не весь. Над его головой светило солнце и сияло свежевымытое голубое небо.
– Дождь кончился? – хрипло спросил Мышкин.
– Кончился, Дима, кончился.
– Значит, можно выходить?
– Полагаю, да.
– Спусти мне на веревке кувалду, – попросил Мышкин. – Слишком тесная нора. Влез, а назад – никак.35. Ширли Лютер Кинг и Татьяна Туманова
– Good morning, sir!
– Morning! – пациент с удовольствием отозвался на белоснежную улыбку чернокожей докторши лет сорока в белом хирургическом костюме и с фонендоскопом на шее. Продолжая показывать беломраморные зубы, она присела на кровать, протянула длинную черную руку и обхватила запястье больного ладонью, ярко-розовой, как язычок котенка. Щелкнула секундомером и замолчала, шевеля ярко накрашенными губами, слишком узкими для негритянки.
– Просто идеал! Шестьдесят четыре в минуту, – заявила она. – Теперь давление, – к другому запястью она приложила смарт-тонометр. – Сто двадцать на семьдесят – мечта! Температура, – попыталась вставить больному в рот градусник.
– Спасибо, – пациент деликатно отвел в сторону ее розовую ладошку. – Но я привык иначе.
И сунул термометр себе подмышку.
– Замечательно! – восхитилась докторица, глянув через пять минут на градусник. – Тридцать пять и девяносто percent [68] по Цельсию. Или шестьдесят восемь по Фаренгейту. Никак не привыкну к метрической системе… Как хорошо, сэр, что вы помните свои домашние привычки. А как меня зовут, запомнили? Или по-прежнему не получается?
Он медленно покачал головой.
– Тогда начнем с нашей обычной молитвы.
– Молитвы? А если я атеист?
– Не имеет значения, – успокоила она. – У нас с вами приземленные молитвы. Утилитарные.
– И как мы молимся? – поинтересовался он. – Кому? Сколько раз в день?
– Отвечаю. Первое – молимся исключительно по-научному. Второе – интернациональному Эскулапу. Третье – тридцать минут по утрам. Но пока, нужно честно признать, без особенного результата.
– Из-за меня?
– Отчасти. Итак, для начала, как всегда, напоминаю: меня зовут Ширли Лютер Кинг. Я дипломированный врач, невропатолог, заведую отделением нервных болезней в монастырской клинике ордена святой Бригиты и – обратите внимание! – женщина.
– Трудно не заметить. Причем, женщина ярко выраженная… Вы американка?
– Мой отец американец. Или, как сейчас говорят в США, – афроамериканец.
– И фамилия ваша очень известная. Случайно, не родственница тому самому?..
– Когда белые убили знаменитого негритянского проповедника Мартина Лютера Кинга, дедушка и бабушка назвали в его честь своего восьмого ребенка. Каким-то странным образом ребенок оказался потом моим отцом.
– А скажите, Ширли, в Америке, действительно, говорят, что человечество делится на три категории: мужчины, женщины и женщины-врачи?
– Да, так там говорят. Я заканчивала медицинский факультет в университете Восточного Кентукки. А вот моя мать – белая, стопроцентная. Исландка, местная. Тора Изакссон – до замужества. Теперь Тора Лютер Кинг. И тоже врач. Педиатр. И заканчивала тот же университет.
– И отец врач?
– Нет. Отец умер. А до того читал опять-таки в университете Восточного Кентукки курс политической психологии. Такие совпадения. Каково?
Пациент не ответил. Он украдкой обвел взглядом ее гибкую, но несколько массивную для негритянки фигуру. Волосы черные, но прямые, ровные, стянуты в узел на затылке. «Все же Тора подпортила породу Кингам. И, кажется, у меня был знакомый исландец».
– Но вот мой младший брат – натуральный белый. Как мама. И блондин, золотые волосы, только короткие, жесткие и вьются, как у негра. Представляете? – открылась беломраморная улыбка.
– Нет, откровенно говоря.
– Я вам покажу его фото, – пообещала Ширли.
– Стало быть, вы невропатолог? Как и вчера?
– Совершенно верно.
– Из ваших слов можно сделать вывод, что в моем случае мы имеем амнезию, полную или частичную. А что с этиологией?
– Пока не выяснена окончательно.
– Но, может быть, мне нужен психиатр?
– Как раз вчера мы с вами обсуждали этот момент и оба пришли к выводу, что до психиатра дело пока не дошло. Точнее, к такому заключению пришли вы, а я с вами, как с коллегой, согласилась.
– И давно я порчу вам жизнь?
– Все бы так портили! – рассмеялась Ширли. – Не жизнь тогда, а сплошное удовольствие.
– И все-таки?
– Четвертый месяц.
– Четвертый? – поразился пациент. – И утром не помню, что было накануне вечером? Но ведь это ужасно!
– Я бы так не сказала, сэр. Правда, есть небольшая проблема: случай, конкретно ваш, не описан, хотя каждый элемент синдрома, взятый отдельно, ничего особенного собой не представляет. Мой прогноз для вас весьма и весьма благоприятный. Ваша амнезия – классический пример самозащиты второй сигнальной системы. Подсознание не позволяет вам снова переживать какую-то крайне тяжелую и, вероятно, опасную для вашей психики ситуацию. Но и подсознанию эта работа когда-нибудь надоест.
– Когда-нибудь… Вам известны моя личность, персональные данные, анамнез?
– Известны, сэр.
– Откуда?
– От ваших друзей и коллег, благодаря которым вы находитесь здесь.
– Клиника платная?
– Еще раз напомню: клиника монастырская, то есть не коммерческая. Кроме того, лечение в Исландии для всех граждан бесплатное. В том числе для иностранцев. Если, конечно, у них есть страховка. Но вас пригласило министерство здравоохранения, поэтому вам страховка не нужна, все оплачивает правительство. Оттуда постоянно справляются о вашем самочувствии. Так что пусть вас этот момент не беспокоит. Все-таки здесь не Россия и не Зимбабве. Требовать от вас деньги за лечение, то есть за жизнь, по нашим законам, – тяжкое преступление.
– Миссис Лютер Кинг, прошу вас…
– Мисс! – улыбнулась Ширли. – С недавних пор – снова мисс. Молодая и свободная. Можете считать, что это тонкий, изящный намек.
– Счастливчик тот, кто станет вашим мужем, – покачал головой пациент. – Завидую, честное слово.
– Таких было уже два. И ни один из них не понял своего счастья.
– Извините, – смутился пациент.
– За что? Ведь это я была дважды замужем, и оба раза не за вами.
– О чем я очень сожалею… И все-таки, если вам известны мои данные, и личность установлена, почему бы не записать все на бумаге и дать мне просто выучить?
– Мы с вами это проходили. Личную информацию ваша память удерживает в течение дня. Но во сне она стирается, и утром вы уже ничего не помните.
– Ужасно, – пробормотал пациент, чувствуя холод за грудиной, словно там был не миокард, а кусок льда. – Этак я останусь идиотом на всю жизнь…
– Боюсь, вы переоцениваете свои возможности, – возразила, улыбаясь, Ширли Лютер Кинг. – Русский академик Наталья Бехтерева, дочь великого нейрофизиолога, уничтоженного по приказу Сталина…
– Внучка.
– Pleas? [69]
– Внучка Владимира Михайловича Бехтерева.
– Да, в самом деле, внучка. Простите. Крупнейший в мире специалист по высшей нервной деятельности. Итак, Наталья Бехтерева утверждает, что мозг человека – бесконечная и неизведанная Вселенная с миллиардами галактик. Его возможности безграничны, это одно из величайших чудес природы. И в любую минуту он может выдать самые неожиданные, на грани чуда, повороты.
– Чудеса – не по моей части, – хмуро заметил пациент.
– Ошибаетесь! – с чувством возразила Ширли Лютер Кинг. – Каждый из нас способен совершить чудо. И вы – не исключение.
– Спасибо за ваш оптимизм, мисс Лютер Кинг, но если целых четыре месяца моя голова остается дырявым корытом, то не пришлось бы мне до конца жизни ждать чудес от самого себя … Кстати, почему вы решили, что Бехтерев был убит? Да еще по приказу Сталина?
– Это не мое решение, сэр. Об этом печальном факте знают все и особенно те, кто изучает его труды и его биографию. В частности, в первый раз я об этом узнала в университете, из курса нейрофизиологии.
– И как же это случилось? Я о смерти Бехтерева.
– По приказу безжалостного НКВД, доктор Бехтерев консультировал Сталина, тогдашнего президента красной России. Кто-то из коллег спросил, зачем он ездил в Кремль. Мистер Бехтерев ответил, что осматривал там некоего сухорукого параноика. Сталину передали его слова, он обиделся и велел Бехтерева отравить.
– И эту чушь преподают в университете? – удивился пациент. – Ширли, darling, столь наглую ложь вам мог сообщить или классический параноик, даром что он читает курс в Восточном Кентукки. Или негодяй из современных русских либералов или членов партии «Единая Россия», которую в самой России называют не иначе, как партией жуликов и воров.
– Zulik? – подняла тонкие подщипанные брови Ширли.
– Cheats. Swindlers. Rogues.
– Honey! Beautiful! – неожиданно просияла негритянка. – Просто великолепно!
– Что вам так понравилось?
– Ваш ответ! Вы только что сами убедились, что память ваша работает, и неплохо. Следовательно, перспективы у нас с вами превосходные. А в настоящий момент вы пребываете в своего рода защитной оболочке. Она заперта. На
