стол. – Спасибо, что дождались.
Однако рюмку он отодвинул в сторону.
– Я собрал вас, господа, – начал Мышкин загробным голосом, – чтобы сообщить пренеприятное известие.
– К нам едет ревизор! – крикнул Клюкин.
– Как ревизор? – подхватила Большая Берта.
– Как ревизор? – отозвался Клюкин. – Инкогнито?
– Ну… не совсем ревизор, – уточнил Мышкин. – Даже хуже. Сегодня Барсук мне заявил, что у нас не патанатомическое отделение, а кабак.
– А то мы не знали! – хохотнул Клюкин.
– Приказал закрыть лавку. Иначе, говорит: «Сам закрою!» Спирт, сказал, отберет на днях. Будем бегать за каждой рюмкой к начмеду.
Все притихли, недоверчиво переглядываясь. Наконец Клюкин произнес с укором:
– Нельзя шутить со святыми вещами, гражданин начальник. Скажи правду, что ты на самом деле от нас хочешь?
Но Мышкин печально покачал головой.
– Но это и есть правда. Твердо сказал – отберет спирт. Я его боюсь.
– Да он с катушек соскочил! – возмутился Литвак. – Как это – забрать спирт из морга! Что про нас люди скажут?
– Смеяться будут, – вздохнул Мышкин. – В лучшем случае посочувствуют. Да и с чего о нас кому-то говорить? Ты же сам утверждал, Евгений Моисеевич, что никому ты не нужен. И я тоже никому. В этом мире всех и каждого волнует только его собственное психическое состояние. Теперь я полностью разделяю твою точку зрения.
Реплика осталась без ответа. Клюкин и Большая Берта только вздыхали. Литвак что- то злобно бормотал себе под нос.
– А теперь – внимание! – приказал Дмитрий Евграфович. – У нас есть уникальный шанс избежать холокоста в патанатомическом отделении.
– Какой? – с надеждой спросил Клюкин.
– Вся проблема не в нас, не в спирте и не в алкоголизме нашем, в таком привычном и любимом…
– В чем же? – робко спросила Клементьева.
– В территории! – заявил Мышкин. – Не та у нас территория. Нужно просто перейти на другую. Обсуждение темы прекращаю! – поспешно добавил он, увидев, что Литвак открыл рот. – Информацию принимаем к сведению, а завтра, или когда там, обсудим. Правда, толку не будет. А теперь, Женя, отодвинься от свинины.
Дмитрию Евграфовичу, как всегда, понадобилось ровно семь минут, чтобы убрать полкило буженины – Клюкин, по давней традиции, засек время. Закурив клюкинский фальшивый «парламент», Мышкин нехотя, лениво, как бы между прочим, спросил Литвака:
– Женя, скажи мне, пожалуйста… Отчего ты такой антисемит? Родили тебя таким? Или по убеждению?
Спирт, который Литвак в это момент вливал в себя, фонтаном вылетел наружу. Он схватил себя за горло и зашелся в удушливом кашле. Мышкин терпеливо дождался, когда Литвак придет в себя.
– Все-таки ответь, мне очень интересно. И публике тоже.
– И публике – да! – сверкнул линзами Клюкин.
Наконец Литвак выдавил из себя сипло:
– Кто? Кто антисемит? Я антисемит?
– Ты, Женя. Именно ты, – ласково повторил Мышкин. – Махровый. И вдобавок юдофоб – вообще пархатый. Остался тебе пустяк – записаться в национал-социалистическую партию и гордиться, что вождем-основателем ее был Гитлер вместе с педерастами Ремом и Штрассером.
Литвак вылупил глаза.
– Атас! – завопил Клюкин. – Шары вылезают!
– Вылезают! – подтвердил Мышкин.
– Выпадают, – эхом отозвалась Большая Берта.
– Ты что лепишь, лепило? – с угрозой начал Литвак.
– Говорю тебе со знанием дела и с глубокой грустью, – по-отечески мягко возразил Мышкин. – Первый раз в своей долгой жизни я встречаю еврея, который так ненавидит собственный народ. И хронический алканавт к тому же. Разве можно настоящему еврею так пить? Про свинину вообще не говорю.
Литвак пыхтел, раздувая ноздри, как жеребец после забега. Молча схватил реторту, отпил из горла, отдышался и неожиданно усмехнулся.
– Юмор у тебя, блин… Как может еврей быть юдофобом? Или антисемитом?
– И ты еще спрашиваешь? Меня? – удивился Мышкин. – Ведь это ты юдофоб, а не я. Сам должен знать.
– Как так можно?
– Да очень просто! – пояснил Мышкин. – Чтобы стать антисемитом, точнее, антиевреем, нужно постоянно делать все, чтобы вызвать у людей неприязнь к себе и к своим соплеменникам. В этом смысле ваши расисты не лучше немецких или русских. Разве что до строительства нового Освенцима не дошли. Но дойдут, думаю. А расплатится, за все, как всегда, народ.
– Что ты знаешь о народе? – с презрением спросил Литвак. – Какой народ? Тот, что у нас в холодильнике уложен? Тогда – да! Он такое наговорить может…
– Отвечаю. Вот я русский человек. И я не юдофоб, ты это давно заметил. И я потому так о себе говорю, что не хочу, чтобы евреи, нормальные люди, а не ворье типа Абрамовича с Березовским, уезжали из России. Из единственной страны на земле, которая их никогда не уничтожала. Морды, может, и била иногда – для их же пользы, когда слишком они наглели и упивались своей исключительностью. Но заметь: ариизацию, как в цивилизованной Германии, лапотная Россия не проводила никогда. Россия не сжигала вас в печах Аушвица. Не расстреливала в Бабьем Яре или Саласпилсе. Не изгоняла за границу, как это делали Испания, Англия, та же Германия – страны, которые вы любите больше России… Наоборот, дала не только жить, но и процветать. Она же единственная спасла вас от гитлеровского «окончательного решения еврейского вопроса». Мало того, сделала всё и даже больше, чтобы у евреев появилось свое государство. Если бы не товарищ Сталин, чёрта с два англичане разрешили бы создать Израиль. Особенно возражал тогда самый богатый в мире еврей барон Ротшильд. Своих рассеянных по миру соплеменников он гробу видать хотел, а не в Израиле. А ведь именно в России, которую они, далеко не все, конечно, сейчас так презирают и грабят, им выпала уникальная счастливая судьба. И русская родина им нужна больше, чем какая-либо другая.
– С чего бы это? – хмыкнул Литвак.
– Да с того, идиот, что русский рядом с евреем или, точнее,
– Сладкая мечта, шеф! – печально прошуршал бородой Клюкин. – Такая же утопия, как город Солнца Кампанеллы! О, если бы так оно и случилось!.. – горестно вздохнул он. – Бога молил бы денно и нощно, чтобы Берия их взял на работу!
– Они бы такого натворили!.. – подала голос Клементьева.
– Вот именно! – закричал Клюкин. – Натворили! Для начала разворовали бы уран. И тогда случилось бы всем нам счастье: Берия расстрелял бы эту банду. Ах, мечты, мечты…
– Я достаточно точно объяснил? – спросил Мышкин у Литвака. – Чтоб ты навсегда меня правильно понял, добавлю: не бывает плохих народов. Бывает плохое воспитание.
Литвак снисходительно усмехнулся и погрозил Мышкину пальцем:
– Э, нет! Шалишь! Мы – богоизбранный народ, и ты это тоже хорошо знаешь.
– Конечно, знаю, – неожиданно согласился Мышкин. – И, в отличие от тебя, правильно понимаю. «Богоизбранный» – сиречь избравший единобожие. Так это надо понимать. Возможно, евреи первыми на Ближнем Востоке отказались от многобожия. Потом остальные подтянулись – будущие христиане, мусульмане… А почему нет? То есть не Бог избрал евреев, а они его. Это очень интересный подход, правда? А, Литвак?
– Антисемитский подход – интересный? – возмутился Литвак. – У кого ты его взял? У профессора Шафаревича? У генерала Макашова?
– Сейчас я тебя удивлю. Впервые на эту мысль я натолкнулся в мемуарах одной интересной тетки. Между прочим, еврейки. Чистокровной.
– Предательница еврейского народа! – фыркнул Литвак.
– Конечно! Фамилия ее Меир, в девичестве – Мабович. Звали Голда. Родом из города Киева. Знаешь такую? Слышал?
Литвак запыхтел, глаза медленно полезли наружу, но ничего сказал.
– Кто ее не знает! – отозвался Клюкин. – Выдающаяся баба. Мать Израиля.
– Да, одна из основательниц современного Израиля. Была министром иностранных дел в правительстве Бен-Гуриона, потом премьер-министром, послом в СССР… Вот из ее книги «Моя жизнь» я и вынес убеждение, что у Бога все народы – его родные дети. Всех Он любит одинаково, как любой родитель любит своих детей. А если это не так и на самом деле, как ты говоришь, Он любит только один народ, которому он дал право грабить, убивать и держать в рабстве другие народы совершенно безнаказанно, то это не Бог, а козел и сучья лапа! Потому что у него этика серийного убийцы, маньяка, кровосмесителя и педофила!
– У меня на этот счет другая информация, – совершенно трезвым голосом спокойно возразил Литвак. – Она не совпадает с твоей.
– Поделись, будь другом. Откуда?
– Из Библии! Священная книга для евреев. И для христиан тоже, что, по- моему, очень странно. Только у нас она называется Тора, хранимая левитами. Так что это мы все-таки вам Бога дали. Подарили, можно сказать, бесплатно, а вы – неблагодарные твари…
Внезапное чувство усталости охватило Дмитрия Евграфовича. Он охотнее всего послал бы Литвака ко всем левитам. Для себя он уже давно нашел ответы, и продолжать спор, совершенно непродуктивный, ему расхотелось. Но на него жадно смотрел Клюкин, горели глаза у Большой Берты. Да и он и сам давно искал случай щелкнуть Литвака по носу.
– Мой выстрел? – спросил он.
– Стреляй, – разрешил Литвак.
– Для
