Может, как-то по-другому, но против раков – точно. Они в Женеве частное предприятие открыли. Ох, какой молодец наш Абиноам! Какой молодец! Но мог бы и фронтовым товарищам отсыпать. Хоть половину. Только мы и нашлись у него в трудную минуту. Теперь уже ничего не сделать. Швейцарские раки не отдадут, ой- вей!
– Спасибо, Зуся Соломонович. Одного не понимаю, зачем вы мне сообщили. Мне совершенно не интересно. И завещание Штейна не имеет отношения к моим служебным обязанностям.
– А затем, чтоб вы знали: Бог есть!
– Спасибо большое. Учту в своей работе.
– Будьте здоровы, доктор!
– И вы тоже, – Мышкин положил трубку.Да, новость, действительно, была интересная.
15. Тетродоксин для Ладочникова
Впервые Мышкину очень не хотелось идти на утреннюю конференцию. Он прекрасно знал, чем она кончится. Заведующая архивом и без пяти минут кассирша мясной лавки Потапова вцепится ему в горло и не разожмет челюсти, пока он не вернет ей историю болезни Салье. Он должен был отдать ее три дня назад, но не выпадал момент скопировать документ.
До начала оставалось еще сорок минут. Но Мышкину надо было всего четверть часа. И Дмитрий Евграфович полез с ключом в нижний ящик своего стола.
Ключ в замке не проворачивался. Мышкин вытащил его, снова вставил, пробовал провернуть ключ вправо, потом влево. В конце концов ключ застрял намертво. Вчера замок открывался нормально.
Мышкин приказал себе успокоиться. закрыл глаза, расслабился, ясно представил себе, как ящик сейчас откроется сам. Потом изо всех сил рванул ключ на себя. Послышался треск, отлетела щепка, и ящик с запертым замком вылетел на пол.
Ящик был совершенно пуст. Еще вчера вечером в нем лежала история болезни Салье, сорок страниц начатой докторской диссертации, пять страниц недописанной статьи, «Правила дорожного движения», шесть гибких дисков и два компакта и, наконец недочитанный исторический роман «Наследство последнего императора». Но это все ерунда. Хуже всего, что пропали стекла с нелегальными срезами.
Он положил ящик на стол. Осмотрел и ощупал сантиметр за сантиметром. В правом углу фанерное дно отошло сантиметра на полтора. Он сунул руку в проем стола, пошарил наугад и почувствовал, что порезал палец. Пошла кровь, но Мышкин вздохнул с облегчением. Не обращая на порез, нащупал выпавшие стекла – пять штук. Шестого не было.
Пошептал над окровавленным пальцем, проделал несколько пассов – без толку, кровь обильно стекала на пол. Он понял, что сегодня остановить кровь не получится, и заклеил порез пластырем.
Загремела дверь. Мышкин прислушался к шагам на лестнице – Клементьева.
– Вы уже здесь? – удивилась Большая Берта.
Мышкин угрюмо глянул на нее поверх очков и снова уставился в ящик.
– Нет, – проворчал наконец. – Не здесь. Я в Лас-Вегасе.
И рявкнул:
– В Лас-Вегасе! Поняла? Где мне еще быть?
– Что-нибудь случилось? – встревожилась Клементьева.
– Вот, – он кивнул на ящик. – Взлом. Какой сволочи понадобился черновик моей диссертации? И история Салье? Дебилы чертовы, даже замок не смогли открыть по-человечески!
– Замок сломала я.
Мышкин уставился на нее.
– Какого черта?.. – угрожающе начал он.
– Того самого, который притащил сюда Потапову, – невозмутимо ответила Большая Берта. – Почему-то в семь вечера притащил. Орала на всю клинику – немедленно подать Салье! Я даже испугалась за нее: вдруг у нее инсульт состоится. Да на моих глазах. Говорю: «Завтра шеф придет и отдаст».
– В самом деле, странно. Что она с ней собралась делать? Да еще вечером. Ей домой бежать, чтоб муж не бросился от ревности калечить всех подряд … Отелло рядом с ним отдыхает. А теперь объясни, какого дьявола ты испортила казенное имущество и меня в стресс загнала?
– Чтобы я могла объяснить, вы должны немного помолчать.
– Молчу, молчу… – торопливо сказал Мышкин.
– Потапова немного успокоилась, тут откуда-то выпрыгнул Литвак. И этот тоже – орать на меня. Найди немедленно Салье, она должна быть тут, сейчас же, иначе всем нам будет очень плохо. Тогда я им говорю: «Все бумаги в ящике заведующего. Сходите на вахту, там ключ от стола. И открывайте».
– Что ты городишь? Я никогда не оставляю ключ на вахте.
– Знаю. Потому и погнала их за ключом. Мне показалось, что им не Салье нужна. Пока они ходили, я своим ключом открыла ваш ящик. С трудом, правда. Сломалось что-то в замке. Забрала всё – на всякий случай. Тут они притащили кучу ключей. Литвак целый час возился. Но замок-то сломан. В общем, мне этот цирк надоел, и я их выгнала. Огорчились оба сильно. Все ваши бумаги и Салье я положила под свежего покойника.
– И вот еще, – она протянула Мышкину предметное стекло со срезом. – Там было только одно.
Дмитрий Евграфович едва не прослезился.
– Танечка, солнце мое! Ты настоящий друг. Наворожу тебе еще одного мужа – в запас, на всякий случай…
Историю болезни Салье Мышкин изучил тщательно – сантиметр за сантиметром. И на странице назначений в верхнем правом углу нашел то, что искал: едва заметную потертость, похожую на следы старого затвердевшего ластика. Он позвал Клементьеву.
– Найди мне где-нибудь кусочек копирки, дорогая.
Через пять минут Клементьева вернулась из канцелярии с угольно-черным лоснящимся листом.
Мышкин оторвал кусочек копировальной бумаги и, затаив дыхание, осторожно потер копиркой след от ластика. На черном фоне проступили белые буквы, вдавленные в бумагу шариковой ручкой: «Индекс-м интенсивно, семьдесят два часа с двухчасовым интервалом».
«Хорошо. Вернее, плохо. Для меня. Вернее, еще не плохо, но может стать хуже некуда».
Клементьевой он велел историю отсканировать и записать файлы на компакт-диск.
– Никто не должен знать, что существует копия! – предупредил он. – Даже ты не должна знать. Все! Я на конференции.
– Дмитрий Евграфович, – остановила его Клементьева. – Извините… Вчера звонил Валера…
Он придержал шаг.
– Какой еще Валера? Из вытрезвителя?
– Из Австрии, – слегка порозовела Большая Берта. – Туманов Валерий… Валерий Васильевич. Тот, со своим покойным дядей из Петропавловской…
– Уже и звонит тебе? Из-за границы? – удивился Мышкин. – Ну, Клементьева, блин, даешь! Ну и молодец, Даниловна! Он для тебя уже просто Валера?
– Как сказать… – густо покраснела она. – Просил вам передать…
– Все! – оборвал Мышкин. – Опаздываю. Потом твоего Валеру!Рысцой пробегая вестибюль, он внезапно остановился, словно с размаху наткнулся большую фотографию в траурной рамке на доске объявлений. И остолбенел, не поверив глазам: они выхватили из подписи четыре ключевых слова: «Трагически погиб наш сотрудник Ладочников С.А.»
– Да, Дима. Все, как у Пушкина, – раздался сзади громкий голос. – «Сейчас живем, а завтра, глядь, умрем!»
Он вздрогнул и обернулся.
Вестибюль был весь в тумане. Сквозь него Мышкин с усилием разглядел анестезиолога Писаревского. Снял очки, протер полой халата. Туман исчез.
Писаревский вздохнул и добавил с мудрой печалью, улыбаясь:
– Так- то.
– Что это? – с неожиданной ненавистью вскинулся Мышкин на Писаревского и ткнул пальцем в сторону фотографии. – Почему?
– Почему? – пожал плечами Писаревский. – Пить надо меньше, вот почему. Зато родственникам на похороны тратиться не надо.
– Не надо? Кто так решил?
– Он же не в случайную катастрофу попал. Врезался на своем броневике в бетонный столб, тачка вспыхнула как порох. Теперь ему и крематорий не нужен. Все сделано. Пепел в наличии. Осталось сгрести ложкой – и в урну. Большая экономия.
– Как опознали?
– Говорят, по солдатскому медальону.
– Откуда у него солдатский медальон? Лепишь ты что-то.
– Мне-то зачем? – обиделся Писаревский. – Он в Чечне воевал.
– Откуда знаешь?
– Все знают. Ранило, в плен попал. Оттуда в рабство – продали его. У хозяина чеченца тридцать русских рабов было. И только один Серега сбежал.
– Тебе-то откуда известно?
– Все знают. Кроме тебя, – усмехнулся анестезиолог. – С мертвецами только и общаешься. Вот и на живых людей набрасываться стал.
– И он влетел в столб? Сам?
– Нет, с Божьей помощью! – фыркнул Писаревский. – У пьяного, знаешь, иногда появляются необычные желания.
Рука Мышкина сама потянулась к горлу Писаревского, но тот успел отскочить.
– Сдурел? – крикнул он.
– Ты чему радуешься, скотобаза? – прорычал Мышкин, наступая. – Когда ты видел, чтоб Серега пил? – и схватил Писаревского за рукав халата.
Тот позеленел и рванулся в сторону. В руке Мышкина остался рукав. Писаревский покрутил пальцем у виска и побежал на конференцию.
Отбросив рукав в сторону и тяжело дыша, Мышкин раскрыл мобильник, однако, набрать номер не успел. В плечо ему вцепились женские, но крепкие пальцы. Перед ним стояла Потапова.
Не давая ей открыть рот, он злобно бросил:
– Салье нужна? Возьмешь у Клементьевой! Пошла отсюда!
Сбросил ее руку и двинулся к выходу, срывая с себя на ходу халат. Затрещали пуговицы, Мышкин скомкал халат и бросил его на пол гардеробной.
На улице набрал прямой телефон Карташихина. Трубку сняла секретарша. Мышкин назвался.
– Иван Антонович не разговаривает по телефону, – тихо сообщила она.
– Дорогая мисс! Дарлинг! – звонким, полным ненависти голосом сказал Мышкин. – Вы, наверное, забыли включить свой слуховой аппарат. Повторяю специально для глухих секретарей: моя фамилия Мышкин. Скажите шефу, он снимет трубку.
Секретарша у главного судмедэксперта города была сущим кладом. Звали ее Вия. Однажды
