День, когда я увижу веревку на шее патрикия Труллы, будет самым счастливым в моей жизни.
– Как видишь, старик, наши желания сходятся, – засмеялся довольный Пордака. – Но я знаю еще одного человека, ненавидящего Труллу столь же сильно, как и мы с тобой.
– Ты имеешь в виду комита Федустия, – догадался Эквиций.
– Да, – кивнул Продака.
– Что ж, – согласился бывший раб. – Его поддержка будет для нас совсем не лишней. В случае крайней нужды он способен силой вломиться в храм Юпитера и учинить спрос с его жрецов. Но я бы не стал с этим торопиться, светлейший. Патрикий Руфин хитер, и в Риме у него наверняка найдутся помощники.
– Не беспокойся, старик, мы будем использовать Руфина как приманку, на которую сумеем выловить еще более крупную дичь.
– Бог тебе в помощь, Пордака, – поднялся на ноги Эквиций. – Если вам с Федустием удастся разорить едва ли не последнее пристанище язычников, тебе откроется прямая дорога в рай.
– Несмотря на все мои прегрешения?
– А что такое грех, Пордака, по сравнению с подвигом во славу Христа? Ты будешь в раю, мой мальчик, если сумеешь разрушить обитель дьявола. Сомнений в этом нет и быть не может.Глава 4 Матрона
Руфин заметил слежку, но особого значения ей не предал. Он почти не сомневался, что патрикий Трулла сделает все возможное, чтобы определить место, где обитает его старый знакомый. Руфин вывел соглядатаев на Капитолийский холм, к храму Юпитера, самому, пожалуй, большому и величественному зданию Рима, а потом благополучно оторвался от них. В храм он, естественно, не пошел. Вряд ли авгуров, в их нынешнем непростом положении, обрадует визит беглого нотария. Чего доброго, они выдадут его властям, несмотря на жреческий сан и длинную череду предков, служивших Юпитеру сотни лет. По Риму ходили упорные слухи, что старую веру скоро запретят, а храмы древних богов сровняют с землей. Нельзя сказать, что император Валентиниан был ярым и последовательным христианином. По слухам, он никак не мог сделать выбор между никеями и арианами, которые вели нескончаемые споры между собой, порождая смуту в душах новообращенных христиан. Однако мятеж Прокопия, в котором приняли участие сторонники старой веры, не мог не насторожить Валентиниана. Император почувствовал опасность, исходящую от патрикиев, а потому сделает все от него зависящее, чтобы покончить с теми, кто олицетворял собой Старый Рим во времена его величия и славы. И, надо признать, помощников у него будет с избытком.
– Я узнал человека, который следил за тобой, – прошипел на ухо Руфину догнавший его Фронелий. – Это некий Эквиций, самый большой негодяй из тех, что встречались на моем пути.
– Он служит патрикию Трулле, – пояснил Руфин.
– А вот в этом я как раз не уверен, – усмехнулся Фронелий. – Потеряв твой след, он направился прямиком к префекту анноны Пордаке. Так утверждают нанятые мной люди.
– А им можно верить?
– Вполне, – кивнул Фронелий. – Им просто незачем меня обманывать.
Нужных людей Фронелий вербовал в притонах и харчевнях. Сейчас у него под рукой имелось не менее сотни головорезов, готовых за хорошую плату на любое преступление. Впрочем, особого доверия Руфин к ним не питал по одной очень простой причине – их можно было перекупить. Полагаться он пока что мог только на своих юных друзей-варваров, которые на удивление легко освоились в Риме. А ведь прошло всего десять дней с того момента, когда ватажка беглого нотария проникла за городские стены.
– Наш друг Придияр приглянулся одной любвеобильной матроне, – усмехнулся Фронелий. – Я же тебе говорил, Руфин, что эти ребята пойдут далеко.
– Нам пока не до развлечений, магистр, – нахмурился патрикий.
– Ты меня не дослушал, друг мой, – укоризненно покачал головой Фронелий. – Рыжий древинг, самый смазливый из наших варваров, и я специально послал его в один из портиков Форума, чтобы он помозолил ей глаза.
– Кому ей?
– Ефимии, вдове патрикия Варнерия. Очень симпатичной бабенке двадцати примерно лет.
– И зачем она нам?
– По слухам, комит Федустий питает к ней самые нежные чувства, – продолжил свой рассказ Фронелий. – Это он помог Ефимии сохранить состояние, когда ее муж покончил с собой.
– А почему патрикий Варнерий решил умереть?
– Он был одним из самых активных участников заговора Прокопия, – охотно пояснил магистр. – Его выдал нотарий Софроний, перебежавший в стан Валента. Варнерий не стал дожидаться ареста и принял яд. Ефимия – христианка, вхожая в дом епископа Симеона. Думаю, нам она может принести немалую пользу.
– Хочешь сказать, что она знает, где находится Фаустина?
– Очень может быть, – кивнул Фронелий. – Ведь Фаустина с дочкой пропали сразу после ареста Луканики. Патрикия отправили в Медиолан, а вот вдову и дочь императора Констанция Федустий почему-то придержал.
– А зачем они ему?
– Ему не Фаустина нужна, а сокровища Прокопия, – понизил голос почти до шепота Фронелий.
Руфин от удивления даже остановился:
– Но ведь все состояние Прокопия конфисковано?
– Речь идет о константинопольской казне, патрикий. По меньшей мере в два миллиона динариев.
До Руфина наконец дошло, почему опальный магистр с таким усердием принялся за поиски Фаустины, рискуя при этом головой. Конечно, Фронелий получил свою долю с разграбленного обоза, но доля эта была не столь уже велика, поскольку захваченный куш пришлось делить на десять тысяч человек. Словом, сумма в пятьдесят тысяч денариев никак не устраивала беглого солдата, и он решил увеличить ее минимум в пять раз.
– Фаустина слишком глупа, чтобы Прокопий доверил ей столь важную тайну, – с сомнением покачал головой Руфин.
– Однако Федустий думает иначе, – возразил Фронелий, с подозрением глядя на патрикия. – И в данном случае я склонен верить ему, а не тебе.
– Ты, кажется, в чем-то меня подозреваешь? – прищурился на магистра Руфин.
– За эти месяцы, патрикий, я успел к тебе присмотреться, – спокойно сказал Фронелий. – Ты не принадлежишь к числу людей, теряющих голову из-за женщины.
– Мне не нужна Фаустина, – рассердился Руфин. – Мне нужна Констанция, дочь императора, именно она станет ставкой в моей будущей игре.
– Я готов тебя поддержать, патрикий, во всех твоих начинаниях, даже самых рискованных, но я вправе рассчитывать на свою долю барыша.
– А ты уверен, что Прокопий не растратил эти деньги?
– Уверен, патрикий.
– Хорошо, – кивнул Руфин. – Если мы найдем деньги, ты получишь шестую их часть. Клянусь Юпитером!
– А почему не пятую? – насторожился Фронелий, хорошо умевший считать.
– Ты хочешь обездолить бедную вдову? – насмешливо спросил Руфин.
– Я для этого слишком благороден, – криво усмехнулся опальный магистр. – Я принимаю твои условия, патрикий.
Для Руфина слухи о сокровищах Прокопия стали полной неожиданностью. Это сильно затрудняло его задачу. И дело здесь было не в Фронелии. Два изгоя всегда договорятся между собой. Просто Фаустина и ее дочь превращались в очень ценную добычу, которую нелегко будет вырвать из цепких рук комита Федустия. А ведь будущее Констанции определял не только сами Руфин, но и боги. Патрикий ведь не зря наведался в столицу венедских амазонок город Девин. Ему требовалось знать будущее и не только свое. Он получил ответ если не на все, то на очень многие вопросы. И теперь ему осталось всего ничего – найти ту, которой сведущие люди предсказали великую судьбу.
– Так я отправляю Придияра к Ефимии? – спросил Фронелий.
– Отправляй, – махнул рукой Руфин. – Будем надеяться, что вождь древингов справится с поставленной задачей.
Рим поначалу оглушил Придияра. Он никак не предполагал, что на белом свете существуют такие огромные города. Его удивили величественные здания Вечного города, бесчисленные улицы, вымощенные камнем, но куда большее впечатление на него произвели люди, живущие в этом гигантском муравейнике и находящие, видимо, особую приятность в общении друг с другом. Кому и зачем понадобилось собрать такое количество людей за городскими стенами, Придияр понятия не имел, а все вроде бы знающий Фронелий так и не смог ему объяснить. Не было на этом свете дела, которое могло бы оправдать существование такого большого города. А потому немудрено, что количество бездельников, нищих и воров в Риме превышало все мыслимые пределы. Придияр родился в городе, но в городе венедском, построенном для того, чтобы дать надежное убежище княжеской дружине, лучшим мужам племени, торговцам и ремесленникам. Причем последние, чтобы прокормить семью, занимались еще и земледелием. Но большинство соплеменников Придияра жили все-таки в небольших селах, ближе к пашням, и трудились не покладая рук. Бездельников в венедских городах и селах не было, как не было их и в поселениях готских. Увечные, конечно, имелись, но они не слонялись по улицам с протянутой рукой. Семьи и роды кормили тех, кто не мог добыть себе пропитание сам. Чужого древинги не брали. Кража относилась к столь тяжким проступком, что человек, совершивший ее, неизбежно становился изгоем, проклинаемый не только людьми, но и богами. Конечно, в войнах венеды и готы брали добычу и пленных. Добычу делили, а пленных через три года отпускали. Никому и в голову бы не пришло принуждать их к работе всю оставшуюся жизнь. Конечно, пленный был врагом и чужаком, но в этом мире нет такой вины, за которую простой смертный вправе лишить человека свободы. А в Риме рабов насчитывалось едва ли не больше, чем свободных людей. Да и можно ли назвать свободными тех, у кого нет ни пашни, ни резца, дабы прокормить себя и своих близких. Добро бы местные обыватели были воинами. Но, по словам
