{03408}
со ставкой в 90 коп.; ремиз достигал до 30 руб. Камышев подсел к игрокам и 'обчистил' их, как куропаток. Обыгранный Франц, желая продолжать игру, отправился на озеро, где он прятал свои деньги. Камышев проследил его путь и, подметив, где он прячет свои деньги, обокрал садовника, не оставив ему ни одной копейки. Взятые деньги он отдал рыбаку Михею. Эта странная благотворительность прекрасно характеризует взбалмошного следователя, но описана она так небрежно и беседы партнеров пещрят такими перлами сквернословия, что редакция не согласилась даже на изменения. Выпущено несколько описаний свиданий Ольги с Камышевым; пропущено одно объяснение его с Наденькой Калининой и т. д. Но думаю, что и напечатанного достаточно для характеристики моего героя. Sapienti sat... Ровно через три месяца редакционный сторож Андрей доложил мне о приходе 'господина с кокардой'. - Проси! - сказал я. Вошел Камышев, такой же краснощекий, здоровый и красивый, как и три месяца назад. Шаги его были по-прежнему бесшумны... Он положил на окно свою шляпу так осторожно, что можно было подумать, что он клал какую-нибудь тяжесть... В голубых глазах его светилось по-прежнему что-то детское, бесконечно добродушное... - Опять я вас беспокою! - начал он, улыбаясь и осторожно садясь. - Простите, ради бога! Ну что? Какой приговор произнесен для моей рукописи? - Виновна, но заслуживает снисхождения, - сказал я. Камышев засмеялся и высморкался в душистый платок. - Стало быть, ссылка в огонь камина? - спросил он. - Нет, зачем так строго? Карательных мер она не заслуживает, мы употребим исправительные. - Исправить нужно? - Да, кое-что... по взаимному соглашению... Четверть минуты мы помолчали. У меня страшно билось сердце и стучало в висках, но подавать вид, что я взволнован, не входило в мои планы.
{03409}
- По взаимному соглашению, - повторил я. - В прошлый раз вы говорили мне, что фабулой своей повести вы взяли истинное происшествие. - Да, и теперь я готов повторить это же самое. Если вы читали мой роман, то... честь имею представиться: Зиновьев. - Стало быть, это вы были шафером у Ольги Николаевны?.. - И шафером и другом дома. Не правда ли, я симпатичен в этой рукописи? - засмеялся Камышев, поглаживая колено и краснея, - хорош? Бить бы нужно, да некому. - Так-с... Ваша повесть мне нравится: она лучше и интереснее очень многих уголовных романов... Только нам с вами, по взаимному соглашению, придется произвести в ней кое-какие весьма существенные изменения... - Это можно. Например, что вы находите нужным изменить? - Самый habitus романа, его физиономию. В нем, как в уголовном романе, всё есть: преступление, улики, следствие, даже пятнадцатилетняя каторга на закуску, но нет самого существенного. - Чего же именно? - В нем нет настоящего виновника... Камышев сделал большие глаза и приподнялся. - Откровенно говоря, я вас не понимаю, - сказал он после некоторого молчания, - если вы не считаете настоящим виновником человека, который зарезал и задушил, то... я уж не знаю, кого следует считать. Конечно, преступник есть продукт общества, и общество виновно, но... если вдаваться в высшие соображения, то нужно бросить писать романы, а взяться за рефераты. - Ах, какие тут высшие соображения! Не Урбенин ведь убил! - Как же? - спросил Камышев, придвигаясь ко мне. - Не Урбенин! - Может быть. Humanum est errare - и следователи
{03410}
несовершенны: судебные ошибки часты под луной. Вы находите, что мы ошиблись? - Нет, вы не ошиблись, а пожелали ошибиться. - Простите, я вас опять не понимаю, - усмехнулся Камышев, - если вы находите, что следствие привело к ошибке и даже, как я вас стараюсь понять, к преднамеренной ошибке, то любопытно было бы знать
